– Мы уже не раз подходили к опасной черте, – продолжала Лил. – Вспомни банду, что два года терроризировала промку, ты же тогда не возражал, чтобы всю компашку отправили в Утку.

– Бандиты, которые грабили, насиловали и убивали, а службы безопасности смотрели на это сквозь пальцы? Да, очень хорошо помню. Именно из-за попустительства СБ пришлось прибегнуть к радикальным мерам – потому что их не остановили сразу, после первого рейда. Лил, послушай и подумай: сегодня чуть не отправили в утилизатор подростка, который стремился попасть из промки к научникам. Парень занят поиском сокращения времени в пути. Не находишь, что это глупо – убивать за тягу к знаниям?

– Может быть, он соврал тебе и у него другие цели.

– Это я проверю, но четыре строгача висят над ним дамокловым мечом.

– И ты хочешь изменить закон? Ну, это займет года три или четыре, насколько я знаю всю эту бюрократическую тягомотину – даже если большинство палуб выскажется на собраниях за отмену казни при нарушениях дисциплины. Но мы не соберем большинство. Людей постоянно пугают опасностью бунта, и они готовы терпеть строгие законы, лишь бы защититься от хаоса. За это время парень с таким бесовским характером снова попадется на нарушении и угодит на ленту утилизатора. Закон менять нельзя, порядок необходим.

– Я не позволю его убить.

– Тогда действуй.

– Что ты предлагаешь?

– Найди того, кто подчистит дело.

– Так просто?

– Надо выбирать кратчайший путь и наименьшее сопротивление. Основы лучше не трогать.

– И что потом? Подчищать другие дела?

– А то ты этим не занимался! – хмыкнула Лил.

– Но есть какое-то иное решение проблемы? Нарушений становится все больше, разве ты не говорила об этом?

– Скука – главнейший враг корабля. Значит, число нарушений будет только расти, проблема есть и ее надо решать. Зачастую решение проблемы выглядит совершенно фантастическим. Направить энергию в новое русло и одновременно раскрасить серую жизнь – вот выход. Я уже не раз говорила на этих наших пустомельных конференциях, что кораблю необходимы свои кумиры.

– Твоя программа театрального ренессанса – я помню и поддерживаю, ты же знаешь. Разве наш театр плох? Что они сейчас ставят? Ах, ну да, конечно же Шекспира.

– Ты зря иронизируешь, Говард. Мужчины и женщины – новые олимпийские боги – способные притягивать к себе и вдохновлять. Они что-то вроде психологического циклотрона, разгоняющего человеческие эмоции, люди, попадая в их орбиту, настолько эмоционально меняются, что способны окрасить свою жизнь заемным блеском. Недостаток эмоций – бедствие корабля. Примитивный секс и наркота не есть решение проблемы. Нам нужны боги, которых любят, а не те, которых боятся.

Слорр внезапно расхохотался. Его ядовитый смех заставил Лил умолкнуть.

– Мостик, они же там вообразили себя богами и требуют преданной и безусловной любви. Зачем нам создавать богов? Они уже есть.

Лил вскочила, разгневанная.

– Не надо выворачивать наизнанку мои слова! Мы находимся практически в летящей тюрьме! Во Вторую мировую войну пленные англичане и французы ставили в концлагерях спектакли.

– Это был удобный способ прорыть подземный ход. А нам что рыть?

Лил прищурилась.

– Спроси у своего найденыша.

– Никому и никогда не удается завершить свои дела на корабле. Все бросают дело на середине.

Год 77-й полета. 15 сентября по условному календарю корабля. Палуба C

Визит к префекту Слорру в условно-утренние часы был краток – Клим выслушал требования, кивнул, вышел, с трудом подавляя раздражение. Ничего не объясняя, префект потребовал опекать новичка – спасать от неприятностей и одновременно следить, чтобы тот не натворил бед. Клим превращался в своего рода педагога, которому надлежало таскаться по пятам богатого оболтуса. Только тут в качестве аристократа выступал преступник, спасенный Натой из утилизатора, уроженец промки, ничтожный авантюрист. Внутри у Клима все кипело от подобной несправедливости, но просьба барона равносильна приказу. Слорру не перечат. Он был много лет несменяемым префектом палубы, а кроме того – единственным человеком у сишников, кто держал постоянную связь с Мостиком. Ходили слухи, что в молодости он лично вел научный проект по заказу самого Командора, причем проект весьма успешный, чем заслужил особую милость небожителей, недаром его старший сын призван для службы на Мостике, неслыханная милость на корабле, где переход с одной страты на другую практически запрещен.

