Княгиня некоторое время думала.

- Пожалуй... Хорошо!.. - ответила, наконец, она.

* * *

Г-жа Петицкая после этого сейчас же побежала домой и написала Миклакову записку на французском языке, в которой приглашала его прийти к ней, поясняя, что у нее будет "une personne, qui desire lui dire quelques paroles consolatrices"[148], и что настанет даже время, "il sera completement heureux"[149]. В конце же записки было прибавлено: "У меня также будет и княгиня Григорова". К счастью Миклакова, он после посещения князя удержался и не пил целый вечер, на другой день поутру отправился даже на службу, по возвращению с которой он и получил благодатную весточку от г-жи Петицкой. Радость его с полною ясностью я описать даже не могу, а скажу только, что Миклаков начал по своему нумеру танцевать, припрыгивать, прищелкивать. Затем, не выпивши ни рюмки вина или водки, пообедал только, и так как всю предыдущую ночь не спал, то заснул мертвым сном и часов в восемь проснулся поздоровевший и совершенно счастливый. Расфрантившись, надушившись, он отправился к г-же Петицкой, которая в своей маленькой квартирке, очень мило убранной, приготовила все как следует для приема гостей. У ней готов был чай с бриошками[44], карточный столик был поставлен в небольшой гостиной, и даже заказан был легкий ужин. Когда Миклаков пришел к Петицкой, княгиня была уже у ней.

- Вы были больны? - спросила его Петицкая.

- Да, и порядочно! - отвечал ей Миклаков немного смущенным голосом от тайной мысли, чем собственно он был болен.

Княгиня вся пылала в лице.

Г-жа Петицкая, только что перед тем убеждавшая ее как можно скорее ободрить Миклакова, поспешила будто бы зачем-то по хозяйству выйти.

- Кто это позволил вам быть больным? - проговорила княгиня, когда они остались вдвоем, видимо, употребляя над собой страшное усилие.

- Что делать, сил недостало перенести такой удар, - отвечал Миклаков, держа голову и глаза потупленными.

- Удара тут никакого нет!.. Я вовсе не еду в Петербург! - говорила княгиня.

- Не едете? - спросил Миклаков радостным голосом.

- Не еду! Только теперь, пожалуйста, нечего больше об этом говорить!.. - присовокупила она скороговоркой и затем сейчас же перевела разговор на совершенно другие предметы. Когда потом г-жа Петицкая возвратилась, то княгиня заметно была рада ее приходу и даже сказала ей:

- Не извольте больше уходить!

Г-жа Петицкая, разумеется, повиновалась ей, но вместе с тем сгорала сильным нетерпением узнать, объяснился ли Миклаков с княгиней или нет, и для этой цели она изобретала разные способы: пригласив гостей после чаю сесть играть в карты, она приняла вид, что как будто бы совершенно погружена была в игру, а в это время одним глазом подсматривала, что переглядываются ли княгиня и Миклаков, и замечала, что они переглядывались; потом, по окончании пульки, Петицкая, как бы забыв приказание княгини, опять ушла из гостиной и сильнейшим образом хлопнула дверью в своей комнате, желая тем показать, что она затворилась там, между тем сама, спустя некоторое время, влезла на свою кровать и стала глядеть в нарочно сделанную в стене щелочку, из которой все было видно, что происходило в гостиной. При этом г-жа Петицкая очень ясно рассмотрела, что Миклаков сидел некоторое время, понурив голову, и чертил мелом на столе; княгиня же, откинувшись на задок кресел, то вскидывала на него глаза свои, то снова опускала их. Вдруг Миклаков что-то такое проговорил ей. Княгиня на это, осмотревшись боязливо кругом, протянула ему свою руку, которую он с жаром поцеловал. Г-жа Петицкая и этим уж была довольна на первый раз и сошла с своего наблюдательного поста.

В одно утро Елпидифор Мартыныч беседовал с Елизаветой Петровной и сам был при этом в каком-то елейном и добром настроении духа. Князь накануне только прислал ему тысячу рублей и приглашение снова сделаться годовым в доме его врачом.

