- Пожалуй, не приглашайте! Сделайте такое ваше одолжение! - отвечала насмешливо акушерка{212}.

Елпидифор Мартыныч стал в такое затруднительное положение касательно этих денег, что решился даже посоветоваться с Елизаветой Петровной и, собственно с этой целью, нарочно заехал к ней.

- Поздравляю вас с внуком! - сказал он, входя к ней.

- Как, разве родила Лена? - воскликнула Елизавета Петровна, вспыхнув вся в лице, - того, чтобы даже ей не прислали сказать, когда дочь родит, она уж и не ожидала!

- Как же, родила с неделю тому назад прехорошенького мальчика!..

Елизавета Петровна на это молчала.

- Что ж, вам надобно теперь ехать и познакомиться с внуком! - продолжал Елпидифор Мартыныч.

- Где уж мне этакой чести дождаться!.. Я во всю жизнь, может быть, не увижу его!.. И в подворотню свою, чай, заглянуть теперь не пустят меня! отвечала Елизавета Петровна, и ей нестерпимо захотелось хоть бы одним глазком взглянуть на внука.

- Нет, пустят! - успокоивал ее Елпидифор Мартыныч.

- А я знаю, что не пустят! - возражала ему Елизавета Петровна, и слезы уж текли по ее желтым и поблекшим щекам.

- Да, вот дети-то!.. Кабы они хоть немного понимали, сколько дороги они родительскому сердцу, - говорил Елпидифор Мартыныч размышляющим голосом. Но вы все-таки съездите к ним; примут ли они вас или нет - это их дело.

- Съезжу, исполню этот долг мой, - сказала Елизавета Петровна.

- Съездите!.. - повторил еще раз ей Елпидифор Мартыныч. - Ну и спросите их, - продолжал он как бы более шутливым голосом: - "А что, мол, кто у вас лечит?" Они скажут, разумеется, что я.

- А разве вы ее лечите?

- Я. На волоске ее жизнь была... Три дня она не разрешалась... Всех модных докторов объехали, никто ничего не мог сделать, а я, слава богу, помог без ножа и без щипцов, - нынче ведь очень любят этим действовать, благо инструменты стали светлые, вострые: режь ими тело человеческое, как репу.

- Что вы-то такое сделали? - спросила его Елизавета Петровна.

- Так, тут секретец один, - отвечал Елпидифор Мартыныч уклончиво.

- Князь, чай, хорошо заплатил вам за это? - спросила Елизавета Петровна, заранее почти догадавшаяся, к чему он ведет весь этот разговор.

- Да пока еще ничего! - отвечал Елпидифор Мартыныч, как-то стыдливо потупляя глаза свои. - Тут маленькое недоразуменьице вышло... Когда все это благополучно кончилось, он вдруг кидается ко мне и предлагает тысячу рублей...

- Тысячу же рублей, однако? - перебила его Елизавета Петровна.

- Целую тысячу, - повторил Елпидифор Мартыныч, неизвестно каким образом сосчитавший, сколько ему князь давал. - Но я тут, понимаете, себя не помнил - к-ха!.. Весь исполнен был молитвы и благодарности к богу - к-ха... Мне даже, знаете, обидно это показалось: думаю, я спас жизнь - к-ха! - двум существам, а мне за это деньгами платят!.. Какие сокровища могут вознаградить за то?.. "Не надо, говорю, мне ничего!"

- Вот уж это, по-моему, глупо! - сказала Елизавета Петровна. - С бедных не взять - другое дело, а с богатых - что их жалеть!

- Согласен, что так, но что же прикажете с характером своим делать? Не надо да не надо!.. Проходит после того день, другой, неделя, а они все, может быть, думают, что мне не надо, - так я на бобах и остался!

- И ништо вам, сами виноваты, - сказала ему Елизавета Петровна.

- Сам, сам!.. - согласился Елпидифор Мартыныч. - Не пособите ли вы мне в этом случае?.. Право, мне становится это несколько даже обидно... Вот когда и нужно, - присовокупил он каким-то даже растроганным голосом, - чтобы родители были при детях и наставляли их, как они должны себя вести!

- Плохо уж нынешних детей наставлять! - воскликнула Елизавета Петровна.

- Плохо-то, плохо! Конечно, что на первых порах слова родительские им покажутся неприятными, ну, а потом, как обдумаются, так, может быть, и сделают по-ихнему; я, вы знаете, для вас делал в этом отношении, сколько только мог, да и вперед - к-ха!.. - что-нибудь сделаю, - не откажитесь уж и вы, по пословице: долг платежом красен!

