–Да уж, сильно хотелось бы! – вздохнул отец с печи.

За столом ещё сидели долго. Заходила соседская баба Дуня. Рассуждала про чудодейственный отвар, которым она соседа так быстро в себя привела. Степан с интересом глянул на Молчуна, тот даже и виду не подал. Отец в красках рассказывал тот злополучный день, когда медведь чуть не лишил его жизни. Никитка рассказывал, как и что они увидели в тот день на опушке леса. Сваты рассказали, как проезжие люди поведали им о беде в семье невесты. Так за разговорами и пролетел весь день. Степан нет – нет, да выходил во двор, заниматься домашними делами. Меняло каждый раз ходил с ним, где сено принесёт, где воды подтащит. По нему уж и не видно было, что он недавно обессиленный от раны в обморок падал. Мать с сестрой всё это время то в разговорах, то между делом на столе пустую посуду убирали. Поговорить было о чём, много накопилось новостей и проблем. Всё надо было обсудить, обо всём подумать. Вечерело. Первым ушёл Никитка, вслед за ним и соседка. Староста с сыном остались ночевать, им постелили на полу полушубки и звериные шкуры. Легли все пораньше, так как утром они уже собирались в путь, ещё засветло, пока не встало солнце. Степан долго не мог уснуть. Он был полон впечатлений от всего происходящего. Уже было поздно. За окном небо светило многочисленными звёздами. То тут, то там слышны были всхрапывания, изредка постанывал отец. Сопели ребятишки. Степан лежал и смотрел на отблески пламени, пробивавшиеся в щель у печной заслонки. Они бордовыми узорами пробегали то по полу, то по стенам, перепрыгивая на потолок или на стол. На крыше еле слышно скребла мышь. Бесшумная тень метнулась ему на грудь. Он вздрогнул. Это был их кот. Васька. Черный с белой грудкой и такими же белыми кончиками лап. Он где то гулял последние три дня. Наверное, лазил по соседским стайкам да сараям. « Живет, как меняло. Захотел, ушёл, пропал на время. Потом пришёл когда в голову взбрело. А где был, что делал. Попробуй, догадайся». Кот боднул его головой в подбородок. Потоптался по хозяину и, улёгшись, заурчал. Степан положил на него ладонь и уснул. Ему снился сон. Он с Молчуном лазит по какому-то ему неизвестному схрону. Ищут что-то. А что, Степан всё никак не мог вспомнить. А Молчун ходит так уверенно, то в один коридор повернёт, то в другой. И всё так недовольно головой мотает – дескать, всё не то.

Первым встал Молчун. Он вышел во двор и немного погодя вернулся с охапкой дров. Сложил их аккуратно у печи и, посмотрев на Степана, подмигнул ему, заметив, что тот уже открыл глаза. Из-за стены вышли сваты, а потом выпорхнули и мальчишки. Мать с Катериной меж тем уже встали и накрывали на стол. Зашевелился разбуженный отец. Покряхтывая, он поднялся на локтях. Сел поудобнее, подладив подушку под спину. Степан вышел во двор. Было ещё темно. На востоке только – только появлялись первые лучи зари. Воздух был морозен и свеж. Тишина была такая, что звенело в ушах. «Хорошо, – подумалось ему, – бывает же так, ни единого звука на всём свете». Он ещё постоял так пару минут, вдыхая и выдыхая морозный воздух всей грудью. От этого стало ещё безмятежней и радостней на душе.

Когда уехал староста и его сын, все стоя у ворот собрались уже по своим делам, кто к скотине, кто за водой. Молчун проронил: «Я, пожалуй, то же пойду, что б два раза ни с кем не прощаться». Катерина вдруг охнула. Негромко, но неожиданно. Степан с сожалением глянул на неё. Сестра побледнела и смотрела на Молчуна таким взглядом, словно умоляла его остаться.

– Я буду иногда заходить. Можно? – как то не уверенно сказал тот, обращаясь к девушке.

– Обязательно заходи. Будем ждать. – Ответил вместо сестры Степан. И протянул на прощание руку меняле.

Тот легко закинул свою сумку за спину, которую оказывается всё это время, держал рядом, повесил ружьё на плечо и бодро пошагал в сторону реки. Снег скрипел под его ногами. Дойдя до проулка, он остановился и помахал им рукой. Катерина и мальчишки то же помахали. Мать вздохнула. Они состояли ещё немного, пока его силуэт не скрылся в утренней полумгле и пошли в дом.

