– Ну, тут я не оригинален, – начал Максим. – Хоть у меня ничего подобного не было, – не было последней капли. Похоже, вся моя жизнь была последней каплей. – Максим ухмыльнулся. – Мое существование протекало мерно, вернее было бы сказать, вяло, тускло, как в тумане… как в болоте. Оно могло изредка нарушаться разве что внешними раздражителями или моими увлечениями, свидетелем которых ты недавно была. Меня там ничего не держало. Какой-либо привязанностью я не был обременен. Так уж сложилось, что родственные узы меня не сильно держат. Друзья повзрослели и обзавелись семьями, или нашли свое дело и разлетелись… как песни. Своей семьи у меня нет, обозримых перспектив тоже не было видно, да я и не стремился к этому, поскольку не знал, к чему нужно стремиться. Своего дела, своего пути я так и не нашел. И себя я в этой жизни не нашел… в той жизни… в общем… ничего у меня не было…

– Чистосердечно, – улыбаясь, прокомментировала Рита. – А как же так? Ты же ведь работал где-то, наверняка?

– Что значит работать? Продавать себя ради хлеба насущного? Это не работа, это средство выживания. Тоска! Страшная тоска. Выживать? Для чего? Знаешь, в Советском Союзе была хорошая задумка. Может, рассчитана она была и на что-то другое, но тем не менее она была. Был идеал, у страны была цель – коммунизм, светлое будущее, и эта общая цель страны была индивидуальной целью каждого. То есть, если своей цели у тебя нет – вот тебе общая, работай – не хочу. Хватило этого, конечно, ненадолго, в том же Союзе… но ведь было же! Веры тоже нет… Нет ни единого стимулирующего фактора. Да, собственно, откуда вера и цель могут взяться в стране, которая на глазах развалилась, и начала стремительно умирать. А если и выйти за рамки одной страны, то картина не сильно будет отличаться. Стоит лишь убрать материальную составляющую. А эта составляющая всего лишь итог усердного выживания. А жизни всё равно нет. Я не о каком-то там смысле этой жизни, а просто… скучно. Не понятно, зачем это всё. Я, – честно тебе говорю, – в детстве хотел стать космонавтом, после, если не космонавтом, то ученым или писателем, великим, обязательно, великим. Впрочем, со временем я понял, что я не знаю, чего конкретно я хочу, но главное, чтобы это было что-то, что-то значимое. А величие этого «что-то» заключалась в оказании влияния на мир. Не то, чтобы лавры Александра Македонского спать мне не давали, но по мере моего восприятия окружающего мира я приходил к выводу, что мир этот нужно менять. Банальное стремление юноши, но меня оно не оставляет и по сей день. Я, как минимум, должен всем сказать, что всё не так, как надо. И пусть я не знаю, как надо… пока не знаю… но… Пусть даже все уже итак это знают, знают о том, что всё не так, как надо, но они должны услышать это ещё и от меня. Раз им столько уже говорили об этом, но ничего не изменилось, то, может, если скажу я, что-то сдвинется с места?

– А почему что-то должно сдвинуться с места, если о том, что что-то не так, скажешь именно ты?

– Я не знаю, но мне это нужно.

– Зачем?

– Я не знаю…

– Хорошо, но ведь, чтобы что-то изменилось, не достаточно сказать о том, что что-то не так, нужно, как минимум предложить что-то, что так. И не только предложить, но и делать это что-то. Разве не так?

– Так. Я уже сказал, что не знаю, как надо, но дело не в этом! – завелся Максим, – А в том, что во всём этом-то я и запутался. – Он рассмеялся. – То есть, не то чтобы запутался, я не смог найти то, с чего мне начинать, а пока я думал с чего начинать, временно начинал что-то простое, совершенно мне не интересное, но доступное, что в результате отсутствия моего интереса теряло интерес ко мне и проваливалось, не принося никакого результата. В частности, таким образом, я менял места работы, занятия. А приходилось мне кувыркаться в этом хаосе по одной простой причине: я находился под давлением окружающей среды, я был зависим от внешнего мира. Но это давление не было столь сильным, чтобы я смог в борьбе с ним воспитать свою волю и ответным ударом победить всех, но и не было слабым, чтобы я мог не замечать его и идти по выбранной дорожке. Да что там идти! Хотя бы найти эту дорожку. Оно было умеренным, не дающим ни повода, ни мысли решиться на что-то большое, ответственное, нужное дело всей жизни…

– Давление было умеренным, или ты сам был таким? – хитро спросила Рита.

