- Врёшь, Северус, - губы растянуты в улыбке, а глаза серьезные. – Я всегда знаю, когда ты врёшь.

- Хорошо, - вдох-выдох. Необходимо успокоиться, чтобы голос звучал привычно тихо и мягко, баюкая. - Что это изменит? Даже в соответствии с этими…сказками волшебства больше нет.

- Мою сестру похитили какие-то люди. И у меня есть все основания полагать, что это сделали те самые изгнанные волшебники из ваших сказок, - заключительное слово пылкой речи звучит с издевкой. Выплевывается изо рта почти, что с отвращением.

- Но сейчас она дома. Сладко спит или грезит о том счастливом дне, когда Дурсль подберет живот, встанет на одно колено и сделает ей предложение, нацепив на палец кольцо с бриллиантом.

- А что если она вновь исчезнет? – даже ироничное высказывание о сестре не сбивает с набившей оскомину темы. - Мне опять придется просить о помощи Джеймса, потому что ты все отрицаешь?

- А ты бы не отказалась, да? – цедить сквозь зубы, а не кричать. Кажется, Северус совсем не умеет повышать голос. Только шипит растревоженной змеей, когда инстинкты затмевают разум. – Был бы чудесный повод провести в его обществе ещё одну ночь.

- Что ты несешь? – глаза превратились в узкие щелки, ноздри трепещут. Кто бы мог подумать, что сорвавшийся в пылу ревности упрек настолько близок к истине.

- Я прав, да? – свесить ноги с высокого матраса, лишь бы не смотреть на неё. Потереть виски, прогоняя вспышку гнева, обнажившую нелицеприятную правду. Ту, что преследует его с той самой злополучной вечеринки в канун Самайна.

Один хвастливый рассказ вихрастого выскочки, не желающего чтить статут о секретности, и привычная родная Лили исчезает. Эта новая Лили избегает близости. Не так, чтобы слишком очевидно. Кто-то менее чуткий, менее страшащийся потерять своё главное и единственное сокровище и не заметил бы. Она целует при встрече и прощании, но поцелуи эти беглые, поспешные. Словно исполнение рутинных домашних обязанностей. Помой посуду, и будешь свободна до самого вечера. Коснись губами, и он уйдёт. Она послушно лежит в кольце рук. Но не обнимает в ответ, не оглаживает угловатые плечи. Словно терпит прикосновения, лишь бы не тратить силы на объяснения причин нахлынувшей отчужденности. Она позволяет стянуть с себя платье. Но не шепчет ласковые слова, не оставляет на бледной спине крошечные полумесяцы впившихся ногтей. Словно вся нежность Северуса больше не заставляет каждую клеточку ее тела отзываться на прикосновения.

Лили не гонит его из дома. Приглашает к столу, но за ужином чаще молчит или вполголоса обсуждает с Петунией новости общих подружек. Не противится, когда Северус поднимается бесшумно в её комнату, устраивается на кровати, перебирает расцарапанные пластинки. Но не предлагает остаться на ночь. Она всё ещё приходит посидеть с ним бок о бок на скрипучей коряге. Но не пересказывает взахлеб сюжет новой книги. Не разносится над берегом её мелодичный смех. Словно то взаимопонимание, которым так дорожил Северус – лишь его собственная выдумка.

Лили отрицает всякие чувства к патрульному. Но Вернон Дурсль, болтливый поборник нравственности, уже не раз замечал этих двоих прогуливающимися праздно по окрестностям. Да и Северус всё ещё помнит снежный сочельник. Помнит гомон толпы, раскрасневшиеся от смеха и духоты лица незнакомых людей, назойливую музыку и страх, запустивший липкие щупальца в самое нутро. Потому что, сколько ни щурься, не разглядеть в чужой комнате приметную рыжую копну. Потому что если поблуждать по пыльному коридору, упрешься в массивную дверь. За ней – бесконечные стеллажи с книгами да высокое окно. И льется огромным квадратом свет фонаря на сплетенные в тихом танце силуэты. Топорщатся нелепо колючие пряди на макушке патрульного. Его рука покоится так по-хозяйски на спине Лили. А она, словно и не принадлежит всецело другому, склоняет голову к чужому плечу. И молчит. Тишина, нарушаемая лишь мерным дыханием в унисон, кажется такой гармоничной, такой правильной, что руки Северуса сжимаются в кулаки. Он ждёт предательского поцелуя. Но Лили просто танцует с патрульным, покачивается под воображаемую мелодию. И ладонь её лежит неподвижно на крепкой груди. Там, где бьётся сердце.