После его ухода сестра стала мрачные тучи. Отец с матерью были в растерянности и думали, что дочь переживает по поводу отложенной свадьбы. Лишь только Степан понимал всё. Он как то попытался поговорить с ней на эту тему, но она глянула на него умоляющим взглядом, и он понял – не надо сейчас беспокоить сестру. Не надо. Пройдёт время, и она сама всё скажет.

Время шло. Снег начал таять. Пока ещё было не поздно – навозили полный ледник речного льда – подготовились к лету, мясо хранить. Степан проверил и привёл в порядок весь инвентарь для сельских работ. Пару раз съездил в лес за дровами. Катерина всё молчала. Ни разу не обмолвилась о нём. «Может и прошло». – думал Степан. Но не прошло. Как – то раз, когда он уже и почти не вспоминал про это – увидел, а точнее сказать услыхал, как она плачет. На улице стоял начало апреля. Всё таяло. Птицы щебетали на все голоса. Сестра стояла у сарая, где Степан ещё недавно видел её с меняло сквозь щель в крыши, и тихо всхлипывала. Он подошёл к ней и обнял за плечи. Сестра уткнулась ему в плечо лицом и расплакалась ещё пуще. «Стёпушка, братик, – еле слышным голосом прошептала сквозь слёзы, – я ж и не думала что так можно. Не идёт он у меня с головы. Я уж и ругала себя и злилась и сама себя уговаривала – не берут менялы жён. А он стоит у меня перед глазами и всё тут. Как быть Стёпка!?» – оторвала голову от его плеча и глянула зарёванными зеленющими глазами на брата. Откуда ж было знать ответ ему то, самому страдающему по далёкой невесте. Так и стояли вдвоём, она хлюпала носом по тому странному человеку, что нежданно появился в их жизни, а он тяжело вздыхая о своей Настасье.

