- Никакого нет именинного обеда, а просто знакомые обедают. Приезжайте!.. Можете при этом полюбезничать с mademoiselle Жиглинской.

- А вы не рассердитесь за это? - спросил Николя, лукаво прищуривая глаза и полагая, что он ужасно ядовито сказал.

- Нисколько!.. Это совершенно не в наших нравах... Кроме того, у меня еще будет обедать один поляк... этакий, знаете, заклятый патриот польский; ну, а вы, я надеюсь, патриот русский.

- Надеюсь!.. Надеюсь!.. - шепелявил Николя со смехом, но в то же время самодовольно.

- А потому, если что коснется до патриотизма, то не ударьте себя в грязь лицом и выскажите все, что у вас на душе, - продолжал князь.

- Извольте!.. Извольте!.. - говорил Николя еще самодовольнее.

На Тверской они расстались. Николя забежал к парикмахеру, чтобы привести в порядок свою прическу, а князь до самого дома продолжал идти пешком. Здесь он узнал, что Жуквич уже пришел и сидел с Еленой в гостиной, куда князь, проходя через залу, увидел в зеркало, что Жуквич читает какое-то письмо, а Елена очень внимательно слушает его; но едва только она услыхала шаги князя, как стремительно сделала Жуквичу знак рукою, и тот сейчас же после того спрятал письмо. Князю это очень не понравилось, однако, он решился повыждать, что дальше будет, и в гостиную вошел с довольным и веселым видом.

При входе его Жуквич встал на ноги.

- Извините ж, ваше сиятельство, - проговорил он, склоняя перед ним голову, - что я без вашего позволения являюсь к вам обедать; но панне Жиглинской угодно ж было пригласить меня.

- Ничего, это все равно, - отвечал князь, протягивая к нему руку.

После того князь сел и Жуквич сел.

- А у нас сегодня будут обедать Анна Юрьевна и барон, - сказал князь Елене.

- Вот как! - сказала та, немного удивленная этим.

- Потом приедет обедать и Николя Оглоблин.

- Это еще зачем? - не утерпела и почти воскликнула Елена.

- Затем, что он теперь один... родитель его в Петербург, кажется, уехал. Куда ж ему, бедному, деваться? - проговорил князь насмешливым тоном.

Елена поняла, над чем, собственно, он тут подтрунивал, и вспыхнула в лице.

Потом князь снова обратился к Жуквичу:

- Это вот Анна Юрьевна-с, о которой я сейчас говорил, кузина моя, и, представьте себе, у нее ни много ни мало, как около ста тысяч годового дохода.

- Доход немалый! - сказал на это Жуквич, слегка ухмыляясь.

- Еще бы!.. И можете себе вообразить, при таком состоянии она держит у себя в обожателях одного моего приятеля, мужчину весьма некрасивого и невзрачного.

- Но она, кажется, вас прежде того желала сделать своим обожателем? перебила князя Елена.

- Меня - да, но что ж делать, я упустил тогда этот удобный случай.

- Теперь можете поправить это! - продолжала Елена.

- Что теперь!.. Теперь она меня разлюбила, а другой бы очень мог успеть, потому что она прямо говорит про моего друга барона, что он - судак мерзлый.

Жуквич выслушивал весь этот разговор по-прежнему, с небольшой улыбкой, но вместе с тем с таким равнодушным выражением лица, которое ясно показывало, что все это его нисколько не интересует.

- Где же вы живете здесь в Москве, monsieur Жуквич? - обратился к нему еще раз князь.

Жуквич назвал ему улицу и гостиницу, где жил.

- Это почти рядом с нами! - воскликнул князь.

Жуквич на это ничего не сказал.

- Я очень рада тому, это дает вам возможность чаще бывать у нас! подхватила Елена, обращаясь к нему.

Жуквич и ее поблагодарил только молчаливым наклонением головы.

Князь же, с своей стороны, не повторил ее приглашения Жуквичу.

Вскоре затем прибыла Анна Юрьевна с бароном.

Елена встала и вышла встретить ее.

- Bonjour, моя милая, bonjour! - говорила Анна Юрьевна, входя и крепко пожимая Елене руку.

Князь между тем как-то шаловливо привстал со своего места и шаловливо начал знакомить всех друг с другом.

