Авторская редакция

Беляевский фонд поддержки и развития литературы

Год 77-й полета. 14 сентября по условному календарю корабля. Палуба E

Адриан Гор по прозвищу Кошмар таился в засаде и ждал. Самое трудное во время контрафактного перехода с палубы на палубу – это ожидание, тягучее и пресное, как желе на десерт в промке. Почти полная темнота, вязкий тепловатый воздух и протяжные скрежещущие звуки, будто корабль стонал от тянущих болей в переборках и жаловался Гору на свою незавидную участь.

Узкие ремонтные мостки, куда заполз Гор в ожидании грузового лифта, покачивались, леерное ограждение с одной стороны скалилось острыми зубьями обломков. За полгода, что миновали с предыдущей попытки прорыва, здесь ничего не изменилось, разве что сильнее стала сочиться вода. А еще кто-то говорит, что старое корыто прослужит тысячу лет! Да его и на сотню не хватит!

Когда ты заперт на своей палубе – учишься, работаешь, космишь с друзьями, тебя не покидает чувство тесноты. Но пробравшись в технологические помещения корабля, внезапно осознаешь, как огромен космический левиафан, как сложен и почти непостижим, а ты просто вредный жучок, ползущий под корой огромного древа. Адриан помнил, как умирала большая сосна в главном холле их палубы. Говорят, саженец посадил еще Первый Командор. А спилили ее во время первой отлучки Гора. Уходил – дерево еще пыталось жить. Вернулся – и взгляд уткнулся в незнакомую пустоту.

Надя говорила, что корабль похож на слоеный пирог, который положили на блюдо, а когда снимали со стола, к донышку прилип кусок непропеченного теста. Женское сравнение, но именно так на голограммах левиафан и выглядел – слои-палубы одна над другой, базис-платформа как блюдо, и под нею уродливый пузырь трюма. Верх и низ, конечно же, условные, как и всё на корабле.

Лежать было неудобно – острые ребра настила впивались в тощее тело, Адриан выпустил перчатку из обшлага комбеза, чтобы не исцарапать ладонь. Сверху капала тепловатая вонючая вода, прямо на плечо, рукав пропитался насквозь, капли то и дело срывались с согнутого локтя вниз. Воздух здесь был мутен и пропитан пылью. В полутьме можно было угадать черные стойки застывшего в нелепом поклоне крана, заросшие столетней грязью переборки, на фоне которых кишка транспортного туннеля напоминала огромного прозрачного червя, излучающего мутный свет. Поверх слоя грязи топорщились кустики сероватых лишайников – жизнь, какой бы она ни была, скорчив гримасу превосходства, одолевала мертвечину.

«Дно тебя ждет!» – начертал неизвестный размашистыми синими буквами на плите, что уже не первый час маячила у Гора перед глазами. Буквы еще немного светились, и, если приглядеться, можно было угадать абрис белого черепа вместо подписи. Плита уходила вверх, в темноту, откуда свешивались истрепанные кабели транспортного лифта. Скорее всего, картинку оставил нарушитель, дерзнувший, как и Гор, пренебречь запретом на переход с одной палубы на другую.

Для Адриана ожидание было невыносимым вдвойне, вся его лихорадочная, верткая, взрывная натура противилась неподвижности. Он гримасничал, строил в темноту коридора рожи и старался думать о том, что его ждет на палубе C, куда он теперь стремился. Согласно схеме корабля там располагались научная база биотехнологов, опытные оранжереи и лицей для третичников. По своему опыту Кошмар знал, что старые схемы лгут. 77 лет – долгий срок. Корабль латали, ремонтировали, перекраивали. Оставалась надежда, что именно с сишной палубы, как прежде, должен существовать выход в надбиблиотеку, а это означало – доступ к архиву информпакетов, присланных вдогонку кораблю с Земли. Что там, в библиотеке, – трудно даже представить, от одного предвкушения кружилась голова. Но без надбиблиотеки невозможно понять, как ускорить полет ковчега. Кошмар раздумывал над возможностью прыжка чуть ли не с самого рождения, во всяком случае, с той минуты, как узнал, что он родился и умрет на космическом корабле. Кое-что удалось откопать в корабельной Сети. Но не хватало данных, и все дерзкие проекты оставались только картинками в его жалком планшете. Иногда ему снилось, что он очутился в библиотеке, просматривает архив и находит подсказки, и он в самом деле находил их во сне, как будто в грезах сумел миновать перекрытия палуб и ступить в священное хранилище научных знаний. Там было просторно, светло и льдисто-холодно.

