— Реджи, сынок! Какие тебе планы нужны? Разве я не делала тебе, что ты просил?

— Профессор, сначала опросите все департаменты, кафедры, отделения, что им нужно: площади, помещения, оборудование, не знаю, что там ещё. Потом прикиньте сколько это может стоить и подыщите в королевстве места, где это можно обеспечить с наименьшими переделками и затратами.

— Реджи, сынок! Откуда мне знать, сколько стоит и где это можно разместить?! Я не казначей Короны, откуда?

Уставший принц смотрел на ректора исподлобья, сложив руки на груди, и молчал. Он бы поверил. Поверил бы, если бы он был помоложе на полдюжины лет, а Яцумира не руководила Академией в два раза дольше.

— Не возможно так работать, реджи, сынок! — снова завела свою песню Тэкэра Тошайовна.

— Планы, профессор. Потом поговорим.

Ректор тоже сложила на груди руки и с высоты своего роста посмотрела на принца, сделав и так свое малоподвижное широкое лицо вовсе непроницаемым.

— У меня нет на это людей. И никто не знает, как это делать, — гордо дернув пухлым подбородком, отвернулась профессор от Дамиана. Он даже вспылил немного:

— У вас нет? У вас? Профессор, у вас только личных помощников три человека, не говоря уже про весь штат Академии!

— Это научные работники, сынок, — снисходительно пробасила Тэкэра Тошайовна, косясь на него исподтишка. — Они науку вперед двигают, они не будут заниматься всеми этими… бумажками.

Принц все так же тяжело смотрел на ректора. Не было времени думать ещё и о проблеме переполненности Академии, но день ото дня она становилась все острее. И, возможно, Морцавский был прав, когда утверждал, что раздели они лаборатории, вывези их по разным местам королевства, у шпионов было бы меньше шансов на удачную кражу. И принц сказал, как булыжник в воду бросил:

— Я подумаю, как решить ваш кадровый дефицит.

Ректор встрепенулась, глянула на него с вопросом, но теперь уже Дамиан вздернул подбородок и ушел, не глядя на великаншу и не прощаясь.

Академия была очень важна. Это был центр государства, источник и причина его развития, на ней перекрещивались интересы множества стран, здесь росли и воспитывались магические и безмагические элиты Бенестарии и других государств, кто отправлял на обучение своих подданных. Так получалось, что безопасность Академии становилась равнозначна безопасности самого государства.

Этот разговор и понимание, что надо искать решение ещё и этого вопроса, требовали сосредоточенности, обсуждения и желания его решить. Для этого нужно было всего лишь расслабиться и почувствовать, как здорово будет эту сложную задачку решить, какие восхитительные эмоции можно получить, увлекшись. Однако сегодня принцу пришлось не только побеседовать с ректором Академии, но ещё и выслушивать отчеты криминалистов, собравших немало материала и тем самым поставивших новые вопросы, которые теперь нужно решать, изучить заключения нескольких экспертов об уликах; не показываясь на глаза задержанному, выслушивать его показания; участвовать в опросе адъюнктов-помощников Борсуковского, проводивших ревизию в лаборатории и пытавшихся определить, что было вынесено взломщиком; выступать перед адептами и преподавателями Академии после отбоя учений, на ходу составляя пламенную речь о важности магии в жизни общества, но и о её преувеличенном значении и о необходимом опыте жизни без неё.

Это была какая-то бесконечная вереница дел, спешка, движение, от которых в крови бурлило возбуждение. От харизмы фамильного дара, которую пришлось вложить в речь распирало в груди. Ну и скамое неприятное — кокетливые взгляды адепток, адъюнкток, преподавательниц — все ещё покалывали кожу, но куда от этого денешься? Риуал Поиска, который прошел Дамиан, кратко и сдержанно осветили в «Новита Софранита»*, и хоть там не прописывались подробности ритуала, его смысл, но вполне однозначно намекали, что принц отныне находится в состоянии активного поиска, и его избранницей может стать любая.

