Матушка приветливо поздоровалась и также приветливо пригласила присаживаться к столику. Вежливая беседа о впечатлениях дня: о новых уроках, о погоде. А затем и неприятный разговор — предчувствие не обмануло Перлу.

— Как ваши новые соседки, дитя моё?

— Молчат, матушка, — довольно улыбнулась. Чай был горячим и очень ароматным, а тема разговора приятной.

— Я бы хотела предостеречь вас, сударыня, на будущее от подобных поступков.

— Каких, матушка? — Маленькие глазки удивленно уставились на женщину, в них читалась обида. Как так? Ведь она же её вчера защищала перед всеми. А теперь? Маркиза Инвиато смотрела внимательно и строго, так, как будто Перла в чем-то провинилась.

— От истерик и выяснения отношений. Ваше поведение не подобает аристократке из древнего и знатного рода. — Строгий голос, идеальная осанка, изящный изгиб руки с чашечкой тонкого фарфора.

— Но, матушка!.. — Тонкий детский голосок дрогнул. Крупные губы женщины на короткий миг сжались от неудовольствия.

— Я сделала вчера то, что сделать должна была. Люди иногда забываются, я им напомнила. Но, боюсь, результат будет недолгим.

— Почему?

— Дитя моё, никаких сомнений в том, что вы попадёте в немилость к гувернантке, потому я и спешу её убрать из вашего окружения. С няней вы будете сталкивать реже, особенно, — матушка сделала специальное «воспитательное» лицо, которое означало, что пожелания, подчеркнутые таким весомым аргументом, так же обязательны к выполнению, как приказы, — если вы, сударыня, станете меньше уповать на помощь окружающих, а станете более самостоятельной. Вспомните, её величество королева к вам так расположилась, посчитав достаточно взрослой, когда разрешила вам обучение раньше срока.

Аккуратный глоточек чая, едва различимое звяканье фарфора о блюдце: «Ах, мамочка! Как она прекрасна и изящна! Не то, что я!»

— Но остаются ваши новые соседки. И вот их отношение к вам, думаю, будет далеко не дружелюбным.

— И не нужна мне их дружба! — горячо выпалила Перла, глаза блеснули злостью. — Пусть они меня боятся!

Мать внимательно посмотрела на дочь и слегка кивнула — она понимала, что имелось в виду.

— А вы самостоятельно сможете их приструнить так же, как я или другой взрослый?

— Нет, — сказала Перла тихо и внимательно присмотрелась к своим рукам. Слёзы, оказалось, спрятались со вчерашнего дня недалеко.

— Вот об этом я и хотела с вами, сударыня, поговорить. Вам придется очень крепко помнить о своем достоинстве, чести рода и гордости фамилии Инвиато. Нельзя позволить кому-то считать себя ничтожеством, даже если репутация пострадала от прилюдной истерики. Вы молоды, ещё совсем ребёнок, вам это забудут. Особенно, — опять «воспитательное» лицо, — если это никогда больше не повторится.

Матушка помолчала, сделал глоточек чаю. И Перла замерла, на минутку отключившись, следя за грациозными движениями матери, изящным наклоном шеи, за идеальной осанкой. И тихая боль саднила в груди — ей такой не стать никогда. Украдкой глянула на свои крупноватые кисти и с содроганием отвращения вспомнила свои ужасающие стопы в клубах пара умывальни. Под ложечкой тоскливо засосало, в носу засвербело, веки опять придавили глаза своей тяжестью. Слова матушки сосредоточили внимание на теме беседы.

— Вы должны быть готовы к тому, что вас будут задирать, поддразнивать, провоцировать на некрасивые сцены, подобные той, какую вы уже изволили изобразить вчера.

Перла пыталась держаться и не зареветь, чтобы не потерять лицо. Но слёзы были очень близко, почти на поверхности, почти в глазах.

— И… что… Что мне… делать?

— Теперь, после нашего разговора, у вас, Перла, дитя моё, появилось оружие против тех, кто захочет вас унизить. Да, вы ошиблись. Но вам это пойдет на пользу, — детский всхлип был похож на скулеж щенка, которого потянули за ухо, — вы научитесь сейчас тому, что ваши новые соседки, скорее всего, освоить не смогут.

