В одно утро Елпидифор Мартыныч садился на свою пролетку, чтоб ехать по больным, как вдруг перед ним, точно из-под земли, выросла Марфуша, запыхавшаяся, расстроенная и испуганная.

- Батюшка, Елпидифор Мартыныч, с барыней нашей что-то очень нехорошо-с! - завопила она.

- Что такое?.. - спросил Елпидифор Мартыныч.

- Без чувств все изволит лежать-с! - отвечала Марфуша.

- О, о!.. Отчего же это с ней случилось? - произнес Елпидифор Мартыныч.

- Да вчера к ней-с эта проклятая горничная Елены Николаевны пришла, продолжала Марфуша. - Она больше у нашей барышни не живет-с! - И начала ей рассказывать, что Елена Николаевна из заведенья переехала в гостиницу, в нумера, к этому барину Жуквичу.

- Переехала?.. Фю!.. - поздравляю! - воскликнул, присвистнув, Елпидифор Мартыныч.

- Переехала-с... Елизавета Петровна очень этим расстроилась: стала плакать, метаться, волоски даже на себе рвала, кушать ничего не кушала, ночь тоже не изволила почивать, а поутру только было встала, чтоб умываться, как опять хлобыснулась на постелю. "Марфуша! - кричит: - доктора мне!". Я постояла около них маненько: смотрю точно харабрец у них в горлышке начинает ходить; окликнула их раза два - три, - не отвечают больше, я и побежала к вам.

Елпидифор Мартыныч выслушал Марфушу с внимательным и нахмуренным лицом и потом, посадив ее вместе с собой на пролетку, поехал к Елизавете Петровне, которую нашел лежащею боком на постели; лицо ее было уткнуто в подушку, одна из ног вывернута в сторону и совершенно обнажена.

- Закрой! - сказал Елпидифор Мартыныч, указывая прежде всего Марфуше на эту ногу.

Та закрыла.

Елпидифор Мартыныч после этого заглянул Елизавете Петровне в лицо, потряс ее потом довольно сильно за плечо, затем взял ее руку и стал щупать пульс.

- Баста!.. Кончено! - проговорил он.

- Что, батюшка, умерла, что ли, она? - спросила трепещущая Марфуша.

- Умерла!.. Поди объяви об этом в полиции! - продолжал Елпидифор Мартыныч, как-то беспокойно озираясь кругом.

Марфуша заревела во весь голос и пошла.

Оставшись один, Елпидифор Мартыныч, по-прежнему озираясь по сторонам, проворно подошел к комоду, схватил дрожащими руками лежавшие на нем ключи, отпер одним из них верхний ящик комода, из которого, он видал, Елизавета Петровна доставала деньги. Выдвинув этот ящик, он отыскал в нем туго набитый бумажник и раскрыл его: в бумажнике оказалось денег тысячи полторы. Тысячу рублей Елпидифор Мартыныч сунул себе в карман, а пятьсот рублей оставил в бумажнике, который снова положил на прежнее место, задвинул ящик и запер его. Тысячу эту Елпидифор Мартыныч решительно считал законно принадлежащею ему - за все те хлопоты, которые он употребил с своей стороны по разного рода делам Елизаветы Петровны.

Когда полиция пришла, Елпидифор Мартыныч сдал ей деньги и вещи и самое покойницу в полное распоряжение, а сам уехал, говоря, что ему тут больше нечего делать. Полиция, с своей стороны, распорядилась точно так же, как и Елпидифор Мартыныч: из денег она показала налицо только полтораста рублей, которые нужны были, по ее расчету, на похороны; остальные, равно как и другие ценные вещи, например, брошки, серьги и даже серебряные ложки, попрятала себе в карманы и тогда уже послала известить мирового судью, который пришел после того на другой только день и самым тщательным образом описал и запечатал разное старое платье и тряпье Елизаветы Петровны. Елену полиция известила о смерти матери через неделю после похорон. Все это время она аки бы разыскивала ее по Москве. Известие это несколько встревожило и взволновало Елену. Внутренний голос совести в ней говорил, что она много и много огорчала мать свою при ее жизни. "Что ж, и мой сын, вероятно, будет огорчать меня впоследствии!" - сказала Елена в утешение себе. Потом, когда ей принесли опись вещам, оставшимся после матери, она просила все эти вещи отдать горничной Марфуше, сознавая в душе, что та гораздо более ее была достойна этого наследства. Полиция и на этот раз, уделив себе еще кое-что, передала Марфуше решительно одно только тряпье. Покуда все это происходило, Елпидифор Мартыныч занят был новым делом: приездом княгини Григоровой и свиданием ее с мужем.