- Что, ничего еще на внучка не получали? Ничем князь его не обеспечил? - спрашивал он, повертывая между пальцами свою золотую табакерку.

- Ничем!.. Ни грошем!.. - отвечала Елизавета Петровна невеселым голосом.

- Он обеспечит непременно!.. Не такой человек князь! - успокоивал ее Елпидифор Мартыныч.

- Знаю, что не такой человек по душе своей; но ведь в животе и смерти бог волен: сегодня жив, а завтра нет, - что тогда со всеми нами будет?

- Да, конечно, к-ха!.. - согласился Елпидифор Мартыныч. - Объяснить бы как-нибудь вам это надо было ему, - присовокупил он.

- Нет, уж это - благодарю покорно! - возразила Елизавета Петровна грустно-насмешливым голосом. - Мне дочка вон напрямик сказала: "Если вы, говорит, маменька, еще раз заикнетесь, говорит, с князем о деньгах, так я видеться с вами не буду". Ну, так мне тут погибай лучше все, а видеть ее я желаю.

- Конечно, конечно! - опять согласился Елпидифор Мартыныч.

- Вы тоже не хотите сказать князю об этом, хоть и ваша личная польза тут замешана, - говорила Елизавета Петровна.

- Мне как сказать ему об этом?.. На это надобно иметь большое право.

- Да ведь прежде же говорили?..

- Прежде все-таки не о таком важном предмете шел разговор. Кроме того, я тут тоже через одну особу действовал.

- Через какую же это особу?

- Так, тут, через одну - к-ха!

- Где же теперь эта особа?

- Умерла! - отвечал Елпидифор Мартыныч, чтобы отвязаться от дальнейших расспросов Елизаветы Петровны.

Действовал он, как мы знаем, через Анну Юрьевну; но в настоящее время никак не мог сделать того, потому что когда Анна Юрьевна вышла в отставку и от новой попечительницы Елпидифору Мартынычу, как любимцу бывшей попечительницы, начала угрожать опасность быть спущенным, то он, чтобы спастись на своем месте, сделал ей на Анну Юрьевну маленький доносец, которая, случайно узнав об этом, прислала ему с лакеем сказать, чтобы он после того и в дом к ней не смел показываться. Елпидифор Мартыныч смиренно покорился своей участи, хотя в душе и глубоко скорбел о потере практики в таком почтенном доме.

- Но как же тут быть, что делать? - спрашивала его Елизавета Петровна.

Елпидифор Мартыныч развел руками.

- К-ха!.. - начал он, как и во всех важных случаях, с кашля. - От времени тут надобно больше всего ожидать.

- Что же время может сделать?.. Только несчастье нам может принести, если, чего не дай бог слышать, князь умрет, - перебила его Елизавета Петровна.

- А время вот что-с может принести!.. - продолжал Елпидифор Мартыныч, перемежая по временам речь свою кашлем. - Когда вот последний раз я видел княгиню, она очень серьезно начала расспрашивать меня, что полезно ли будет для ее здоровья уехать ей за границу, - ну, я, разумеется, зная их семейную жизнь, говорю, что "отлично это будет, бесподобно, и поезжайте, говорю, не на один какой-нибудь сезон, а на год, на два".

- Что ж из того, что она поедет за границу?.. Поедет да и приедет! возразила Елизавета Петровна.

Елпидифор Мартыныч нахмурил при этом свои густые брови.

- Ну, пока еще приедет, а князь тем временем совершенно будет в руках ваших, - произнес он.

- Да разве в моих, батюшка, в моих разве руках он будет? Я опять тут ни при чем останусь! - воскликнула Елизавета Петровна.

- Что ж ни при чем? Вам тогда надобно будет немножко побольше характеру показать!.. Идти к князю на дом, что ли, и просить его, чтобы он обеспечил судьбу внука. Он вашу просьбу должен в этом случае понять и оценить, и теперь, как ему будет угодно - деньгами ли выдать или вексель. Только на чье имя? На имя младенца делать глупо: умер он, - Елене Николаевне одни только проценты пойдут; на имя ее - она не желает того, значит, прямо вам: умрете вы, не кому же достанется, как им!..