Когда все пуговицы на рубашке Тахирова остаются расстегнутыми, он подходит ко мне вплотную. Так близко, что я соприкасаюсь с его горячей кожей сквозь легкую шелковую материю, распаляясь до предела. Свой взгляд на него поднять не решаюсь, но точно знаю, что он на меня смотрит и испытывает. Его терпения хватает ненадолго, потому что спустя несколько секунд он касается моего лица пальцами и приподнимает подбородок, заставляя на себя смотреть.

— Ты же не за разговором сюда пришла, Лера, — в его глазах определенно пляшут не только черти, но и самые темные демоны.

Он медленно приспускает с плеча тонкую бретельку платья. Одну, затем другую. Каждое касание его пальцев к моей коже похоже на прогулку по крутому обрыву. Один неверный шаг, и я улечу в пропасть и разобьюсь.

— Мне нравится, — произносит Рустам, когда касается ладонями моей груди и слегка сжимает.

— Что именно? — голос хриплый и будто не мой.

— Твоё белье, — произносит невозмутимо Тахиров, опуская тонкое кружево вниз.

Я молчу и продолжаю стоять рядом с ним. Иногда забываю, как нужно дышать, а в следующее мгновение не могу вдохнуть полной грудью. Он перекатывает мои соски между своими пальцами, вызывая внизу живота приятное томление. Мне кажется, что ещё секунду и я начну жалобно скулить, требуя добавки.

Перед глазами тут же проносятся воспоминания нашего с Тимуром третьего и последнего раза. Да-да, я та самая счастливица, которая после третьего полового акта умудрилась забеременеть. Но только потому, что потеряла голову рядом с Тимуром, растворилась в его порой грубых ласках и касаниях. Ждала каждой встречи словно подарка с небес.

Я закрываю глаза, касаюсь щекой горячей кожи Рустама и прижимаюсь к его груди. Позволяю ему делать с собой всё, чего он только захочет и чего хочу я. Нахожусь в двух параллельных вселенных — с закрытыми глазами представляю как меня сейчас касается Тим, но в то же время испытываю что-то порочно-постыдное, когда понимаю, что на самом деле это не он, а его брат.

— Расставь ноги, — командует Рустам.

Я покорно раздвигаю ноги, цепляюсь пальцами в его плечи, чтобы не упасть и резко вздрагиваю, когда его пальцы гладят меня сквозь влажное белье. Стоны сами вырываются из груди. Сдерживать себя не получается, особенно когда слышится громкий хруст ткани, и я понимаю, что трусиков на мне больше нет. Они не подлежат восстановлению и безжизненно опадают на пол.

Тахиров грубо вводит в меня два пальца, и я вскрикиваю от помеси боли и удовольствия. Мои крики совсем его не останавливают, а только раззадоривают — он ускоряется, растирает липкую обильную влагу между складок, вновь в меня проникает и усмехается.

— За этим сюда пришла, а? За удовольствием?

Его пальцы во мне, грубые ласки и низкий глубокий голос не дают ответить и слова. Мне бы возразить, возмутиться, накричать. Да только кому я совру? Я встаю на носочки, тянусь к нему, обвиваю руками его шею и тихо ною от собственной беспомощности. Мои губы сами находят и целуют крупную вену у него на ключице, пробуют его кожу на вкус. Запахи смешиваются и кажется, что я вся пропитываюсь им.

Он прижимает пальцы, покрытые моей влагой к клитору и слегка на него надавливает, отчего мой мир рассыпается на сотню осколков. Тело содрогается от желаемого удовольствия и разрядки, проходит по венам и артериям, по каждой клеточке моего тела. Изо рта вырывается громкий стон, я цепляюсь в его сильные плечи ногтями и кусаю за кожу зубами.

— Да… Да… Да, Тим! — тяжело дышу и обмякаю в его руках.

Спустя несколько секунд, когда мой мозг наконец начинает соображать, я понимаю, что именно сказала. Я назвала Рустама именем его брата. Брата, которого он ненавидит и презирает, а я — очень сильно люблю.

Боясь шелохнуться и увидеть в его глазах разочарование я так и стою, прижавшись к нему. От меня не укрывается тот факт, что его возбужденный член упирается мне в живот и мне льстит, что он хочет меня тоже.

— Уходи, — произносит наконец Тахиров.

— Но…

— Уходи, я сказал. Уходи, Лера.

