– Тут сурьёзно к делу подходить надоть, – продолжила баба Таня, – того мало, чтоб роды уже принимала. Можно выбрать из вдов, но только пожилую, молодая не подойдёт.

– Почему не подойдёт молодая, баб Тань? – спросила Александра.

– Матушка, тут нужна такая, чтоб уже сама родить не смогла, – ответила за бабу Таню няня Наташа. – Может, Агафью покличем, а?

– Да, ты что?! В своём ли уме, Наташа? Она ж девица престарелая, бездетная. Как она «бабить» будет, коли сама трудов не пытала? При ней и рожать труднее, и дети не всегда в живых будут.

– Так, кого звать-то, баба Таня? – в недоумении спросила Александра.

– Федора, говорят, хорошо «бабит», – предложила няня Наташа.

– Эту вертихвостку, которая от мужа налево и направо бегала?!

– Так то, когда было-то, Татьяна? В её возрасте не до мужиков сейчас, поди?

– Нет, Наташа, баушка должна быть поведения честного во всю жисть, не то дети рождаются уродами, больными и не жильцы долго-то.

– Ну, я не знаю, Акулину, может? – с сомнением произнесла няня Наташа.

– Только не Акульку. Выдумала тоже. Ты что, не знаешь, что она мёртвых обмывает? Сама злющая, глаза у неё чёрные, как два угля горят. Рука у неё тяжёлая, и роды с ней трудные будут.

– Баб Тань, тебя послушать, так и звать к Ефросинье некого, – огорчённо сказала Александра.

– Как это некого? Я разве сказала, что некого? Есть у меня одна повитуха-знахарка, в почёте и доверии слывёт, делает роды быстрыми, лёгкими. Мужу верная, в летах, сама рожать уже перестала, тоже Татьяной зовут. Её даже на отёл к скотине зовут. Во как! Что разулыбалась, барыня? Лучше такого одобрения в деревне нет.

– И, правда, конечно же, Татьяна! Как я запамятовала? – всплеснула руками няня Наташа.

– Ну, Татьяна, так Татьяна, – согласилась Александра, – вы договоритесь с ней заранее.

– Договоримся, – произнесла няня Наташа, – только ты уж, милая, не сказывай никому о нашем уговоре, а то сглазят нашу Ефросиньюшку, порчу наведут. Пусть роды начнутся для всех в тайне.

– Оборони Бог, если кто спознает, что баба родит, замучит ее, ни за что не родит, как должно. Она должна будет лишнее страдать за всякого, кто узнает об этом, и будет мучиться за каждый грех узнавшего, – продолжила баба Таня.

– Не беспокойтесь, мои дорогие, всё сделаю, как надо, – улыбнувшись старушкам, сказала Александра.

Но как ни готовились к данному событию, свершилось всё неожиданно.

Александра с Ульрикой мирно сидели в саду в удобных креслах, принесённых слугами. Был замечательный солнечный день. Александра читала «Жака-фаталиста» Дидро, Ульрика вязала шапочку для ребёнка, изредка поднимая глаза, глядя на буйство осенних красок, и горестно вздыхая.

– Что ты, милая? – заботливо спросила Александра.

– Как-то странно я себя сегодня чувствую, – ответила Ульрика.

– Может, схватки начинаются? – забеспокоилась Саша.

– Похоже на схватки, но какие-то они слабые и беспорядочные.

Александра кликнула слуг и велела позвать няню Наташу. Та прибежала, запыхавшись, узнала, в чём дело, велела натопить баню, отвести в неё Ульрику, а сама побежала за повитухой Татьяной.

Повитуха, бабка Татьяна, выйдя за свои ворота, первым делом стала лицом к востоку и сказала: «Батюшка, восток, бывает на тебе сам Иисус Христос. Благословите меня, рабу грешную, на мир Божий, к рабе Божией Ефросинье Казанская Божия Матерь, Михаил Архангел и все святые Угоднички». А во время пути до бани всю дорогу читала «Богородицу». Так как самое важное при родах – совершить их, насколько возможно, секретнее, повитуха с няней Наташей, чтобы их никто не заметил, пробирались в баню окольными путями через гумна и огороды.

Баню к этому времени растопили, чтобы распарить и «размягчить» тело роженицы. Ульрику переодели во все чистое и уложили на скамью.

– Помогай, Бог, трудиться, – приветствовала повитуха Татьяна Ульрику, войдя в баню.

