Особенно меня вид девочки маленькой впечатлил. Такое ощущение возникло, будто она под машину попала и ее под днищем долго таскало, что от тела и не осталось почти ничего. Только часть туловища и голова с косичками.

— Иммунный?

Раздавшийся сзади голос до такой степени меня напугал, что я на метр, как минимум, подпрыгнул и в сторону отскочил, развернувшись лицом к говорившему.

— Скажи–ка что–нибудь, парень! — потребовал этот…

Напротив меня стояли двое… как бы их описать? Я только в фантастических фильмах такое и видел. Черная и явно не простая одежда, поверх которой была броня расположена: бронежилет, налокотники, наплечники, наколенники, как у какого–нибудь космического пехотинца. Оружие тоже, такого раньше не видел и что особенно не понравилось, оно на меня было направленно.

— Да точно, иммунный. Не видишь что ли, что в шоке пацан? Иначе уже бросился бы на нас, — ответил ему его напарник.

Лиц не видно, их сплошные шлемы с тонированными забралами закрывают, но вот слышал их прекрасно. Только слышал, ответить ступор не давал, как комок в горле засел, дышать через раз и то с трудом получалось.

— Парень, кивни если понял: Голова болит? Сильная жажда мучает? — не отставал от меня первый.

Рядом стоящий даже захрюкал от смеха.

— А то по его внешнему виду не видно, что и голова болит и сушняк, сто процентов, не слабый. Ты глянь на его вид, наверное вчера по пьяни выхватил.

— Ну так что с ним делать? — не сводя с меня взгляда, спросил один у другого. — берем с собой или валим? Но смотри, по возрасту он нам подходит, хоть и битый.

Второй вдруг резко шагнул вперед и схватил меня за плечо и так его сжал, что у меня сразу голос и прорезался.

— Отпусти, черт бронированный, — еле умудрился вырваться из его хватки. Но ступор действительно прошел и даже вид трупов уже не особо волновал. А от боли, пронзившей всё тело, слезы сами собой полились. — Придурок!

— Иммунный, — довольно произнес тот, что меня хватал. Отстегнул от пояса висевшую там флягу, открутил крышку и протянул ее мне. — Три–четыре глотка, парень. Тебе сейчас это не помешает.

— Пей давай, некогда нам с тобой тут возиться! — прорычал второй.

Спорить не стал. Взял флягу, но сначала понюхал содержимое, чем–то очень знакомым пахло… но так и не вспомнил чем. Не стал больше тянуть, как и говорил броненосец, сделал четыре глотка, тем более действительно снова сушняк напал, пить хотелось невероятно.

Напиток явно спиртной, на вкус непонятный, на ликер чем–то похож, но от сушняка он хорошо избавляет, это практически сразу почувствовалось. Даже флягу отдавать не хотелось, но пришлось вложить ее в снова протянутую руку.

Со стороны школы послышался звук приближающегося к нам вертолета, оглянулся туда и снова на трупы взглядом наткнулся. Обернулся обратно, хотел у броненосцев спросить, что происходит? Но не успел. Последнее что запомнилось, летящий мне в лицо кулак.

— Ox! — Боль прострелила всё тело, стоило только проснуться. Не проснуться — очнуться!

Сразу же вспомнились многочисленные трупы и броненосцы, которые меня сначала чем–то напоили, отчего сразу мучивший с ночи сушняк проходить стал, а потом, по какой–то непонятной причине, взяли и вырубили.

И не только вырубили, если судить по состоянию тела. По сравнению с тем, как меня Котыч с дружками отделали, эти меня не только отбуцкали, но еще и кажется танком сверху переехали.

С большим трудом удалось сесть, а потом и глаза открыть, так как они теперь оба в щелочки превратились из–за внушительных синяков под ними. И хоть сначала всё плыло вокруг, чуть погодя всё же удалось осмотреться.