- Что за вздор, Северус? – Лили тихо вздохнула и села подле него. Прервала поток воспоминаний, отзывающихся тупой болью во всем теле. Уставилась виновато в сцепленные замком пальцы. Но фальшь теперь пропитывает всякое её мимолетное движение. Наполняет собой звуки голоса. Превращает благородные изумруды в кислотное зелье.

- Я не желаю больше слышать о волшебстве, - он рывком поднялся с кровати. Увернулся, не позволяя поймать себя за запястье. Шагнул решительно к выходу из комнаты, но, обернувшись, бросил на прощание: - И о патрульном я тоже слышать не желаю. Тебе придётся сделать выбор, Лили. Если ты хочешь остаться со мной, перестань видеться с ним.

- Северус… - от удивления она глотает воздух, не в силах вымолвить ни слова. Да и сам Северус поражен собственной запальчивостью, резкостью, категоричностью. А что, если она его не выберет? Не пожелает расплатиться собственной свободой за детскую влюбленность? Шагнет в новую жизнь, переступив через него, оставив страдать в забытом прошлом?

- Не отвечай сейчас, - мягкий вкрадчивый голос превосходно маскирует захлестнувшую Северуса панику. – Я зайду за ответом через пару дней. Успеешь от меня отдохнуть и примешь решение.

Хлопнула дверь. Отзвучала дюжина шагов по лестнице. Лили обхватила себя руками, словно в раз озябла. На щеке остался влажный след одинокой слезы, что сорвалась и исчезла в складках шерстяного платья. В горле засаднило от подступающего судорожного всхлипа. Вся её юная душа, её забившееся учащенно сердце рвались к Джеймсу. К его озорной улыбке, граничащей с нахальством самоуверенности, особой манере облекать самую невинную фразу в ироничную форму. С ним Лили не знала, чего ожидать от завтрашнего дня. Сорвётся ли патрульный в опасную авантюру? Проберется ли к ней в комнату через окно, чтобы пожелать доброй ночи? Исчезнет или поклянется быть рядом во веки веков? Но в эту странную холодную зиму даже неизвестности было не под силу отвратить Лили Эванс от Джеймса Поттера. Лишь болезненная, крепкая долгие годы привязанность к Северусу превращала необходимость выбора в сущую муку.

Ощутив, как растекается в теле преждевременная тоска по другу, как скребется где-то под ребрами детский страх перед переменами, Лили исступленно стиснула виски дрожащими пальцами и в удивлении уставилась на собственный подоконник. Чем невыносимее казалась обозначенная Северусом дилемма, тем больше венчиков фиалок распускалось в глиняных горшках. Один, второй, третий, десятый фиолетовый цветок – и все выросли точно по мановению волшебной палочки. За такое чудо приз на любой выставке садоводов обеспечен. Печаль сменилась удивлением, и растения замерли. Не растягивались больше стебли, не раскрывались новые лепестки. Лили задумчиво дотронулась до бархатного цветка и кивнула собственному отражению в окне. Пусть Северус и дальше твердит, что волшебства не существует. Ей, воспитанной на добрых сказках и все ещё верящей в чудеса, конечно же, под силу доказать обратное.

========== Глава 12. Тупик ==========

Для февраля, измучившего местных модниц снегопадами и морозом, день выдался удивительно теплый. Ослепительная гуашевая синева неба предвещала скорую весну, и даже в воздухе витал уже едва уловимый аромат мартовской сырости. Свежей и сладкой, словно талая вода.

Проигнорировав все мамины возражения, Лили извлекла из шкафа совсем легкое, тоненькое пальто. Какое ей дело до замерзшей поясницы, когда клетка на войлочной шерсти – словно из каталогов популярного некогда производителя одежды? Когда верный крой подчеркивает все изящные изгибы фигуры, а новенькая шапка – тон в тон с самыми тонкими на узоре бордовыми линиями?