За всё это время в первый раз со мной нормально заговорили, так что я не стал выделываться, только…

— Ну да, на пользу, как и Пургену оно пошло, — криво усмехнулся и понимая, что сопротивляться бесполезно, открыл рот, в который лаборант тут же этот белый шарик и закинул, поддержав меня за голову и даже дал воды запить. После чего торопливо подошел к своему коллеге слева, неподвижно замершему над аппаратом, который мою кровь через себя гонял.

Не знаю, чего я ожидал, но ничего такого не происходило. Только раз показалось что в животе потеплело, но быстро прошло. И сколько бы я к себе не прислушивался, ничего такого необычного больше не заметил. Но, если это был эксперимент, то он походу уже закончился, так как лаборанты отлипли от своих приборов и принялись датчики снимать и иголки из меня вытаскивать, замазывая места уколов каким–то гелем, выдавленным из тюбика.

Когда взялись за ремни, то в лабораторию заявились броненосцы, в этот раз не ставшие меня подгонять, а терпеливо ожидающие пока я оденусь, одновременно выслушивая наставления знахаря.

— С ним тоже переходим ко второму этапу, — кивнул тот в мою сторону. — Уже готов. Так что, как и № 14‑го, его тоже на прогулку, им сейчас полезна смена обстановки, свежие эмоции.

Мои основные мучители молча кивнули, отвернулись от знахаря и уставились на меня своими тонированными визорами, явно поторапливая. Но я уже готов, оделся и гадал теперь: что за «второй этап?», куда «на прогулку?», что за № 14 и какой тогда я номер?

Гадать не долго осталось, понял это, когда мы мимо моей камеры промаршировали и, спустя несколько минут, в явно грузовой лифт зашли. Такой же здоровый как и коридоры, но если по тем на машине можно было проехать, то здесь еще и развернуться места хватит. Но на это я почти внимания не обратил, разве что мыслишка проскочила:

«Почему на грузовом поднимаемся, нет что ли маленького, пассажирского?»

Но как проскочила, так и улетучилась, не задержавшись. Сейчас больше волновало то, что на часть моих вопросов вскоре получу ответы, и что–то я очень сомневался что они мне понравятся.

Не долго поднимались, створки с шипением открылись, что удивительно — на четыре стороны сразу, и мы оказались в огромном ангаре. Но это я только краем сознания отметил, полностью сосредоточившись на стоявшем напротив лифта вертолете, к которому меня толчком в спину и направили.

Хищный красавец черного цвета, явно военный, так как видно что бронированный и имеет подвески с ракетами. Я конечно не специалист и не великий знаток, но таких вертолетов еще не видел. Как не увидел и каких–то опознавательных знаков на нем: ни номеров, ни символов принадлежности к какому бы то ни было государству, ничего.

— Оп–па! Нафаня, — услышал я ненавистный голос, стоило только внутрь вертолета забраться. — Нафаня будет летать…

— Заткнись!

Видимо не только меня дрессируют, но и Котыч таким процедурам подвергается, так как стоило только забравшемуся следом за мной броненосцу осадить его, как он сразу же и заткнулся, опустив голову книзу.

— Садись напротив него! — подтолкнул меня к сиденью он же.

Сел напротив Котыча и сидящих рядом с ним пары близнецов моих сопровождающих, таких же броненосцев. Котыч же, послушный мальчик, глаз так и не поднял, продолжал пол разглядывать. Будет чем его потом заткнуть.

Мой «нянька» чем–то щелкнул и опустил с потолка специальное рамное крепление, которым меня и зафиксировал, прижав к спинке сиденья. Во всяком случае попытался, так как размеры этого фиксатора явно не на такого как я были рассчитаны. Вот на них, одетых в броню, да, в самый раз. Но он не обратил на это внимания, отошел к кабине пилотов, где второй мой «нянька» уже расположился, и сев возле него — замер, как и двое сопровождающих Котыча.

Никаких тебе разговоров ни о чем: ни шуточками переброситься, ни подопечных обсудить. Киборги, блин. Только и узнал, что № 14 — это скорее всего Котыч, ну и то, что вертолеты у них такие, каких еще ни разу не видел.

