Схватившись за пронизанную мигренью голову, Римус восстановил события минувшего вечера. Тихо застонал, как никогда явственно ощущая себя загнанным в ловушку зверем. Только бы Доркас не вздумала искать его. Вызволять из плена. Рисковать своей хрупкой, вырванной их цепких когтей свободы. А уж он то выберется как-нибудь. Глотки перегрызёт местным деятелям науки за все то, что сотворили с его красивой бесстрашной девочкой.

- Выспался, волчонок? - набойки Родольфуса Лестрейнджа, вошедшего в камеру, выстукивали по камню каждый шаг, и эхо хлопков казалось изнурённому Римусу оглушительным набатом. - Удели мне немного своего драгоценного времени.

Люпин вновь откинулся на спину и картинно прикрыл глаза, всем своим видом демонстрируя нежелание общаться. Длинная челка щекотно скользнула по взмокшему лбу. Затёкшие руки примостились на груди, точно в молитвенном жесте.

- Я не хочу делать тебе больно, - протянул Лестрейндж, и тотчас, словно тело его не подчиняется желаниям головы, ударил Римуса в бок носком ботинка. Внимательно проследив за скривившимся лицом, выгнувшейся спиной, поджатыми к животу ногами, удовлетворенно продолжил, - но мне придётся, если ты не откроешь немедленно свою пасть.

- Что тебе надо? - глухо спросил Люпин.

- Убедиться в том, что ты ликантроп, мы сможем этой ночью безо всяких допросов, - Родольфус утвердительности кивнул собственным размышлениям и вытащил из-за пазухи потрёпанный блокнот в кожаной обложке. С трудом читаемые, выцарапанные шилом инициалы в левом нижнем углу. Длинный шнурок стягивает разлетающиеся страницы в плотную стопку. Тот самый блокнот, в котором Римус рисовал своих друзей, родителей, крошечный пруд в конце улицы, завсегдатаев «Дырявого котла» и, конечно же, Доркас. - Но у меня есть к тебе вопрос личного характера. Ты знаком с этой девушкой?

Родольфус открыл страницу с беглым карандашным портретом. Повзрослевшая Доркас смотрит в никуда своими огромными глазами. Едва наметившаяся морщинка расчерчивает лоб небрежной линией. Льнут к впалым щекам чёрные волосы, выдавленные грифелем по бумаге. Тянется по ключице аккуратный шрам - ни дать ни взять творческая вышивка по живой коже.

- Видел ее в «Дырявом Котле», - ложь слетает с губ рефлекторно. Звучит уверенно и безразлично.

- Неправда, - каблук Лестрейнджа вдавливается в беззащитный живот, оставляет на джемпере грязный след, сбивает дыхание. - Это Доркас Медоуз, и ты это знаешь. А теперь будь хорошим зверьком и поведай мне, где ее найти.

- Понятия не имею, - изнывая от боли, довольствуясь слабыми вдохами, не так-то просто увиливать от ответа.

- Неправда, - и вот нога уже сдавливает горло, топчет кадык, сдирает нежную кожу. Уставшее тело конвульсивно содрогается. Слабые руки безрезультатно пытаются сдвинуть, убрать, уничтожить помеху для воздуха. На лицо опускается второй портрет. На нем Доркас ещё ребёнок. Ямочки на округлых щеках, гладкие локоны с тонкой каймой светлой ленты, открытая улыбка. - Ты знаешь ее с детства. Так как мне найти крошку Доркас?

- Я не знаю, где она живет, - слова перемежаются с хрипами. Римус впервые молит Луну взойти на небо скорее, потому что в облике волка с ним не так-то просто сладить. Клыки превратят в лохмотья всякую ступню, посмевшую упереться в холку.

- Неправда, - изящные пальцы сминают волосы на макушке, тянут вверх, но это почти не боль по сравнению с лишенными кислорода легкими.

- Руди, любовь моя, мы тебя заждались, - нараспев позвала Беллатрикс, прижавшись бледным лицом к маленькой решетке.

Раздосадованный преждевременным окончанием допроса, Родольфус педантично собрал выпавшие рисунки и покинул камеру. Едва в замке повернулся с тихим скрипом ключ, Римус вновь погрузился в тягостный лихорадочный сон, где множество Родольфусов Лестрейнджей втаптывали его тело в рыхлую землю лужайки на заднем дворе Медоуз. Сквозь призму кошмара юноша слышал, как кто-то вновь и вновь повторяет его имя, но так и не отыскал в себе сил разлепить ватные веки.