«Новита Софранита»* — ежедневная газета, буквальный перевод «Новости Королевской Власти"

Если бы в обществе женщину можно было считать другом, то именно так принц назвал бы Милэду. Они были знакомы с детства, с тех самых пор, когда матушка княжны стала служить фрейлиной матери Дамиана, а дочь поселилась в детском крыле, как это было принят при дворе. Она была тихой задумчивой девочкой, не очень симпатичной или озорной, но очень компанейской. Милэда, или попросту Ми, всегда поддерживала детские забавы принцев и с совершенно серьезным видом помогала им творить всякие веселые шалости. Лев тогда уже редко позволял себе такое, просто потому, что его занятость как наследника росла все сильнее, оставляя так мало свободного времени, что старший, наследный принц предпочитал проводить его в постели, отсыпаясь. Вот и получалось, что Дамиан и Милэда, иногда прихватывая кого-нибудь из детей служащих замка, шалили вместе. То лазали по деревьям, то исследуя подземелья замка и дворцовой сантурии, то воспитывая здоровенных волкодавов на заднем дворе, по прячась от придуманных врагов на сеннике в конюшне.

Уже тогда Милэда была очень творческой натурой. Она могла придумать что-то такое увлекательное, что маленький принц слушал её, открыв рот. Именно благодаря её фантазии они не лазали просто по деревьям, а взбирались на мачты парусника, стремящегося не в даль океана, а в небо, он был капитаном, а она — его верным помощником. Прыгая вниз с довольно высоких веток, они летели в пучину облаков, а когда потом падали и ушибались, выходило, что у облаков просто внутри острые углы.

И когда принц тайком ото всех приносил с кухни сдобные булочки, именно Милэда предлагала играть, будто это волшебный хлеб, который чудесным образом появляется у них в руках, потому что они совершили какой-то подвиг и сама Плодородная одаривает их. Булочки принцу дали бы и просто так, но взять их потихоньку было куда как интереснее, и есть их под волшебные выдумки маленькой подружки было куда как слаще.

Но также хорошо Дамиан помнил, что хранил у себя её альбомы с рисунками, которые она оставляла в условленной беседке в парке дворца. Княгиня Маструрен была настроена категорически против любви дочери к рисованию, и поэтому не позволяла ей покупать рисовальную бумагу, грифели, краски или мягкие цветные мелки, а если видела что-то рисованное в руках дочери, отбирала и уничтожала, а её саму ругала и наказывала. Такое непонимание со стороны матери очень обижало девушку, но она не была бойцом и не могла противостоять напору старших. Расстраиваясь и плача, она пряталась и все равно рисовала, а свои рисунки передавала Дамиану на хранение.

Потом тайком встречалась с ним и пересматривала свои работы, пыталась поправить что-то и иногда так увлекалась, что Дамиану приходилось её тормошить за плечо, потому что на голос она не откликалась. Вскоре принц отбыл на учебу в Военную Академию, и где подруга детства прятала свои работы потом, уже не знал..

Прошло много лет, но принц хорошо помнил глаза худенькой девчушки с тонким и длинным фамильным носом, зеленевшие до невероятности от слез обиды на матушку, считавшую, что благородной девушке не пристало заниматься таким странным делом, как картины и рисунки, это удел мужчин, их страсть, их увлечение, а женщине больше пристало вышивать и заниматься домашним хозяйством. Та горечь Милэды была настолько сильной, что при воспоминании у принца до сих пор горчило во рту.

Княжна выросла, и даже считалась старой девой в свои двадцать три года, но тот взгляд, наполненный болью и обидой, принц уловил и сейчас. А когда обижали слабого и беззащитного, у него всегда что-то поднималось в душе. Поэтому Дамиан откинулся на спинку стула и третьей рукой стал забрасывать полупрозрачными цветами шинную даму, стараясь, чтобы цветки застревали между складками её тела. Дело шло медленно, а красоты хотелось сильно и побыстрее, потому что уже неслось негодующее, сотрясающее складчатые бока: