Когда не-маги затеяли войну с Германией, Америка долго колебалась, стоит ли вмешиваться в чужие дела. Даже когда стало известно, что за этим стоит Гриндевальд, Конгресс не был единодушен.

Американское магическое сообщество всегда было довольно консервативным, а после принятия Закона Раппапорт закостенело окончательно. Ещё когда обсуждался вопрос о вступлении в войну за независимость от Британии, все чуть не передрались. Официально маги так и не поддержали не-магов, боясь разоблачения, но нашлись смельчаки, рискнувшие нарушить Статут.

Из-за новой войны велись точно такие же споры. Чтобы убедить Конгресс в необходимости вмешательства, потребовалось несколько лет.

Никто не ждал, что чистюля Грейвз вызовется добровольцем. Но он понимал: за одни только красивые глаза (хоть они и вправду были красивыми) пост главы магического правопорядка он не получит. Нужно было что-то экстраординарное. Он собрал отряд, получил одобрение тогдашнего директора Аврората и отправился помогать французам.

Персиваль знал, что ввязывается в опасное и тяжёлое предприятие. Оказалось — опасное, тяжёлое, но чертовски захватывающее. Он сам не ожидал, что на поле боя будет чувствовать себя настолько живым. Близость смерти взбодрила его, в свои тридцать с лишним Грейвз чувствовал себя пятнадцатилетним. И ничего не боялся. Как будто ему нечего было терять. Он дрался за чужую землю в чужой стране, но в те месяцы у него не было ничего важнее чужой земли.

— Приятного аппетита, мсье, — официантка в белом переднике поставила перед ним чашку горячего шоколада, плетёную корзинку с ещё тёплым багетом со следами муки, нарезанным толстыми ломтями. На маленьком столе стало тесно от вазочек и тарелочек: масло, джем, розовая ветчина, белый зернистый сыр, слоёные булочки. На самом краю уместились газеты: «Эгалите», «Лантерн» и «Энтрансижан». Персиваль взял одну, пробежал глазами по первой странице. Перелистал, нашёл короткую колонку о своём побеге в разделе магических происшествий, между сообщением о кашляющих химерах Шартрского собора и о новых проделках жмыра, принадлежащего маркизу де Карабасу. Автор заметки рассказывал о побеге, с трудом удерживаясь от комплиментов в адрес Персиваля.

Здесь он до сих пор, кажется, считался героем.

После войны он привёз домой приказ о разжаловании в лейтенанты, полголовы серебра и пару наград, к которым не испытывал никакого почтения. Да ещё адрес Тесея Скамандера, который угрожал, что если Грейвз не вернёт по этому адресу двадцать взятых в долг сигарет, Тесей сам приедет к нему в Нью-Йорк и стрясёт долг с процентами.

Грейвз тогда ловил себя на мысли, что ему до странного жаль окончания войны. После заключения мира он пару месяцев просидел во Франции, теша себя надеждами, что в ближайшее время развернётся ещё какая-то заварушка. Но соваться в Россию ему не позволили, а мелкие стычки были ему неинтересны.

Багет был ещё тёплым. Персиваль задумчиво разглаживал по нему солёное масло, поглощённый своими мыслями.

Он думал о том, что идеи Гриндевальда об открытости для не-магов (если отбросить его жажду мирового господства), совершенно здравые, между прочим, идеи, оказались запятнаны именем автора. Никто в трезвом уме не стал бы вслух говорить, что разделяет их: это сразу тянуло за собой обвинение в сочувствии международному преступнику. Но, насмотревшись на европейскую жизнь, не придавленную Законом Раппапорт, Грейвз начал задумываться о том, сколько пользы принесла бы им интеграция с не-магами.

В первую очередь — свежую кровь. Браки с не-магами. Дети-полукровки учились бы в Ильверморни. Сотрудничество с Белым Домом перевернуло бы жизнь магов!.. Взаимные представительства в Конгрессах. Поиск точек соприкосновения науки и магии. Магический факультет в Массачусетском технологическом. Алхимия на службе промышленности. Зельеварение и фармацевтика. Соединение трёх начал термодинамики и пяти законов трансфигурации. Перспективы были головокружительные. Но Гриндевальд со своим истерическим стремлением к открытому господству над не-магами уничтожил любую возможность реформ.