– Да и сам я, конечно… но стал я таким под этим давлением. Мне кажется, заявление о том, что кто-то сделал себя сам, слишком смелое. В биографии любого, думаю, можно найти штрих, маленький штришок, давший мощный толчок к чему бы то ни было. Да, согласен, защитная реакция неудачника, но… Но! Великая способность, я считаю, решиться на то, чтобы сделать себя самому. Именно решиться, а не сделать. Потом уже, когда ты что-то сделаешь, можно говорить о том, что сделал, и только тогда будет видно, сам ты себя сделал или нет.

– А что тебе мешало сделать себя самому?

– Да я об этом не думал. Я был увлечен поиском свободы… – Максим примолк. Неожиданно? И только тут вдруг, соединив всё, что в моем куполе собрано, – он постучал себя по лбу, – я понял, что сделать себя самому, в полном смысле этого слова, можно лишь через осознание своей свободы, через настоящее осознание настоящей свободы, а выйти на путь к ней можно лишь ощущая себя самим собой. То есть необходимым условием для осознания свободы является обретение себя самого. Сначала нужно найти себя, потом дорогу, и, идя к свободе, сделать из обретенного себя то, что ты хочешь.

– Интересно, Максим, а ты сможешь это все повторить? – улыбаясь, спросила Маргарита.

– Думаю, да, но я не исключаю, что мой алгоритм может измениться. Пока я считаю именно так. Я тебе нарисовал грубую схему. Признаюсь, если я начну углубляться, меня унесёт очень далеко. – Максим засмеялся.

– Странный ты какой-то, – мягко сказала Рита.

– Почему? – удивился Максим.

– Не знаю, поэтому и странный. Честно говоря, я так и не поняла, чего ты, собственно, хочешь.

– Вот. Это и нужно выяснить. Сразу видно, с Пингвином ты не пресекалась. – Максим усмехнулся. – Я вижу это так: вот это всё, что накопилось и спуталось. – он снова постучал себя по лбу. – Нужно распутать и приступить к реализации.

– Ну, как скажешь. – Маргарита зевнула и тут же засмеялась. – Извини, просто я сегодня весь день в больнице. Устала очень.

– Ничего, я не обиделся, – обиделся Максим.

– Но, ты так далеко ушёл от того, что явилось причиной твоего решения остаться здесь, что я просто запуталась. Или ты это всё и имел в виду?

– Да, также как, и в твоем случае. Думаю, это шанс начать всё заново. Даже, не заново, а просто, начать. Это же толчок, но в силу его загадочности, можно считать его толчком изнутри. Кстати, что самое интересное, – думаю и в моём и в твоём случае, это будет верно, – к решениям, которые мы с тобой приняли относительно того, чтобы остаться здесь и начать всё с начала, мы с таким же успехом могли прийти и там, у себя. Но не пришли! И причина, мне кажется, в том, что мы не верили, что из замкнутого круга, или из крайней точки отчаяния можно выбраться, просто путем уничтожения её. Мы не пытались, а тут рванем вперёд, заново начав жить? Сенека сказал: «Плохо живут те, кто всегда начинают жизнь сначала».

– Не уверена, что к нам это в настоящий момент подходит, – заметила Маргарита.

– Возможно, – согласился Максим, – к тому же мы, не то чтобы начинаем всё с начала, мы просто переходим на совершенно новый этап, кардинально отличающийся от предыдущего. По осмыслению, по… да, по всему, короче. И если судьба дает нам шанс, если это именно он, то мы должны воспользоваться им и сами вершить свою судьбу, давая шансы ей. О как!..

– Вижу, ты тоже устал, – смеясь, проговорила Рита. – И с чего же мы начнем? С твоей Белоснежки или с Триумфальной арки?

– Это я ещё не решил, надо подумать, – сказал Максим. – Тут ведь ещё твои поклонники появились, и о первом письме я только что узнал.

«Чёрт возьми, – подумал он, – это тут при чём?»