А мысли упрямо возвращались к нетерпеливому, включенному на повтор заклинанию: ну когда же, когда же, когда же спустится этот чердырный лифт!

Прошло уже часа три по корабельному времени, а транспортная платформа наверху все так же оставалась неподвижной. Второй лифт лязгал где-то внизу, переправляя грузы из промки на палубу E, а вот верхняя платформа категорически не желала двигаться. Гор поднял голову и посмотрел на блеклую кишку туннеля. Судя по сигнальным огням, грузов для отправки на высшие палубы не поступало. Вот же непруха!

Кошмарный путь Кошмара. Гор уже не помнил, когда получил это прозвище. Может быть, после того, как прорвался на палубу G вместе с толпой ребятни, и они с радостными воплями бегали по коридорам в надежде узреть невиданные чудеса. Или после того, как выстрелил в живот бандиту, когда взрослые мужики боязливо жались к переборкам? Или когда накинулся на префекта с кулаками, требуя отыскать и вернуть похищенных во время налета? Он принял это прозвище как второе имя, и даже подумывал сделать татушку на руке. Но на самый примитивный рис нужны доны, с нулевым счетом в салон не сунешься, а донатов Кошмар не получал уже давно.

Внизу под ребристыми мостками, на которых растянулся Гор, грузчики точно так же, как он, маялись в нудном ожидании. Голограмма мигала красным – груз с промки где-то застрял, и двое в маслянисто поблескивающих комбезах обменивались ментальными пузырями. Те лопались при прочтении, рассыпаясь мелкими синими или желтыми искрами, парни радостно гоготали и сыпали отрывочными ругательствами.

– Зац, чо сук пуск.

– Не фони.

– Упер.

– Капец.

– Не круто.

Их разговоров Гор не понимал, да и не стремился понять. Плавная длиннословная речь осталась где-то на верхних палубах, отрезанных, будто щитом, щелястой эмблемой пограничной страты E. Промки обменивались словами, как тычками: чтобы двигать рычаги и чинить механизмы, нет надобности вести дискуссии. Но эти двое могли дать фору любой промке, даже в холдере не изъяснялись так убого и безмысленно. Хуже ожидания донимали Гора примитивные образы, что швыряли друг другу его соседи под мостками.

А голограмма все мигала и мигала красным, и груз все не хотел прибывать.

На палубу C Гор пытался пробиться уже в третий раз. В первый – сорвался с залитой чем-то осклизлым металлической лестницы, упал, сломал руку, разбил в кровь колено, а бедро превратилось в один черный синяк – хорошо, тогда кость уцелела. То хрипя от боли, то скуля, кое-как подвязав изувеченную руку ремнем от страховочной обвязки, сполз он до подсобной палубы, куда нашел дорогу в обход прочих промышленных уровней. Лечили в подсобке без обезболивания, зато без вопросов. Никто не доставал: что случилось, и где тебя так угораздило навернуться. Подсобники – люди равнодушные. Каждый – в своем боксе-клетке, мелкое злобное насекомое, ненавидящее прочих, но слишком слабое, чтобы нападать открыто. Жалят исподтишка – Адриан Гор изучил их за годы скитаний, когда раз за разом возвращался в корабельную подсобку отсиживаться и искать новые пути наверх. Свободных боксов там полно, карту на гарантийку не выдают, но по заявке можно прикрепиться к одной из столовок и получать положенный минимум.

Во второй раз его поймали сишники, когда Кошмар вообразил, что миновал охрану. Это было третье его строгое предупреждение, а поскольку 31 августа по корабельному календарю ему исполнилось шестнадцать, то теперь в случае поимки его могут прикончить по закону высших палуб. Внизу, в промке, такой строгости не блюдут, смерть грозит только за умышленку, то есть за умышленное убийство, за всё прочее, в том числе и за самовольный переход, – порка, порой символическая – в два-три удара, порой зверская – в сотню, но боль можно вытерпеть, шкура заживет, вопрос тут в другом – какая радость менять один промышленный уровень на другой? Иногда особо рьяных нарушителей ссылают в холдер, но это тех, кому исполнилось двадцать – в трюме показатели защиты ниже, потому детей и подростков туда не пакуют.