- Честь имею представить вам - господин Жуквич! - говорил он Анне Юрьевне. - А это - графиня Анна Юрьевна! - говорил он потом тому. - А это барон Мингер, мой друг и приятель!.. А это - госпожа Жиглинская, а я, честь имею представиться - коллежский секретарь князь Григоров.

На это Анна Юрьевна махала только рукой.

- Козел какой!.. Очень что-то разыгрался сегодня!.. - говорила она, садясь на одном конце дивана, а на другом его конце поместилась Елена, которой, кажется, было не совсем ловко перед Анной Юрьевной, да и та не вполне свободно обращалась к ней.

- Что это он так весел сегодня? - спросила Анна Юрьевна Елену, показывая на князя и не находя ничего другого, с чего бы начать разговор.

- Перед слезами, вероятно! - отвечала Елена, саркастически сжимая губы.

- Зачем так злопророчествовать?.. Я весел потому, что у меня собралось такое милое и приятное общество! - отвечал князь не то в насмешку, не то серьезно.

Барон Мингер с самого прихода своего молчал и только по временам взглядывал на Жуквича, который, в довольно красивой позе, стоял несколько вдали и расправлял свою с проседью бороду. Приехавший наконец Николя окончательно запутал существовавшую и без того неловкость между всеми лицами. Помня слова князя, что Елена будто бы называла его красавцем, Николя прямо и очень стремительно разлетелся к ней, так что та с удивлением и почти с испугом взглянула на него. Она никогда даже не видала Николя и только слыхала о нем, что он дурак великий.

Николя, видя, что его даже не узнают, или, по крайней мере, делают вид, что не узнают, обратился к князю:

- Князь, представьте меня mademoiselle Жиглинской, - проговорил он.

- Это monsieur Оглоблин! - сказал князь, не поднимаясь с своего места.

Тогда Елена протянула руку Николя, которую он с восторгом пожал.

- А я вас видал, клянусь богом, видал! - говорил он, продолжая стоять перед Еленой. - И именно в театре, в бенуаре.

- Меня? - спросила Елена.

- Вас, непременно вас! - продолжал Николя каким-то даже патетическим голосом.

- Может быть, я иногда бываю в театре.

- Непременно вас! Я еще тогда... не помню, кто-то сидел около меня... "посмотрите, говорю, какая красавица!"

Елена при этом немного даже смутилась.

- Подобные вещи, я думаю, не говорят в глаза, - сказала она.

- Ах, ma chere, чего от него другого ждать! - объяснила ей почти вслух Анна Юрьевна.

- Почему не говорят? Почему?.. - стал было допрашивать Николя, делая вид, что слов Анны Юрьевны он как бы не слыхал совсем.

Елена хотела было ему отвечать, но в это время доложили, что обед готов; все пошли. Елена крайне была удивлена, когда князь повел гостей своих не в обычную маленькую столовую, а в большую, парадную, которая, по убранству своему, была одна из лучших комнат в доме князя. Она была очень длинная; потолок ее был украшен резным деревом; по одной из длинных стен ее стоял огромный буфет из буйволовой кожи, с тончайшею и изящнейшею резною живописью; весь верхний ярус этого буфета был уставлен фамильными кубками, вазами и бокалами князей Григоровых; прямо против входа виднелся, с огромным зеркалом, каррарского мрамора[51] камин, а на противоположной ему стене были расставлены на малиновой бархатной доске, идущей от пола до потолка, японские и севрские блюда; мебель была средневековая, тяжелая, глубокая, с мягкими подушками; посредине небольшого, накрытого на несколько приборов, стола красовалось серебряное плато, изображающее, должно быть, одного из мифических князей Григоровых, убивающего татарина; по бокам этого плато возвышались два чуть ли не золотые канделябра с целым десятком свечей; кроме этого столовую освещали огромная люстра и несколько бра по стенам. Человек шесть княжеских лакеев, одетых в черные фраки и белые галстуки, стояли в разных местах комнаты, и над всеми ими надзирал почтенной наружности метрдотель. Устраивая такого рода роскошный обед, князь просто, кажется, дурачился, чтобы заглушить волновавшую внутри его досаду. Когда все, наконец, уселись за столом и Елена стала разливать горячее, то с удивлением посмотрела в миску.