В довершение ко всему, выходя от Слорра, Клим столкнулся в коридоре с новичком: тот был в домашнем трико, растрепанный после сна, но при этом такой самоуверенный, будто он не пробился снизу из промки, а спустился с Мостика на их жалкую палубу, чтобы осчастливить своим нелепым присутствием.

– Ты не думал, – спросил Клима Гор таким тоном, будто они минут десять назад прервали разговор, – что вы могли бы включить меня в свою стаю. Получилось бы звездно.

– Стая? Ты серьезно? Хочешь пристыковаться? – Клим опешил от подобной наглости. – И кем же ты мыслишь себя в нашем прайде, мелкий?

– Лидером, разумеется.

– Ты – никто, – прошипел Клим в лицо парню.

– Я прошел все палубы, что ниже вашей, – все, кроме ангарной, где стойло шаттлов. Я изучил устройство корабля, его слабые стороны, я гулял по балконам. Я связывался с другими кораблями – с «Джеймсом Куком» и «Магелланом». Так что я – лидер. И стая мне нужна, чтобы мы добрались до Геи-2 как можно быстрее. Или ты планируешь застрять на этом корабле на всю жизнь? Неужели охота?

– Сейчас мне охота тебя прибить.

– А я хочу пари.

– Какое?

– Можешь прибить меня, если через десять лет мы не окажемся на Гее-2.

– Долго ждать.

– Не жди – действуй.

На палубе C сама процедура приема пищи давно превратилась в ритуал. В отличие от промки, где поглощение обедов и ужинов напоминало заправку двигателей механизмов топливом – чем быстрее, тем лучше, здесь уделяли внимание мелочам. Скатерти непременно белые, под лен, льняные же салфетки, пропущенные сквозь серебряные кольца, тарелки под фарфор, непременно с росписью и золотой каймой, вилки, ножи, бокалы под хрусталь, чашки – под костяной фарфор. Этот образ изысканности надлежало пронести сквозь годы и возродить на новой родине в домах колониальной аристократии.

Утром за завтраком в каюте Слорра собралась вся семья, даже Александр, облачившись в нарядный китель, материализовался из своего бокса, получив от Ирен инфу, что в каюте префекта объявился подселенец. Ирма успела пообщаться с беглецом из промки накануне, а вот Ирен ожидала знакомства с изрядной долей скептицизма. Двадцатипятилетняя красавица с нежной прозрачной кожей, естественным румянцем, русыми вьющимися волосами, умевшая отбрить любого наглеца язвительной шуткой, на палубе C слыла недотрогой. Искавшие ее внимания парни-третичники всякий раз получали отпор, более солидные кавалеры из второго поколения отвергались с такой же презрительной дерзостью. На робкие расспросы Ирмы о делах сердечных Ирен отвечала насмешливо, что серость и старость ее не интересуют.

Вот и сейчас она задавала тон беседе:

– Ну и где наш упавший с баррикады Гаврош? – Ирен обожала делать отсылки к литературным источникам, не важно, говорили они что-то собеседникам или нет.

– Он придет к столу позже, чтобы вы могли беспрепятственно посудачить на его счет, – отозвался Слорр.

– Не знала, что теперь ты опекаешь убогих и сирых, – парировала Ирен. – Даже если он придет к столу, то ко столу не придется, – скаламбурила Ирен.

– Никакой он не убогий, – вступилась за своего найденыша Натали. – Он просто не похож на других.

– Иногда стоит со скуки заводить домашних любимцев, – Ирен не лезла в Сеть за нужным словом – тут у Натали не было и шанса ее одолеть.

– Адриан – симпатичный мальчик, – Ирма, как всегда, постаралась всех примирить.