А время всё шло и шло. Вот уже и отец вставал на ноги и выходил, опираясь на искусно выструганную из сломанной оглобли клику. Вот уже снег окончательно сошёл повсюду, оставшись лишь небольшими островами в самой глухой чаще. Трава начала зеленеть тут и там, а на обочинах и на самом припёке появились первые робкие цветы мать и мачехи. В тот день Степан ходил на реку посмотреть, не смело ли вешней водой морды. В лесу был праздник. Всё шумело и пело на все голоса. Заливались скворцы, сороки трещали на весь лес, воробьи чирикали так, что казалось, перекричат всё и вся. Где то вдали ревел лось. Первые бабочки пролетели мимо него. Тяжело и густо гудел шмель. На прогалинке, в пихтаче Степан увидел изумрудную щётку первой черемши. Она была ещё не большой, но тугие бутоны листьев начали раскрываться и тянуться к ласковому солнцу. Степан остановился, присел на корточки перед лесной грядкой и ладонью провел по ним, словно поглаживая чью-то стриженую голову. Сорвал пару побегов и, сунув в рот, не спеша разжевал их. Во рту тут же приятно зажгло. Густой чесночный аромат ударил в нос и из глаз потекли слёзы. Хорошо!!! Выбирая побеги покрупнее, он нарвал пару толстых пучков и сунул в мешок. Жадничать не стоило. Каждый день черемши будет всё больше и больше. Он встал и пошёл дальше – к реке. «То – то домашние будут рады, – подумалось ему – через пару дней она подрастёт, а малышня сбегает и надерёт целый ворох. А уж мать настряпает из неё пирогов с яйцами». Подумав о горячих пирогах, он сглотнул густую слюну – свежий воздух вперемешку с чесночным духом ещё больше раззадорили аппетит. Так в приподнятом настроении и не заметил, как дошёл до реки. Пробираясь сквозь заросли тальника, он услышал как около берега что-то сильно плеснулось. «Ого. Кто-то на отмели греется. Налим, поди, или щука мелочь гоняет». Это был ни налим и ни щука. Небольшой лесной ручеёк втекал в Сороку стремительной струёй и, поднимая со дна ил, ворошил донную мелочь. Полакомиться лёгкой добычей зашёл в небольшой заливчик осётр. Большой. Сизая его спина, покрытая колючими шишками то тут, то там мелькала над водой. Степан затаил дыхание. Присел за кусты и, стараясь не шевелиться начал наблюдать за ним. Осётр был очень большим. Наверное, в рост Степана. Такого надо было ловить на невод или колоть острогой. Да где ж их взять то сейчас. Недолго думая, Степан скинул с плеча ружьё и, прицелившись в ничего не подозревающего речного великана начал бесшумно красться ближе к реке. «Только б не спугнуть, – всё время думалось ему, – только б не спугнуть». Подойдя совсем близко, он выстрелил. Выстрел прозвучал необычайно громко. В лесу сразу всё умолкло. С шумом улетела стая птиц с соседних деревьев, а на отмели забился в судороге, поднимая муть и окрашивая её в красное, поверженный осётр. Степан в три прыжка добежал до воды, и прыгнул на него, прижимая агонизирующую тушу телом. Выстрел был удачным. Картечь задела мощную, закованную в толстый панцирь голову и перебила рыбине хребет у самого основания. Взявшись обеими руками за жабры, охотник не без труда выволок добычу на берег. Его трясло от волнения. «Вот это уху я настрелял!» – захохотал он от удовольствия. « Вот я молодец то!» – крикнул в голос. На душе его всё пело, он радовался как ребёнок. Обойдя несколько раз добычу, он ещё раз убедился насколько тот большой. Два размашистых шага. Ого! Из одной головы только ушищу можно сварить. Да уж! Отдышавшись и придя в себя, он прикинул, что тащить то рыбину будет тяжело до дому. Да ладно. С передыхом, в первый раз что ли. Примерившись, Степан взвалил его на плечо как мешок и, охнув, пошёл сквозь лес к дому. Дорога домой заняла в два раза больше времени. Взмокнув до самых пят, отдыхая раз десять, он уже прикидывал разрубить гиганта на куски, да вернуться за ним ещё раз. Но вовремя сообразил, что мелкие и не только мелкие лесные хищники не прочь будут полакомиться свежим жирным мясом. Тем более ближе к дому сороки и вороны перестали стесняться и подлетали совсем близко к нему, склёвывая с травы, что-то оставленное волочащимся хвостом. Солнце уже перевалило далеко за полдень, когда он со своей ношей вышел на свою улицу. Отец, сидящий рядом с домом на скамейке, громко крикнул во двор и из калитки выбежали близнецы. Они подхватили хвост рыбины вдвоём и, пыхтя изо всех, сил как могли, помогали брату. Войдя во двор, он увидел, что отец уже вытащил большой котёл из сарая и, взгромоздив его на треногу, разводил под ним огонь посреди огорода. Мать и сестра вышли из дома с тазами и ножами. Бросив рыбину на заранее подстеленную близнецами солому, Степан с облегчением выдохнул и привалился на чурбак около сарая. Отец, вооружённый топором и охотничьим ножом, разделывал добычу. Рассёк брюхо и аккуратно, что бы не повредить ястык, вывалил в один из тазов чёрную, матово блестящую жиром икру. После чего извлёк и остальные внутренности, бросив их Верному, со словами: « На. Держи». Пёс, не веря своему счастью, оттащил их в сторонку и начал жадно глотать. Тем временем отец аккуратно отделил остроносую морду и, развалив её надвое, прежде