«Лантерн» вскользь писал о Гриндевальде, и Грейвз читал, не отрываясь от еды. Точных сведений о его местонахождении не было. Покинув Америку, Геллерт, по слухам, вернулся в Германию и залёг на дно. Грейвз был уверен, что это затишье затянется ненадолго.

Он постепенно понимал, что же случилось. План Гриндевальда был, прямо скажем, изящен. Наученный опытом недавней войны, Геллерт решил, что Америка слишком далеко тянет свои руки. Хорошо бы их обрубить.

Поэтому он заточил Грейвза на острове и занял его место в Конгрессе. Поэтому он завербовал Валентайна. Поэтому он позволил себя поймать, поэтому он устроил нападение на зал суда. Поэтому он едва не уничтожил всю верхушку американского магического сообщества, рассчитывая на то, что Америка, занятая внутренними проблемами, не полезет ещё раз в военный союз с Европой. В этом плане Грейвз был лишь винтиком. Не имело никакого значения, выживет он или нет.

Не выживет — прекрасно.

Выживет — Валентайн повесит на него все свои грехи, отмоется от любых подозрений и останется главой магической безопасности. И ни при каких обстоятельствах не даст Америке помешать планам Гриндевальда.

А когда тот подомнёт под себя Европу, Америке так или иначе придётся считаться с ним.

Седые мерлиновы яйца, это было даже красиво.

Учитывая размах Геллерта и его умение проникать в любую структуру (Грейвз больше не обольщался на этот счёт), рано или поздно Гриндевальд тоже узнает, что Криденс жив. Рано или поздно он снова попытается добраться до него и подчинить себе. И если ему это удастся, с обскуром на поводке Гриндевальд наконец получит своё мировое господство. Он воспитает мальчишку под себя, сделает из него оружие. Бессмертное оружие, вероятно.

Меньше, чем за час, Криденс едва не вверг целую страну в хаос. А если дать ему день? Неделю? Если дать ему такого хозяина, как Гриндевальд?..

Нет.

Криденса нужно было найти первым. Найти и убить.

Авадой, наверняка.

Конечно, жалко мальчишку… Никакой жизни не видел. Ни в чём толком не виноват.

Не виноват, что родился волшебником, не виноват, что попал к фанатичке Бэрбоун, не виноват, что был вынужден скрывать свою магию, не виноват, что стал настолько опасен…

Отложив газеты, Грейвз напряжённо смотрел в окно. Там, в тумане над Ла-Маншем, слышались пароходные гудки, будто песни китов. Мысли были горькими, как слишком крепко сваренный шоколад.

Криденс, что за сила помогла тебе выжить?.. Почему ты не умер ещё ребёнком, зачем ты вырос?.. Чтобы оказаться убитым дважды, трижды?..

Грейвз прикрыл глаза, сжал пальцами переносицу.

Это несправедливо, Криденс, но жизнь такова. Она несправедлива. Единственное, что можно для тебя сделать — убить тебя быстро. Легко. Милосердно.

«Или забрать себе», — шепнул внутренний голос.

Забрать себе. Подчинить себе.

Воспитать под себя, сделать его своим оружием.

«Ты рехнулся», — сказал себе Грейвз. — «Криденс — обскур. Опасная магическая тварь. Если не удержать его под контролем, будешь четвёртым трупом в его списке. Сначала Генри Шоу, потом мать и дочь Бэрбоуны, а на закуску — Персиваль Грейвз».

Это, конечно, так.

Но всё-таки. Может, есть крошечный шанс, что его удастся сдержать?.. Он — напуганный, забитый, невежественный мальчишка. Ему просто нужна твёрдая рука. Надо попробовать. Перед тем, как убивать — надо попробовать.

Персиваль… Будь честен. Ты не хочешь его убивать. Тебе его жалко. Ты, конечно, заставишь себя, но потом этот мальчишка будет приходить к тебе каждую ночь и с укором смотреть своими глазищами. Или, ещё хуже, будет просто стоять, как обычно, чуть покачиваясь, теребя пальцами рукава…

Ты сможешь жить с этим?.. Ты сможешь прийти к нему и сказать: «Прости, Криденс, я должен тебя убить»?.. А если он попросит не делать этого?.. А если он молча кивнёт и покорно шагнёт к тебе, подставляясь под палочку?..