Ну и еще скоро узнаю, что за свежие эмоции от прогулки мне знахарь напророчил. Где она будет проходить, не угадаешь, так как в вертолете нет иллюминаторов, куда летим, в какую сторону, не понятно. Но, блин, насмотревшись разных ужастиков, перед глазами так и вставал мой город окруженный высокой стеной, за которой толпа зомби бродит. От таких эмоций я бы с большим удовольствием отказался, но от меня уже ничего не зависит. Скажут гулять там, дадут пинка направляющего и вдогонку напомнят, чтоб не забыл ВОЗЖЕЛАТЬ, чтобы не только их удары не наносили мне никакого урона, но и зомби этого урона нанести мне не смогли.

Но вот как это мне может помочь, даже если я возжелаю? Не понимаю. Не понимаю, как можно возжелать то, чего не понимаешь. Долбаные психологи, не могут нормально всё объяснить, обязательно мозги ломать нужно.

— Просыпайся! На выход! — выдернула меня из моих размышлений прозвучавшая над головой команда.

Оказывается мы уже приземлились.

Первыми ив вертолета выбрались сопровождавшие меня броненосцы. Следом за ними, задержав дыхание от волнения, последовал и я, не обратив никакого внимания на снова осмелевшего Котыча, уже не в пол, а на меня злобным взглядом пялящегося. Но только на это его храбрости и хватило, голос подать он не решился.

— Фух! — вырвался из груди вздох облегчения, не к моему городу прилетели.

Никакого города вблизи вообще не наблюдалось. Прилетели к небольшому поселку, в нескольких местах только трехэтажные многоквартирные дома виднелись, остальные все частные одноэтажные, утопающие в зелени садов.

Вздохнул полной грудью облегченно, мои опасения не подтвердились, отошел метров на десять от вертушки и замер, наслаждаясь солнцем, голубым небом с плывущими по нему облаками, свежим ветерком… Я даже и не думал, что камера на меня так угнетающе влияет. Знахарь прав оказался насчет эмоций, только приуменьшил немного, это не новые эмоции — это взрыв эмоций, которыми я дышал и не мог надышаться.

Не знаю сколько я так простоял, но в один момент понял, что что–то не так. Какой–то дискомфорт ощущается. Повел носом — принюхиваясь и почувствовал что ветерок ни разу не свежий, а доносит не совсем приятные ароматы.

Разобраться, что за запах унюхал, не дали наши сопровождающие. Если в первые мгновения они не мешали мне, да и Котычу тоже, он не менее довольный чуть в стороне от меня замер, то, как только заметили что я отмер и начал признаки сознания демонстрировать, сразу же принялись портить мне такое замечательное настроение. Сначала броненянька дал мне сделать пару глотков наркоты из своей фляги, а то моя в камере осталась, ну а потом провел инструктаж:

— Твоя задача спрятаться в этом поселке, — забрав флягу, заговорил он со мной мой. — За его пределы выходить запрещено, ошейник накажет. Но можешь попробовать, — и добавил непонятно: — Все вы пробуете. — Но, кто именно — все, не уточнил, продолжил инструктаж:

— Если в течении двух часов тебя найдут, то вспомни о том, о чем мы тебе неоднократно говорили: «Ты должен поверить, и не только поверить, но и возжелать этого. Никто и ничто не может нанести тебе никакого урона». Помни это! Желай этого! — даже эмоции прорезались в обычно безэмоциональном голосе броненосца, когда он это говорил. Но закончил речь снова своим обычным, привычным мне тоном: — На то, чтоб спрятаться, у тебя есть пятнадцать минут. Время пошло!

Наблюдая как дикарь или подопытный № 15 после небольшого ступора, вызванного его словами, взяв сходу приличный темп побежал к поселку, тот, кого пятнадцатый называет броненосцем, по внутренней связи обратился к своим коллегам:

— Вот и кончились спокойные деньки!

Когда их прикрепили к этому проекту научников они, наловив требуемое количество дикарей, дальше просто отдыхали. Не называть же работой утреннюю кормежку подопытных и вечерние процедуры, когда некоторых номеров нужно было избить сильно, больно, но при этом не покалечить. Ну и произносить во время этого дела написанную психологами речь, чувствуя себя при этом идиотом.