Мать остро глянула на дочь и тихо сказала:

— Воспользуйтесь носовым платком, сударыня.

— Почему… не смогут? — из-за батиста и кружев вопрос был почти неразборчив.

— Потому что у вас будет опыт, у них — нет. Итак, вы теперь вооружены. — Маленькие покрасневшие глазки с надеждой и болью смотрели на мать. — Вам придется сражаться словом, но чаще — молчанием.

— Как это? — платок уже убрался в карманчик.

— Вас будут стараться кольнуть словом, возможно, будут дразнить, будут задевать всеми доступными способами. Знайте, вы должны изящно выходить из этих ситуаций: не сердиться, не злиться, не обижаться. Ловко избегать, ускользать, не поддаваться на провокации.

— А если я не смогу?

— Сможете, дитя моё, сможете. Выхода все равно нет, кроме как выстоять. — И матушка, сделав последний глоток, поставила чашечку на блюдце.

Маркиза Инвиато оказалась совершенно права. То, что Перла не расслышала и не оценила как агрессию против неё, оказалось началом травли. Потому что теперь она уже слышала все гадкие словечки, что летели ей в спину, прочувсвовала все подножки, щипки, вырванные пряди волос, лужи на стульях, грязь в постели, что преследовали её, уже нельзя было не замечать. Она молчала, терпела, не показывая слез, и делала вид, что ничего не происходит. Только вечером, когда можно было спрятаться в уютное гнездышко из толстого одеяла с головой, она могла тихонько поплакать и пожалеть себя, погоревать о своей несчастной доле, заняться придумыванием планов мести.

И когда отчаяние от своей беспомощности настолько сгустилось, что девочка стала, проходя мимо окон на верхних этажах, иногда задумываться о том, страшно ли это — падать с такой высоты, произошло сразу несколько событий. Отец прислал ей лично письмо, удивительно длинное и интересное, в котором рассказывал о своей службе, о том, что он завершил дипломатическую миссию, длившуюся несколько лет, и завершил удачно, что переговоры, которые шли по нескольку недель кряду, наконец, закончены, что скоро он вернется в столицу Бенестарии и обнимет свою повзрослевшую дочь, которой он рад гордиться. Из последней фразы становилось понятно, что новость о её смелой просьбе к королеве матушка поспешила сообщить отцу.

Это письмо удивило и обрадовало девочку. Удивило тем, что отец никогда не писал ей лично, а только передавала приветы и пожелания в письмах к матери, а обрадовало тем, что отец почти как равной, как взрослой писал о своей службе, о своих делах. Всё это сделало это письмо огромным событием, которое показало, что она — что-то важное в жизни высокопоставленного папеньки, а это очень согрело душу.

Кроме того, информация из письма заставила Перлу задуматься о деятельности отца, о том, чем заполнены его дни. Она попробовала представить себе необходимость жить и работать в чужой недружелюбной стране, да ещё настойчиво отстаивать интересы своей родины, зная, что на тебя надеется её величие рейна. В воображении нарисовалась картина безвылазного сиденья в переговорной комнате, которая почему-то представилась огромным задымленным залом, перегороженным баррикадой из сломанной мебели и мешков с песком, по разные стороны залегли и неделю лежат, переговариваясь, послы. Они в копоти и пыли, кашляют от дыма, голодные и уставшие, но не уходят от своих баррикад, желая окончательно договориться.

Конечно, на самом деле все было как-то по-другому, но эта воображаемая картинка дала девочке очень яркое представление о трудностях работы её отца, и показала, что её собственные сложности сродни отцовским. И то, что они делают дела в чем-то похожие, придало ей сил и прогнало уныние.

Затем, вскоре после получения письма от отца, произошло ещё одно событие — наконец в детском крыле появилась новая гувернантка. Она сразу заметила недостойное поведение Джулии и Кристины в отношении Перлы, не стала попустительствовать дурным выходкам, а объявила войну, заявив: «Кто бы ни был виноват в этой ситуации, но то, что вас двое и вы старше, делает подобное недружелюбное поведение недопустимым!». После чего стала внимательно следить за поведением старших девочек, из-за чего их возможности к издевательствам над Перлой уменьшились.