Княгиня написала ему еще из Петербурга, что она такого-то числа приедет в Москву и остановится у Шеврие. Елпидифор Мартыныч в назначенный ею день с раннего утра забрался в эту гостиницу, нанял для княгини прекрасный нумер и ожидал ее. Княгиня действительно приехала и была встречена Елпидифором Мартынычем на крыльце гостиницы. Он под ручку ввел ее на лестницу и указал ей приготовленное помещение. Княгиня не знала, как и благодарить его. С княгиней, разумеется, приехала и Петицкая.

- А вы, кажется, знакомы? - сказала княгиня, показывая Елпидифору Мартынычу на подругу свою.

- Как же-с! - воскликнул он. - Имел честь даже лечить их, когда они с извозчика упали. Изволите помнить это, сударыня? - прибавил он Петицкой.

- Помню! - отвечала та немного сконфуженным тоном.

- Надеюсь, что все это теперь зажило, прошло?.. - продолжал Елпидифор Мартыныч не без намека.

- Разумеется! - отвечала Петицкая, как бы не поняв его.

- А что, муж примет меня? - спросила княгиня Елпидифора Мартыныча.

- Конечно!.. Без сомнения! - отвечал было он на первых порах очень решительно; но потом несколько и пораздумал: князь после того разговора, который мы описали, ни разу больше не упомянул о княгине, и даже когда Елпидифор Мартыныч говорил ему: "Княгиня, вероятно, скоро приедет!" - князь обыкновенно ни одним звуком не отвечал ему, и, кроме того, у него какая-то тоска отражалась при этом в лице.

- Но как нам тут поступить: вы ли к нему прежде поедете и предуведомите его или мне прямо к нему ехать? - продолжала княгиня.

- Нет, я к нему наперед поеду и приготовлю его немного, а то вы вдруг явитесь, это, пожалуй, его очень сильно поразит! - подхватил Елпидифор Мартыныч и, не откладывая времени, поехал к князю, которого застал в довольно спокойном состоянии духа и читающим книгу.

- К вашему сиятельству имею честь явиться с новостью великою - к-ха! воскликнул Елпидифор Мартыныч, живчиком влетая в кабинет князя.

Князь взглянул на него вопросительно.

- Еду-с я сейчас по Газетному переулку, - продолжал Елпидифор Мартыныч, - и вижу, что к гостинице Шеврие подъезжает карета, выходят две дамы, смотрю - боже мой! Знакомые лица! К-ха! Княгиня и компаньонка ее - Петицкая...

- Княгиня? - спросил князь, как бы вздрогнув при этом имени.

- Она-с!.. - отвечал Елпидифор Мартыныч. - Я бросился к ней, нашел ей нумер и говорю: "Как вам не стыдно не ехать прямо в свой дом!" - "Ах, говорит, не могу, не знаю, угодно ли это будет князю!" Ну, знаете ангельский характер ее и кротость! - "Да поезжайте, говорю, - князь очень рад будет вам".

Говоря таким решительным тоном, Елпидифор Мартыныч очень хорошо заметил, что на лице князя опять отразилась какая-то тоска.

- "Нет, говорит, прежде съездите и спросите, примет ли он меня?" присовокупил он не столько уже настоятельно. - Вот я и приехал: как вам угодно будет; но, по-моему, просто срам княгине жить в гостинице, вся Москва кричать о том будет.

Князь при этом еще более нахмурился.

- Пусть она едет сюда! - начал он каким-то прерывающимся голосом, - но я человек больной, раздражительный и желаю, чтобы не приставали ко мне!

- Господи боже мой! Княгиня приставать станет, ангел-то этот!.. Разве только ухаживать за вами будет.

- И ухаживанья я ничьего не хочу!.. Мне дороже всего, чтобы меня оставляли одного! - воскликнул князь.

- Ну, и будут вас оставлять, как вы желаете того; я даже предпишу это как медицинское правило. Прикажете поэтому послать к княгине сказать, чтобы она ехала к вам? - заключил Елпидифор Мартыныч.

- Посылайте! - отвечал князь, отворачиваясь несколько в сторону и как бы не желая, чтобы видели его лицо.