— Вот так я и знал, что у вас всё семейство такое, без чувства юмора и сострадания.

— А вы… как вас? — начал папа.

— Игорь Иванович, — подсказал Печкин.

— Вы, Игорь Иванович, кажется, читали «Протоколы сельскохозяйственной магии» Курляндского. Первое издание, одна тысяча девятьсот тридцать четвёртого года.

Почтальон насторожился.

— Допустим, читал. А какого года издания я не знаю.

— Зато я знаю, — папа окинул взглядом корову и телёнка, — очень уж известно это первое издание. Там в одном ритуале опечатка очень смешная. Там слово «совокупиться» следует читать как «присовокупить». Но иногда старательные студенты делают именно так, как написано. Недаром говорят, что Ремесленник должен быть не только небрезгливым, но ещё и внимательным.

Печкин опасливо покосился на Мурку. Мурка нежно посмотрела на почтальона.

— Ну, знаете ли, — сердито сказал он, — можете жаловаться в комитет защиты животных. И в Министерство, и в спортлото. Только если бы не эта опечатка, вы бы сюда ни за что не попали.

— Я не жалуюсь. Я констатирую факт, — ответил папа, стараясь не рассмеяться.

— Всё это, конечно, замечательно, только пора нам собираться, — сказала мама, — число у нас есть, трактор готов. У нас тут случай, можно сказать, один на миллион. Может быть впервые за всю историю кто-то может из замыкания Макондо выбраться.

— А я никуда не поеду, — заявил почтальон Печкин, когда они на улицу вышли, — замыкание стабилизировалось и я его изучать буду, прямо изнутри. Я, может быть, хочу главным специалистом по нему стать.

— И я никуда не поеду, — сказал кот Матроскин, — меня снаружи по косточкам разберут. А тут природа, свежий воздух… буду мемуары писать.

— А я за ним присмотрю, — Ирвен подошёл к Матроскину, — а то знаю я его.

Мурка и Слейпнир уже куда-то сбежали, так что их даже уговаривать не пришлось.

— Ну что, дядя Фёдор, а мы с тобой поедем домой, — сказала мама, — тебе в следующем году в школу надо будет идти. Тебе учиться надо.

— Надо, — согласился дядя Фёдор и потупил глаза, — вот только ничему меня в школе не научат. Мне другая учёба нужна.

И он посмотрел за реку, на Большой Дом.

— Я хочу Ремесленником стать. И ещё я хочу Гришу найти.

Мама и папа посмотрели на него с удивлением и ужасом.

— Да, я про него знаю, — продолжил мальчик, — в общем, вы меня не уговаривайте, я сам всё уже решил, ещё до того, как вы нашли сюда дорогу.

Мама хотела было сказать, что это из-за папы он таким избалованным вырос, но промолчала. Потому что она была умная женщина и понимала, что иногда дети лучше понимают, что им нужно.

Папе хотелось во всём маму обвинить, мол это от неё ребёнок на ту сторону сбегает. Но он тоже был умным мужчиной и понимал, что на самом деле не от них дядя Фёдор уходит, а за знанием. А всему, чему они могли его научить, они научили. И ребёнок у них вырос умный, трудолюбивый и любознательный.

У Матроскина аж свербело всё-всё высказать, что он думал о педагогических талантах родителей дяди Фёдора. Но и он промолчал. Потому что он прожил целых две жизни и ценил настоящую мудрость.

Все вместе они пошли вниз по улице, к реке. Они молчали — всё что можно было сказать, уже было сказано.

Дядя Фёдор шёл первым. За ним шли родители, а замыкали процессию Матроскин и Ирвен. Так добрались они до пирса.

Тут пёс подошёл к мальчику.

— Ты вот что. Ты запомни моё имя. Если что говори, что Ирвен Псоглавец тебе покровительствует. Лишним не будет.

Дядя Фёдор поблагодарил его, обнял всех и расплакался. А потом вытер слёзы и направился по скрипучим доскам.

В тумане над рекой воздух пришёл в движение, взмахнул белыми крыльями — будто лебедь опустился на воду и обернулся лодкой.

Папа сжал мамину руку. Матроскин вздохнул. Ирвен стоял неподвижно, на его загривке сидел воронёнок.

Человек в брезентовом дождевике кивнул дяде Фёдору. Мальчик взглянул на лицо под капюшоном, улыбнулся внезапному знакомому, помахал на прощание рукой, спустился в лодку и осторожно сел на скамью.

Лодка даже не шелохнулась под его весом.