— Я не могу, — Криденс виновато поднял брови, когда мистер Грейвз снова предложил ему камень. — Они такие красивые…
— На них написано, как распознать колдуна, — сказал мистер Грейвз, совсем не рассердившись. — Ты же не хочешь, чтобы кто-то выловил листовку, прочёл её и догадался, кто я такой?..
— Нет, сэр, — прошептал Криденс.
— Тогда бросай, — и мистер Грейвз протянул ему руку.
Криденс попытался взять камешек у него из пальцев, но оказался таким неловким, что уронил его мистеру Грейвзу в ладонь. Ладонь раскрылась — ровная, твёрдая, сильная. Криденсу больше всего на свете хотелось прижаться к ней губами, но он запретил себе даже думать об этом. Он взял камешек, встал у перил. Замахнулся от локтя, прицелился, немного отведя руку назад. Швырнул — камень описал широкую дугу и пробил борт корабля. Тот медленно завалился набок, намочил паруса и расплылся смятым листком бумаги в зеленоватой воде.
— Практиковался на голубях?.. — с довольной улыбкой спросил мистер Грейвз.
— Да, сэр, — смутился Криденс. — И… на крысах.
— У тебя твёрдая рука, — мистер Грейвз погладил его по затылку, встав ближе. Криденс тут же попятился и прижал руки к бокам, чтобы мистер Грейвз случайно не заметил у него запах пота. От мистера Грейвза всегда пахло приятно, и когда он обнимал Криденса, казалось, что запах табака ненадолго задерживается на его одежде. А когда он курил, Криденс всегда старался встать так, чтобы дым тянулся в его сторону. Потом, дома, он прижимал к носу ворот пиджака, вдыхая чудесный и слабый аромат.
Мистер Грейвз тут же шагнул за Криденсом, взял его за локоть.
— Ты куда-то торопишься? — спросил он, нахмурившись.
— Нет, сэр, — прошептал Криденс, ужаснувшись от мысли, что мистер Грейвз мог подумать, будто Криденс хочет уйти от него.
— Тебя ждут дома? Когда ты должен вернуться?
— К восьми часам, — сказал Криденс, опустив голову.
— У нас ещё почти час, — мягко сказал мистер Грейвз, и Криденс не посмел поднять на него глаза.
Мистер Грейвз за локоть потянул его к себе, Криденс невольно шагнул ближе, от ужаса сгорбился ещё сильнее. Рядом с мистером Грейвзом его всегда охватывала непонятная слабость, в груди становилось тесно, а в брюках — неудобно.
— Ты весь красный. Тебе нечем дышать, — тихо сказал мистер Грейвз, поднял ухоженные руки и расстегнул одну пуговицу у горла Криденса. Коснулся шеи кончиками пальцев, расправляя воротничок. Ослабил узел узкого галстука. Криденс стоял, покачиваясь, не смея остановить его.
— Так будет лучше, — тихо проговорил мистер Грейвз, убрал руки, спрятал их за спину. Криденсу в самом деле стало легче дышать, но неудобство в брюках становилось всё сильнее, а пиджак был слишком короткий, чтобы это скрыть, и Криденс боялся пошевелиться, чтобы его ужасное положение не стало слишком заметным. Он бы умер от стыда, если бы мистер Грейвз узнал, что в его присутствии эта штука между ног иногда распухала сама по себе, и возникало такое чувство, будто у Криденса там что-то болит.
— Знаешь, к чёрту, — вдруг тихо сказал мистер Грейвз, и Криденс вскинул глаза, испугавшись, что тот сейчас что-то сделает. Мистер Грейвз вытянул руку, даже не глядя на корабли, и утопил их все одним жестом, вызвав разочарованный вздох у зевак, собравшихся на берегу. — Ты же весь день на ногах. Устал. Я совсем не подумал…
— Я совсем не устал, — Криденс испугался, что мистер Грейвз принял его смущение за нежелание разговаривать и сейчас уйдёт. — Я могу постоять ещё, если вам здесь нравится. Я не устал, — он затряс головой.
— Давай сядем, — предложил мистер Грейвз, и Криденс с облегчением понял, что он не исчезнет прямо сейчас в пугающем вихре заклинания.
Они устроились на скамье в густой прохладной тени, лицом к длинному пруду с водяными лилиями. Цветы поднимались над водой на длинных толстых стеблях, лежали на ярких широких листьях. От блестящей воды тянуло прохладой. Криденс сел и вдруг почувствовал, как у него гудят ноги, как им тесно и жарко в старых заскорузлых ботинках. Как у него кружится голова от яркого солнца, как ноет спина, как ему хочется лечь, вытянувшись ничком, закрыть глаза и провалиться в сон. Он сидел, ссутулившись, держа руки на коленях, чтобы прикрыть пах, глядел на свои грязные от типографской краски пальцы, машинально потирая их друг о друга. Мистер Грейвз сидел рядом, совсем близко, их колени соприкасались. У мистера Грейвза были брюки из гладкой тонкой ткани, которая чуть заметно блестела на солнце. У Криденса — старые, в бледную полоску, они задирались выше щиколоток, когда он сидел.