Камера, два на четыре метра. Одиночка. Кроме кровати, на которой я сейчас и сидел, в помещении больше ничего из мебели не было. Да вообще ничего не было, если не считать унитаза и поддона под душ, которые в противоположной части камеры возле непонятной какой–то стены располагались. Если боковые стены комнаты–пенала были вполне себе обычные, вроде как из бетона отлитые, то вот дальняя будто из стекла была сделана, за которым располагались толстые пятнадцатисантиметровые столбы решетки. Они вертикально из потолка в пол через те же пятнадцать сантиметров располагались, скрепленные в трех местах толстыми стальными полосами. Что за этой решеткой находилось, рассмотреть не получилось.

Кряхтя от боли, оглянулся посмотреть что за спиной находится.

Там, в метре от кровати, такая же стена, с такой же внушительной решеткой за стеклом. И тоже не видно, что за ней находится. Посмотрел на даже на вид массивную дверь, которая слева, посреди комнаты располагалась. И всё, если не считать тусклого светильника, который под потолком даже рассмотреть не получилось, больше в камере ничего и никого не было.

Принялся себя ощупывать и что можно, осматривать.

Голове неплохо так досталось: шишек и синяков хватало. Но вот повязок никаких не было. Выстриженная плешь на затылке, как и хорошо опухшая бровь, была гладкая, покрытая чем–то непонятным. Но точно не пластырь, каким я бровь заклеивал вчера и сегодня утром. Рассечения были покрыты какой–то плёнкой, при этом никакого дискомфорта от нее не было.

Пошевелил челюстью и понял, в ближайшие дни лучше не пытаться разговаривать. Хоть вроде и не сломана, и зубы на месте, но двигается с трудом. Нос тоже вроде не сломан, но лучше к нему не прикасаться, болью по мозгам стегнуло так, что из глаз–щелочек обильно слезы полились. Вытирать которые приходилось с огромной осторожностью, так как синяки тоже такой не слабой болью отдавали.

Но всё же слезы унял и посмотрел на тело… Голое тело, только теперь это понял. Одежда на полу валялась, но не моя, новая на вид и какая–то темно–серая вся. Обувь там же обнаружилась, того же цвета и тоже не моя — по виду кроссовки, только с высоким голенищем и толстой подошвой.

В камере, на что тоже только сейчас обратил внимание, было довольно тепло, отчего отсутствие одежды и не заметил сразу. Так что решил закончить с обследованием тела и только потом уже одеваться.

А на тело страшно смотреть было, оно практически всё черно–синее из–за бугристых синяков. Даже странно, что вообще пошевелиться смог. По идее болеть должно было на порядок сильнее, а я еще и двигаться умудряюсь.

«А это что»? — с трудом, но сумел на обеих руках рассмотреть следы от инъекций.

— Раз, два, три… Пять на одной руке и семь на другой. Или капельницы ставили, или так часто кровь на анализ брали. Или и то и другое сразу, да вдобавок еще и уколы какие кололи.

«И когда успели? Это же нужно было отдубасить сначала, потом довезти… Куда интересно меня привезли? — огляделся еще раз по сторонам. — Кажется что только вырубился, но судя по всем следам и количеству уколов, в том числе, провалялся я больше чем чувствуется».

От навалившейся пока еще легкой паники бросило в дрожь. Непонимание происходящего очень уж угнетало, а в голове постоянно вопросы всплывали, ответов на которые не находил: Где я и что с родителями? Что вообще происходит? Трупы… Туман непонятный… Еще более непонятные броненосцы, которые сначала дают напиться, а потом в морду…

С трудом, но всё же удалось взять себя в руки. Не время паниковать. Потянулся к одежде, но от прострелившей всё тело боли решил не спешить одеваться, а сначала так, голяком, к белому другу наведаться, всё равно смущать и смущаться некого. Да и душ отведать не помешает, может вода поможет боль в теле унять, да и с трудом сдерживаемый мандраж подуспокоит.

Унитаз простой, с бачком и кнопкой на нём, только почему–то лицом к стеклянной стене расположен — в метре от нее и практически впритык к боковой. За ним сразу белый поддон со сливом и висевшим на специальном держателе рассеивателем с гибким шлангом.

«Хм, даже занавеску предусмотрели, которой от остальной комнаты можно отгородиться. И зачем, если никого больше тут даже не предусмотрено? От кого отгораживаться?»