Почтальон промолчал.

— Стало быть, нет, — веско произнёс Председатель, — Стало быть, решать придётся мне. Потому что иначе нет никого, кто бы принял мою правду. Кто бы смог, как я, пожертвовать ради неё всем. Потому что, да, я буду решать, кому жить, а кому умереть. И, более того, я уже решил, и они уже умерли, и я остаюсь последним, кто может распорядиться их жизненной силой во благо тех, кто будет жить впредь. И да, я тоже уйду. Но я оставлю за собой засеянные поля, которые взойдут и поспеют, и будут готовы к жатве. Ради живых. И те, кто пожнёт моё наследие, будут готовы принять его.

— А можно, вот как-нибудь просто уйти? А то тут от тебя тут сплошной разгром и неприятности.

Председатель промолчал. Печкин уловил что-то недоброе в его взгляде и смог увернуться за миг до того, как из земли, на том самом месте где почтальон только что стоял, взмыл чёрный протуберанец. В апогее своей траектории он завис, собрался в шипастый шар и, взорвавшись, обрушился вниз дождём обсидиановых клинков.

Печкин выхватил из кармана конверт с сургучной печатью и надорвал его. По ту сторону мира что-то щёлкнуло, клинки застыли в воздухе, словно пасть дракона, остановленного за миг до удара.

— Мне, знаете ли, по штату тоже разное положено, — сердито выговорил почтальон, извлекая следующий конверт.

— Очень интересно, — прозвучал голос Председателя, — И чем же ещё вас облагодетельствовало Министерство Путе…

И он осёкся. Потому что его, и бетонное строение под ним до основания рассекла почти невидимая плоскость. Только под некоторыми углами можно было разглядеть висящие в воздухе муаровые узоры.

Замершие на подлёте клинки растаяли и упали на землю чёрным дождём.

Почтальон, повертел в руке ещё один конверт и, не зная, что с ним теперь делать, затолкал его обратно в карман.

Располовиненная фигура Председателя трепыхалась в небе под беснующейся громадой Чёрного Солнца. Горизонт, оторвавшийся от своего обычного места, медленно и неотвратимо задирался вверх, и загибался, следуя границам сужающейся сферы.

Замыкание Макондо пожирало самое себя.

Печкин замер. Он пытался придумать, что ему делать дальше, но ни одной дельной мысли, как назло, не приходило ему в голову. И он терял драгоценное время просто наблюдая, как местность становится собственной картой.

А потом что-то обожгло его грудь.

Он покосился вниз: по его шинели расползалось мокрое пятно из середины которого торчал полупрозрачный изогнутый клинок.

Почтальон пошатнулся. Клинок втянулся в рану и исчез. Земля накренилась. Печкин рефлекторно сделал несколько шагов, пытаясь разминуться с ней, но гравитация была непреклонна, и он упал.

В глазах его темнело, и почтальон успел лишь рассмотреть, что вокруг него шагают десятки ног, а в небе, одетый в муар будто в мантию, парит невредимый Председатель.

Оставленные Печкиным бумаги они читали жадно, торопясь, отбрасывая ненужное без жалости и впиваясь в то немногое, что могло им помочь.

Тр-тр Митра стоял, готовый ринуться вперёд по первой команде и бормоча под нос что-то невнятное наивным детским голосом.

Горизонт всё более загибался к зениту: можно было рассмотреть просеки в лесу, россыпь могил на погосте, противоположную окраину деревни и блестящую полосу реки, почти замкнувшуюся в кольцо. То тут, то там по вздыбившейся земле пробегали дымчатые змеи, выгрызая куски пейзажа и секунду спустя уже невозможно было вспомнить, что же было там, где пролёг их след.

Код от сейфа учили наизусть, оба. Хотя они уже распределили роли и решили, кому следует жить дальше. Точнее сказать, за двоих решил Матроскин.

— Ты, дядя Фёдор, ещё глупостей наделать не успел, так что нельзя тебя такого шанса лишать. А я и так уже за двоих пожить успел, — безапелляционно заявил кот.

Ключ мальчик повесил на шею, словно оберег.

И когда уже они были готовы выдвигаться, за ними пришли.

Пришельцы шагали не торопясь. Они не умели спешить. Тела их были чёрной водой, сквозь которую белели кости. Их были десятки, и они шли разомкнутым строем, сколько хватало взгляда, к дому на холме.