Бабка осмотрела роженицу. Как только она прикоснулась к животу Ульрики, плод внутри сразу же отозвался.

– Все благополучно, ребеночек на ходу, только бы воды прошли, а там все пойдет своим чередом, – заключила она.

Для ускорения родов повитуха расстегнула Ульрике ворот, сняла с нее кольца и серьги, развязала все узлы, какие были, распустила волосы, велела отпереть все замки в доме, открыть печи, заслонки, двери, ворота, сундуки и лари, чтобы роды «развязались» скорее и у роженицы свободно открылись все «затворы и запоры», затрудняющие выход ребенка.

Затем Татьяна поставила в голову Ульрике икону Божией Матери и святую воду, окурила и себя, и роженицу росным ладаном, опрыскала крещенской водицей и дала испить её, а перед иконой зажгла восковую свечку.

– Пресвятая Богородица, – молилась повитуха, – отпусти матушку Соломониду, принимавшую Иисуса Христа. Бабушка Соломонида, приложи свои рученьки к рабе Божией Ефросинье. Чистый четверг, великая пятница, честная суббота, святое воскресенье, отблагодарите нас добрыми делами.

Начались схватки, но очень слабые. Татьяна ободряла роженицу, разглаживала ей поясницу с приговором «Расступитеся, растворитеся, косточки!», растирала живот деревянным маслом, но схватки стали затухать. Тогда повитуха дала Ульрике сильнейшее, много раз испытанное средство: настой травы чернобыльника. Схватки возобновились.

Во все продолжение родов бабка постоянно крестилась, клала земные поклоны и утешала роженицу: «Потерпи, моя касатка, потерпи, Бог пошлет, все благополучно будет, все по-доброму идет».

Но всё шло как-то не по-доброму. С начала родов прошло семь часов, отошли воды, Ульрика измучилась, чуть слышно стонала. Александра послала няню Наташу за акушеркой, той самой «бабой-голландкой».

Спустя некоторое время в баню вошла крупная ширококостная женщина-богатырь, акушерка Антонида. В ту секунду, когда у Ульрики начались потуги, она решительно отодвинула повитуху Татьяну и склонилась над роженицей:

– Как у нас дела?

– Я умираю, – чуть слышно прошелестела Ульрика заплетающимся языком.

– Что это она у вас говорит? – сердито спросила акушерка.

Ульрика вскрикнула, приближались очередные потуги. Антонида взглянула на показавшуюся головку плода, и в то же мгновение поняла, что тужится нельзя, головка не встала родничком.

– Нет, милая, нет, мы сейчас тужиться не будем. Послушай меня: как будет очередная потуга, ты будешь вместе со мной дышать носиком. Договорились?

С огромным трудом Ульрика послушно дышала носом вместе с акушеркой, преодолевая потуги. Наконец и потуги тоже прошли, как и схватки.

Повитуха в это время заговаривала воду:

– Стану я, раба Божия Ефросинья благословясь, пойду перекрестясь, из избы дверьми, из двора воротми. Выйду я в чистое поле, помолюсь и поклонюсь на восточну сторону. На той восточной стороне стоит престол Господень. На том престоле Господнем сидит Пресвятая Мати Божья Богородица. И помолюсь, и поклонюсь Пресвятой Матери Божьей Богородице: «Пресвятая Мати Богородица, соходи с престола Господня и бери свои золотые ключи и отпирай у рабы Божьей Ефросиньи мясные ворота, и выпущай младеня на свет и на Божью волю». Во веки веков, аминь.

Трижды произнесла она этот заговор, после чего заговорённой водой облила живот Ульрики.

Александра, которая в слезах стояла и молилась, спросила у Антониды:

– Что делать-то теперь?

– Как что? – ответила та. – Рожать!

Она решительно взяла за руку ничего не понимающую повитуху и поставила к ногам роженицы.

– Значит так, – сказала она, обращаясь к Ульрике, – сейчас мы будем с…ать!

Акушерка потянула обессилевшую женщину вниз лавки и упёрла её ноги в бедра повитухи. Перекрестилась и аккуратно повернула рукой головку плода.

– Сейчас я положу руку тебе под грудью на живот, сосчитаю до трёх и на счёт «три» надавлю на живот, а ты упрись крепко ногами в бедра этой женщины и на счёт «три» одновременно со мной тужься изо всех сил. Поняла?

– Да, – чуть слышно ответила Ульрика.