За несколько минут до полного восхождения Луны на спящего Люпина смотрело несколько пар пытливых глаз. Поднималась на носочки Беллатрикс, рассматривая через плечи мужчин бледное, покрытое испариной лицо. Братья Лестрейнджи степенно ожидали начала зрелища, стоя подле отца. Оба поколения Мальсиберов, Розье и Эйвери также удостоились чести присутствовать на столь важном для больше не волшебного мира мероприятии. Но ближе всех к двери замер в предвкушении таинства обращения Том Реддл.

Его волосы отросли за годы затворничества и укрывали теперь чернильным плащом костлявую спину, сохранившую аристократическую осанку. Но лицо Тёмного Лорда словно не принадлежало больше человеку. На выбеленной до неестественного оттенка коже выделялись глаза. В них, в прошлом чарующих и тёмных, как крепкий кофе, алели вытянутые узкими полосками зрачки.

Когда тело Римуса выгнулось неестественной дугой, а путы, стягивающие конечности, лопнули, Тёмный Лорд задумчиво стиснул у подбородка неестественно длинные пальцы. Он наблюдал, как вытягивается тупым конусом человеческая челюсть. Как разрастаются рёбра и позвонки, превращая тело в звериное. Как покрывается желтоватая кожа грубой шерстью.

Обратившийся волк вскинул к потолку косматую голову и протяжно завыл. Учуяв запах горячей крови, питавшей упругие мышцы и податливые людские потроха, метнулся к двери, царапая металл острыми когтями, толкая безрезультатно сильным торсом, поскуливая от нетерпения.

- Эта Луна принесла нам благие вести, - высокопарно констатировал Тёмный Лорд, пресекая возбужденный шёпот, пытливо всматриваясь в лица своих подданных. Теперь, когда его сила лишь в хитрости и даре убеждения, их верность стоит особенно дорого. - Если этот мальчик все ещё способен обращаться, значит, мы все ещё способны колдовать. Просто ещё не нашли способ разбудить своё магическое естество.

- Мой Лорд, я должен рассказать вам кое-что ещё, - Родольфус с почтением склонил голову, обращаясь к своему повелителю. Внутри него боролись между собой одинаково яркие по силе чувства. Отвращение к необходимости раболепствовать перед человек, что смеет использовать его невесту, как некий сосуд для удовлетворения плотских удовольствий. И ни с чем не сравнимая жажда во что бы то ни стало получить его одобрение и признание. - Мне сообщили об утраченной чаше нечто весьма интересное, но требующее проверки.

Джеймс, что давно приник к решетке своей камеры, жадно впитывая всякий звук, что доносился из коридора, затаил дыхание. Вжался всем телом в холодную пластину двери, не обращая внимания на затёкшие под веревками руки и ноги. Оптимизм и непоколебимая уверенность в собственных силах не оставляли патрульному даже мысли о том, что он может сгинуть в подземельях непрощенных. Потому возможность получить информацию в тот момент казалась ему куда важнее всякого физического дискомфорта или опасности быть замеченным.

Но тем вечером Джеймсу Поттеру было ещё не суждено услышать ту тайну, что уже передавалась вовсю из уст в уста и раскрылась в конечном итоге перед тем, от кого столь старательно оберегалась.

Тяжелая жилистая рука Реддла покоилась на плечах Родольфуса всю дорогу до кабинета, в котором обычно происходили все самые важные и секретные переговоры. Плотно притворив дверь за своим молодым слугой, мужчина элегантно опустился в вольтеровское кресло, что стояло подле окна. Уперев подбородок в неестественно длинные пальцы, прикрыв змееподобные глаза, он слушал о том, как много лет назад Альбус Дамблдор распорядился осколками чаши. Той самой чаши, которой суждено было стать четвёртым крестражем. Которая разбилась в результате непредвиденного неуклюжего сражения в захламлённом доме Хепзибы Смит. Раздосадовано поморщившись, он не в первый раз подумал, что стоило прикончить старуху ещё в день знакомства. Не церемониться с ней, выманивая драгоценный артефакт флиртом и уговорами, а отправить зелёную вспышку точно в заплывшее жиром сердце.