Дядя Фёдор поднял обрез и взвёл курки. Только сейчас он понял, что Печкин спилил приклад так, чтобы оружие легло под мальчишеское плечо. Мальчик навёл стволы на наступающих, надеясь, что это как-то вразумит их. Водянистые фигуры ни на миг не замедлились.

— Да стреляй уже! — прокричал Матроскин с водительского сиденья Митры.

Мальчик замер. Он никогда раньше не стрелял, ни в живых, ни в мёртвых. Ближайшей к нему шла фигурка даже чуть ниже его ростом. Дядя Фёдор мог поклясться, что при жизни это была девочка. Ему даже казалось, что она напевает тонким голоском какую-то глупую считалочку.

«…вынул ножик из кармана…»

Кот соскочил с подножки трактора и бежал к мальчику. Руки у девичьей фигурки удлинились и теперь напоминали изогнутые клинки. Хищная вода блестела сталью. Дядя Фёдор стоял, как заворожённый. Воронёный ствол восьмёркой ходил в его руках.

«…буду резать, буду бить…»

Матроскин что-то кричал, но искажённое время сыграло с ним злую шутку, и он бежал, словно в кошмарном сне, изо всех сил упираясь в вязкую землю и почти не сдвигаясь с места.

«…быть не быть, тебе…»

Ружьё, как показалось, решило само за себя. Выстрелило сразу из обоих стволов, оглушительно прогрохотало и отбросило стрелка на землю.

Заклятие застывшего мгновения рухнуло. Матроскин, сам того не ожидая, в миг покрыл оставшиеся метры и чуть было не пробежал мимо поверженного мальчика.

Картечь проделала в рядах нападавших широкую просеку: чем бы ни снарядил Печкин патроны, они оказали выразительное воздействие. Даже касательные ранения разбивали жидкие фигуры в мелкие брызги. Кости, более не сдерживаемые ничем, осыпались на землю.

Дядя Фёдор, казалось, скорее напуганный самим выстрелом, нежели его результатом, смог добраться добраться до трактора и даже сам сел за руль. Матроскин расположился на пассажирском сиденье, перезарядил ружьё и пристроил его между открытой дверью и кабиной, выцеливая следующую волну нападавших.

Впрочем, тр-тр Митра к происходящему отнёсся куда спокойнее, и радостно, порой даже не слушаясь руля, разрывал стоящие на дороге фигуры. И так он увлёкся, что еле удалось затормозить его, когда впереди замаячил знакомый силуэт.

Пёс сидел, молчаливый и потерянный, и с бетонно-серой его шкуры стекали чёрные маслянистые капли.

— В общем, так, — торопливо объяснил Матроскин, соскочивший с трактора, — зовут тебя Шарик, а ещё тебя зовут Ирвен, и ты с нами идёшь сражаться с одним нехорошим дяденькой.

Шарик-Ирвен недоуменно посмотрел на кота, на трактор и на дядю Фёдора.

— Я вас знаю?

— Знаешь, знаешь, — кивнул кот, — ты просто голову потерял в суматохе и теперь немного сконфужен. Поехали с нами, ты потом всё обязательно вспомнишь.

Дядя Фёдор ничего не сказал. Матроскин, действительно, врать умел филигранно и на благо дела.

Когда они добрались до почтамта, большая часть его защитников осталась позади: или застреленная Матроскиным, или попавшая в жернова Митры. А тех, кто исхитрился всё-таки добраться до трактора, загрыз Шарик.

Чёрная фигура над бетонным склепом медленно развернулась в их сторону.

— История была пришпорена… — проговорил Председатель и голос его гремел с чернеющих небес, — история понеслась, звеня золотыми копытами по черепам дураков. И вот очередная партия дураков принесла ко мне свои пустые черепа.

— А вот не надо за Историю выступать, — выкрикнул Матроскин, — История этого очень сильно не любит.

— История любит точность прицела и вес бортового залпа, — прозвучало в ответ.

Чёрная фигура Председателя спустилась к самой земле, распластав над ней щупальца-протуберанцы.

— А вы явились с ружьём на столкновение небесных светил! — мглистые щупальца нацелились остриями на незваных гостей.

— Может быть и так, товарищ Председатель, — заявил кот, — вот только слишком уж много врагов вы себе заработали по пути к светилам. Боюсь, кое-кто может захотеть оттянуть вас за ушко от солнышка.