Криденс молчал, не смея спросить, когда мистер Грейвз сумеет забрать его в мир волшебников. Мистер Грейвз обещал, и он обязательно это сделает, надо только подождать. Нельзя быть гадким и задавать такие вопросы. Криденс никогда не видел от мистера Грейвза ничего, кроме добра. Мистер Грейвз ни разу не повысил голос на Криденса, ни разу не отругал его, не ударил. Каждое его прикосновение было ласковым и сильным. Криденс злился на себя за то, что сейчас у него есть целый час, который можно провести с мистером Грейвзом, а он чувствует себя так плохо, что язык едва шевелится во рту. Он отвлекается на головокружение и слабость в ногах, упуская драгоценные минуты, когда можно было бы поговорить с мистером Грейвзом. Криденс опустил голову ещё ниже, ругая себя за такую несвоевременную болезненность. Если мистер Грейвз поймёт, что что-то не так, он наверняка передумает забирать Криденса с собой и больше никогда не придёт. Зачем ему такой слабый, больной и убогий?..
— Что-то случилось?.. — мистер Грейвз подвинулся ближе к Криденсу, взял за подбородок и повернул его лицо к себе. Криденс чувствовал его пристальный взгляд и слышал особенную тихую хрипотцу в его голосе — и он знал, что когда мистер Грейвз говорит вот так, глаза у него становятся почти чёрными, и он сжимает губы, будто хочет удержать какие-то слова, и хмурится — но не сердито, как поначалу кажется, а как-то иначе. Криденсу ужасно хотелось поднять взгляд, чтобы проверить, но он не смел. Смотреть в лицо мистеру Грейвзу, когда оно было так близко, было никак невозможно. Он только дышал, тяжело, будто бегом поднялся на крышу по пожарной лестнице. И ужасно хотелось плакать.
— Криденс, ты сам не свой, — сказал мистер Грейвз. Отпустил его подбородок, взял за руку, повернул ладонью вверх — но там не было новых ссадин, только старые белые шрамы. Мистер Грейвз медленно, будто задумчиво, провёл большим пальцем по ладони, вздохнул и убрал руку. Криденс не знал, что сказать, просто сидел, надеясь, что мистер Грейвз не уйдёт.
И мистер Грейвз не ушёл. Они просидели на скамейке у пруда с розовыми лилиями целый час. Криденс смотрел, как по земле ползут тени. Мистер Грейвз курил, сбрасывая пепел на землю, их колени соприкасались. Криденсу показалось, что прошло совсем немного времени, когда мистер Грейвз сказал с сожалением:
— Тебе пора.
Криденс искоса посмотрел на него, опустил взгляд.
— Я должен идти, сэр.
— Пойдём, — мистер Грейвз провёл ладонью по его спине.
Криденс встал, с удивлением ощущая, что голова стала свежее, а ноги больше не чувствуются, как костыли. Было ужасно обидно, что ему не стало лучше час назад, когда можно было бы погулять по парку с мистером Грейвзом, покидать камни в бумажные кораблики или даже расспросить его о магии.
— Я провожу тебя немного, — сказал мистер Грейвз. Криденсу очень хотелось спросить, когда мистер Грейвз придёт в следующий раз, но он опять не решился.
Они расстались за несколько кварталов до церкви.
— Криденс, — сказал мистер Грейвз, застёгивая ему воротничок и поправляя галстук, пока Криденс стоял без движения. — Я был очень рад повидаться.
— Спасибо, сэр, — еле слышно ответил Криденс.
Они опять не прощались. Как будто это было не расставание. Как будто мистер Грейвз исчезал не на несколько дней, а всего на пару часов. Они не прощались, но мистер Грейвз обнимал его, прежде чем уйти, и Криденс держался за лацканы его пиджака, положив голову ему на плечо, и жадно дышал: табак, сладкая чистая горечь, немного бумажной пыли, горячий сургуч, бергамот, чернила, запах свежей рубашки, запах нагретой солнцем ткани, и самый волнующий, самый удивительный, самый нескромный запах, от одной мысли о котором у Криденса загорались щёки — запах самого мистера Грейвза. Закрыв глаза, Криденс глубоко дышал, чтобы украсть его для себя побольше. Никто в мире, ни злая Честити, ни даже Мэри Лу не могли бы отнять у него это сокровище — они не могли бы даже узнать о нём, потому что его нельзя было увидеть, а значит, нельзя было и забрать.