- Сделаю, скажу, если только примут меня! - отвечала Елизавета Петровна.

- Примут, примут! - повторил двоекратно Елпидифор Мартыныч и, поехав от Елизаветы Петровны, готов был прибить себя от досады, что о деньгах, которые были почти в руках его, он должен был теперь столько хлопотать. Почтенный доктор, впрочем, совершенно понапрасну беспокоился. Князь имел намерение поблагодарить его гораздо больше, чем сам того ожидал Елпидифор Мартыныч; кроме того, князь предположил возобновить ему годичную практику в своем доме, с тем только, чтобы он каждый день заезжал и наблюдал за Еленой и за ребенком. После помощи, оказанной Иллионским Елене, князь решительно стал считать его недурным доктором и не говорил ему о своих предположениях потому только, что все это время, вместе с Еленой, он был занят гораздо более важным предметом.

- Как же мы назовем нашего птенца? - спросил он ее.

- Да хоть Николаем, в честь моего отца, который был весьма, весьма порядочный человек! - отвечала она.

- Хорошо; но когда же мы крестить его будем?

Елена при этом вопросе молчала некоторое время.

- Знаешь что, - начала она неторопливо и с расстановкой. - Если бы только возможно это было, так я желала бы лучше его совсем не крестить.

- Как не крестить? - воскликнул князь.

- Так, не крестить... Я и ты, разумеется, нисколько не убеждены в том, что это необходимо; а потому, зачем же мы над собственным ребенком будем разыгрывать всю эту комедию.

- Как же, ты так-таки совсем и хочешь оставить его некрещеным? спросил князь, все еще не могший прийти в себя от удивления.

- Так, совсем некрещеным, - отвечала Елена, как бы ясно и определенно обдумавшая этот предмет.

- Но это, - начал князь, все более и более теряясь, - по нашим даже русским законам совершенно невозможно; ты этим подведешь под ответственность и неприятности себя и ребенка!

- Вот в том-то и дело; я никак не желаю, чтобы он жил под русскими законами... Ты знаешь, я никогда и ни на что не просила у тебя денег; но тут уж буду требовать, что как только подрастет немного наш мальчик, то его отправить за границу, и пусть он будет лучше каким-нибудь кузнецом американским или английским фермером, но только не русским.

- Но и там все-таки нельзя быть некрещеным.

- Там, то есть в Америке, он может приписаться к какой хочет секте по собственному желанию и усмотрению.

Князь, на первых порах, почти ничего не нашел, что ей отвечать: в том, что всякий честный человек, чего не признает, или даже в чем сомневается, не должен разыгрывать комедий, он, пожалуй, был согласен с Еленой, но, с другой стороны, оставить сына некрещеным, - одна мысль эта приводила его в ужас.

- Нет, я никак не желаю не крестить его! - сказал он, вставая с своего места и начав ходить по комнате.

По тону голоса князя и по выражению лица его Елена очень хорошо поняла, что его не своротишь с этого решения и что на него, как она выражалась, нашел бычок старых идей; но ей хотелось, по крайней мере, поязвить его умственно.

- Это почему ты не желаешь? Нельзя же иметь какое-то беспричинное нежелание!.. - спросила она.

- Да хоть потому, что я не желаю производить над сыном моим опыты и оставлять его уж, конечно, единственным некрещеным человеком в целом цивилизованном мире.

Последнее представление поколебало, кажется, несколько Елену.

- А китайцы и японцы?.. И это еще неизвестно, чья цивилизация лучше их или наша!.. - проговорила она.

- Я нахожу, что наша лучше, - сказал князь.

- Я так нахожу, так хочу... Какой прекрасный способ доказывать и убеждать! - сказала насмешливо Елена. - Спросим, по крайней мере, Миклакова, - присовокупила она, - пусть он решит наш спор, и хоть он тоже с очень сильным старым душком, но все-таки смотрит посмелее тебя на вещи.

- Изволь, спросим! - согласился князь и вследствие этого разговора в тот же день нарочно заехал к Миклакову и, рассказав ему все, убедительно просил его вразумить Елену, так что Миклаков явился к ней предуведомленный и с заметно насмешливой улыбкой на губах. Одет он был при этом так франтовато, что Елена, несмотря на свое слабое здоровье и то, что ее занимал совершенно другой предмет, тотчас же заметила это и, подавая ему руку, воскликнула: