От Ольги Александра вскоре получила письмо. Была несказанно рада её счастью, встала перед образами на колени и со слезами на глазах долго била поклоны, благодаря Господа за милость и любовь. За сестру всегда тяжко переживала, соперничество из-за Ивана не убило сестринской привязанности между ними. Александра была в курсе личных драм и неурядиц Ольги, всегда молила Бога, прося ей и племяннику благополучной и счастливой жизни. Удивилась, как мир бывает тесен. Ведь это же надо?! Муж любимой сестры адъютант Ивана. Бывает же такое! Сестра писала, что очень соскучилась, и собиралась приехать в гости с сыном, а даст Бог, и вместе с мужем Парамоном Синицей. Александра тоже скучала по сестре и была бы несказанно рада её приезду. Посмеялась по-доброму над новой фамилией сестрицы и занялась делами. А дел, как всегда, было невпроворот.

А вот и няня Наташа, идет к крыльцу с какой-то дряхлой старушкой. Ведёт осторожно, та еле ноги переставляет. С кем это она? Ох, забыла совсем! Это же она со знахаркой Татьяной! Совсем из головы вылетело. Побегу вниз! Надо проводить к моим занедужившим, да и взглянуть, как она их лечить будет.

– Ох, милая, здоровьица тебе желаю, – тяжело дыша, приветствовала Александру бабка Татьяна и, с трудом опустившись на стул, продолжила, – совсем изнемогла ты, барыня, исхудала, почернела, куда красота-то твоя девалась? Нельзя так, милая, побереги себя, на тебе здесь всё держится, деток ещё подымать и подымать. Вот травки настояла, да напарила, испей, полегчает. Сказывай, что тут у вас делается-творится.

– Ох, баба Таня, худо у нас, покинула нас радость-то, одна кручина, одни невзгоды.

– Ну, это ты мне брось матушка, не гневи Бога, Он ведь всё слышит. Не бывает такого, чтобы одни невзгоды-то. Ты что это совсем руки опустила? Не вздумай горю поддаваться. Господь, Он выше сил никогда не даст. Воспрянь душой, вот радость-то и вернётся. Да и я пособлю, чем смогу.

– Ох, баба Таня, врачи были, и те ничем помочь не смогли, одна надежда на Бога и на тебя. Ты за свою жизнь долгую стольким помогла. Многие за тебя Господа молят.

– Да что это ты разохалась, ох! Да ох! Прекращай давай. А что до меня, так по-разному люди обо мне судачат, так что ты не подмасливай, сама знаешь. Многие меня ведьмой считают, только это зря они, не ведьма я, а знахарка, ведунья, вещунья, о многом ведаю да про многое вещаю, дух предвиденья и пророчества частенько меня посещает, болести разные целить могу. Глупые меня бояться, а мудрые меня уважают, ну, и всё равно немного боятся. Вон ты тоже меня побаиваешься, я же вижу, – и знахарка по-доброму улыбнулась своим беззубым ртом. Только глаза заискрились по-молодому, будто и не было ей восьмидесяти.

– Баба Таня, да что ты право, люблю я тебя, дай Бог тебе самой здоровья за всё доброе, что ты людям делаешь.

– Да ладно, ладно, милая, так, к слову пришлось. Дай-ка я сначала к свёкру твоему пойду, ему хоть и худо, да он жизнью укреплённый, проще мне с ним будет, а уж потом к девоньке-бедолаге пойду, у ней всё нутро изболелось, душа на ниточке держится, буду лечить молитвами, заговорами и травами. Я теперь их врач. Вот у меня тут хлебное зерно, соль, уголь, печная глина. Это свёкру, ведите меня к нему. С нечистой силой не вожусь, но как ей противостоять, знаю. Господь всегда помогал и сейчас поможет.

И тяжело ступая по лестнице, баба Таня начала карабкаться на второй этаж. Она всегда обряд исцеления проводила открыто, ни от кого не таилась. Вот и сейчас, подойдя к Александру Артемьевичу, она ласково погладила его по руке, дождалась, когда он медленно и с трудом открыл глаза, сказала несколько добрых слов, повернулась к иконам в красном углу и приступила к своему делу, сотворяя кресты и истово молясь. Заговоры её, которые она давным-давно заучила со слов других «знатков», а также из древних-предревних травников, лечебников, перемежались обращениями к Богу и святым целителям-угодникам. Чем-то поила, что-то давала съесть.

Александра Степановна и няня Наташа смотрели, почти не дыша, атмосфера происходящего захватила их. Более всего они поражались тому, как всегда упрямый и несговорчивый хозяин имения безропотно выполнял всё, что просила его сделать бабка Татьяна. Она закончила, Александр Артемьевич закрыл глаза, и две тяжелые слезы скатились по краям глаз. Знахарка опять ласково погладила его по руке:

– Ты поплачь, поплачь, тяжесть да болесть со слезами и уйдёт.

Также грузно ступая, баба Таня спустилась по лестнице вниз.

– Передохнуть мне надо, силой наполниться, устала я, – она присела на диван.

– Баба Таня, может чаю тебе или прилечь? – засуетилась Александра.

– Ничего не надо милая, покой только, я посижу немного в тишине одна, больше ничего мне и не надо.

Она прикрыла глаза и откинулась на спинку дивана. Александра Степановна и няня Наташа, неслышно ступая, вышли, закрыв дверь.

– Старенькая совсем, трудно ей, – горестно вздохнув, произнесла Александра.

– Ничего, она без этого не может, это её на земле и держит. Сейчас отдохнёт и продолжит, – сказала няня Наташа.

Не прошло и получаса, как дверь тихонько отворилась и из-за неё появилась бабка Татьяна.

– Ну, родные, готова я. Где ваша страдалица Ефросинья?

Ульрика лежала в нижних покоях. Ведунья вошла, посмотрела на лежащую на кровати без движения мертвенно бледную женщину. Тихо покачала головой и опять повернулась к иконам. Сидящая рядом с постелью крепостная девушка встала и присоединилась к Александре Степановне и няне Наташе. И опять знахарка читала «Отче наш», сотворяла кресты и молитвы. Как зачарованные слушали ее находящиеся в комнате. Одна Ульрика не подавала никаких признаков жизни.

И знахарка травами посыпала всё вокруг.

– Есть трава парамон, растет волосата что черные волосы, растет подле болота, кустиками, а наверху что шапочки, желты. Полезна от нечистого духа, от черные болести, и ту траву даю пить с молоком.

И по капельке ложечкой что-то влила Ульрике в рот.

– Есть трава екумедис, растет на старых расчистках, собою мохната, листочки мохнатые ж, с одной стороны, ростом в пядь. А кто ест порану и тот человек отнюдь никакой болести не узрит.

И опять по капельке Ульрике ложечкой в рот какую-то жидкость.

– Встану я, раба Божия Ефросинья, поутру, рано, умоюсь я водой ключевой, утрусь Господней пеленой и помолюсь я Спасу-образу, Матушке, Пресвятой Владычице, Пресвятой Богородице. На море, на океяне, на реке Иордане, на камне, алтарь стоит и Матушка Пресвятая Богородица. Возле нее семьдесят семь ангелов, семьдесят семь архангелов, первый ангел – Михаил Архангел, второй ангел – Гавриил Архангел, третий ангел Кузьма и Демьян. Отлетайте вы, глазии, от Ефросиньи, из двери в двери, из ворот в ворота, по мохам, по болотам, к свиным покосам. Аминь, аминь, аминь.

Татьяна взяла кувшин с ключевой водой и поставила перед собой:

– Смоленская Божия Матерь, Калужская Божия Матерь, Царь Давид, Царь Соломон, Царица Соломониха, святой Дмитрий, станьте на поле, сократив и воду, и землю, и пески и болота, сохраните и помилуйте рабу Божию Ефросинью, выгоньте болести из утробы её, из жил её, из костей её, из головы её и дайте рабе Божией Ефросинье доброе здоровье.

Бабка Татьяна подошла с кувшином к Ульрике и щедро омыла ей лицо. Та резко вздохнула, открыла глаза и села в кровати, оглядывая всех непонимающим взглядом.

Татьяна взяла другой кувшин с водой и начала говорить над ним:

– Избави, Господи, рабу Божию Ефросинью от скорби, от ломоты, от тошноты, от испуга, от колотья и от всякой болести.