Он несколько раз несильно ударяет меня ладонью по ягодицам, чтобы я начала шевелиться. И я отступаю. Делаю два шага назад, опустив глаза в пол и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, направляюсь к двери на подкашивающихся ногах.

Опускаю платье вниз, скрывая обнаженные бедра, поправляю бретели, надеваю лифчик на грудь. Касаюсь рукой холодного метала ручки и дергаю в разные стороны, но она, как назло, совершенно не поддается. Раз, другой, третий.

— Я не могу открыть дверь, — произношу истеричным голосом.

— Не можешь или не хочешь? — слышу его тяжелые шаги за спиной и чувствую, как у меня пересыхает в горле.

Он опять рядом, вновь близко. Тахиров Рустам, не Тимур. Но желание от этого не уменьшается. Становится сильнее и ярче, особенно когда его внушительная эрекция упирается мне в спину. Он кладёт свою руку на мою и с силой надавливает на ручку. Мне больно, я чувствую, как хрустят мои костяшки, поэтому незаметно кривлюсь от неприятных ощущений.

— Всего лишь нужно надавить сильнее, Лера, — слышу его тяжелое дыхание себе в макушку.

— Мы так и не поговорили, — вспоминаю, что пришла сюда вовсе не для оргазма.

Но бонусом получила его.

— Завтра. Сегодня я слишком устал, чтобы с тобой разговаривать, — он добивает меня и опускает дверную ручку ещё ниже, сдавливая под собой мою руку.

В лицо дует прохладный воздух, и я понимаю, что температурный режим накален до придела только в комнате Рустама. За её пределами можно дышать спокойно. Тахиров отпускает свою руку, отступает от меня на несколько шагов назад и дает мне желанную свободу. Только оказавшись в пустом коридоре, где вокруг ни души, я понимаю, что этой свободы мне и не надо.

Когда мы с Дашкой жили в интернате, то довольно-таки часто ссорились, как и любые дети. Дашута была одной из тех, кто быстро остывал и прощал обиды. Беззлобная добрая девочка. Я же была совершенно другой. Мне нужно было хорошенько обдумать возникшую ситуацию наедине с собой. Осмыслить, проанализировать. В первую очередь для того, чтобы решить — прощать или нет. А в случае моей вины — просить ли прощение.

За окнами близится рассвет, а я никак не могу сомкнуть глаз. Периодически проваливаюсь в сон, а потом опять просыпаюсь, когда вижу во сне Рустама, вспоминаю его ласки и своё удовольствие. Становится стыдно, меня изъедает совесть перед покойным мужем. Но так же я думаю о том, что провинилась вчера перед Тахировым, назвав его именем родного брата. А потом просто ушла, не извинившись.

Успокаиваюсь я только с рассветом, когда принимаю решение попросить прощения утром. В конце концов, если его и задел тот факт, что я назвала его именем Тимура, он никак этого не показал, а значит, вполне вероятно, что его это ничуть не задело. К счастью, я ничего в его жизни не значу, чтобы придавать этой ситуации большого значения.

В шесть часов утра в кроватке начинает шевелиться дочка. Кряхтит, поджимает ножки. Сна, как и не бывало. Я встаю с постели, меняю ей подгузник, кормлю молочной смесью из бутылочки. Вдыхаю младенческий запах и млею, когда глазки Надюшки закрываются и она засыпает прямо в моих руках.

Не знаю, сколько я так сижу, обнимая её, но в конце концов схватываюсь — перекладываю дочку в кроватку, включаю видеоняню и переодевшись в джинсы и свитер спускаюсь на первый этаж, чтобы не упустить Тахирова. Знаю точно, что он ещё не уехал — на часах всего половина седьмого утра, слишком рано. Да и шума двигателя у дома я не слышала.

Когда подхожу к кухне, то улавливаю съедобный запах кулинарных шедевров от Ирины. Во рту моментально скапливается слюна, а желудок урчит, требуя еды.

— Рустам Ильдарович уже уехал? — спрашиваю помощницу будто, между прочим.

— Нет, у него важный звонок, — отвечает Ирина. — Отошел ненадолго в кабинет.

Я бросаю взгляд на нетронутый завтрак Тахирова и с нетерпением жду, когда он появится за завтраком. Изумительные блинчики со вкраплениями шоколада никак не лезут в горло. Я делаю мелкие глотки чая и то и дело поворачиваюсь назад в ожидании Рустама.