чем отправить в закипающую воду пристально осмотрел, нет ли где застрявшей картечи. Не хватало ещё зубы переломать. Следом отрубил пару больших кусков и хвост, кинув их в кипящую воду. «Колька, Витька. Ну, ка сбегайте ка за соседкой кликните её. Пусть с нами свежего похлебает». Степан смотрел на происходящую суету с явным удовольствием. Его радовал этот неожиданный праздник. А ещё более радовало, что этот праздник устроил он сам. Пусть и нечаянно. Было здорово наблюдать, как деловито хлопотала родня и видеть их довольные лица. Об усталости и не вспоминалось, хотя ноги и руки гудели так, что спасу не было. Спину же он вовсе не чуял. И тут он вспомнил про черемшу. Чуть ведь не забыл. Открыл мешок и, вытащив пучки – протянул их матери. Та обрадованно приняла их. «Ну, сынок, будет у нас сегодня пир! Порадовал, так порадовал!». Пока Степан сходил домой, да переоделся в чистое – сидеть в одежде пропитанной рыбьей слизью было не приятно, женщины перетаскали остатки добычи на ледник да уже принесли чашки с ложками, а отец на скорую руку соорудил из чурбаков и тесин лавки. Мальчишки вернулись с бабой Дуней и помогали женщинам, разнося всем чашки с горячей и наваристой похлёбкой. Соседка сидела около импровизированного очага и большим ножом резала чёрный душистый хлеб, а на толстенном чурбаке стоял таз полный разварившихся кусков рыбины и головы. Каждый мог подойти и взять любой из приглянувшихся. Но всем было не до этого. Все хлебали юшку. Отец, не торопясь, покряхтывая от удовольствия. Закусывая по переменки то хлебом, то черемшой. Мальчишки же быстро выпив своё содержимое – вытащили хвост и, склонившись над одной чашкой, уплетали куски мягкого мяса, а доев и его, принялись по очереди обкусывать толстый, скрутившийся от кипятка хрящ. Соседка же, накрошив мякиш в чашку, хлебала получившуюся похлёбку не торопясь, наслаждаясь её ароматом и с ещё большим удовольствием хрустя сочной лесной травой, приговаривая глядя на пацанов: «Ешьте сорванцы черемшу – в ней сила! Медведь её по весне ест, лось ест – всю хворь гонят из себя, и вы ешьте, расти лучше будете». Степан взял свою чашку и отхлебнул через край. Ароматный навар приятно прокатился в пустой с самого утра желудок, и сытость сразу начала пьянить мозг. Сделав ещё пару глотков, он потянулся за черемшой и в этот момент за спиной раздался знакомый голос: «Я, кажется, вовремя. К самому столу успел». Молчун! Все обернулись к нему. Тот стоял, как ни в чём не бывало. Всё та же куртка. Теперь уже аккуратно заштопанная, в том месте, где её разодрал медведь. Ружьё на плече. Он улыбался во весь рот широкой белозубой улыбкой. Катерина ойкнула и видно было, что еле сдержалась, что б не кинуться гостю в объятья. « К нам за стол милости просим!» – с неподдельной радостью сказал отец и жестом пригласил сесть рядом с собой. Катерина же уже вскочила с места и спешно пошла в дом, откуда вернулась с чашкой и ложкой. « Благодарю!» – ответил гость, принимая их. Мать взяла половник и налила ему ухи. А баба Дуня подала хлеб. Мальчишки тут же присели с ним рядом и наперебой начали выспрашивать, откуда он в этот раз. Но отец цыкнул на них, и гость принялся есть, поглядывая на них всех улыбающимися глазами. Солнце уже садилось и начало холодать, потому отец подкинул в огонь ещё охапку хвороста. Пламя вспыхнуло ярче и осветило лица людей, все с любопытством и радостью смотрели на Молчуна, лицо же Катерины и вовсе светилось счастьем. «Надолго ли к нам?» – первым прервал молчание отец. Катерина впилась взглядом в гостя, с тревогой ожидая ответа. « Не знаю даже – ответил тот, оторвавшись от еды – дней пару точно отдохнул бы. Уж больно дорога была тяжёлой. А если и баню истопите, так и вовсе дня четыре погощу». «Сколько душе твоей угодно будет» – ответил глава семьи. Ему был приятно видеть в гостях у своего очага человека спасшего ему жизнь. «Это кто ж у вас так удачно порыбачил сегодня. Вроде ж пока не сезон вовсе?» – поинтересовался гость. « Это Степан у нас так изловчился!» – не без гордости ответила мать. «Ого – восхитился глядя на Степана Молчун – расскажи ка, если не секрет». Какой уж там секрет. Степана распирало от гордости, и он в красках, подробно рассказал о своём сегодняшнем приключении. Все слушали с неподдельным любопытством и про весенний лес и про поляну с черемшой, а в тот момент, когда он крался к реке, и вовсе затаили дыхание, словно боялись вместе с охотником вновь упустить добычу. И лишь один человек у огня не смотрел на рассказчика. Катерина. Она, не отрываясь, смотрела на Молчуна. Её глаза были полны радости и слёз. Она не ела, а лишь теребила ложку в руках да слегка покусывала губы. Уже стемнело, варили чай в походном чайнике. Наложили туда различных трав, захваченных соседкой, да болтали о разных счастливых случаях из охотничьей да рыбацкой жизни, потом перешли просто на яркие жизненные моменты, потом снова вернулись охотничьим рассказам. У костра было хорошо. Сытая еда и горячий чай грели людей изнутри, пламя грело их снаружи, а звёздное небо было безмятежным и безбрежным как этот счастливый момент их жизни.