- Счастливого Рождества, - ленивый взмах рукой, а по душе разливается странное тепло. Такое, что не хочется больше сидеть в одиночестве и давиться джином. Выждать пару минут и – нет, не участвовать, конечно, в общем безумии – но наблюдать. И, может быть, даже улыбаться.

- Хочу танцевать, - Эммелина требовательно хлопнула в ладоши. Отвернулась на мгновение от Ремуса, лишь чтобы взглянуть кокетливо из-под трепещущих ресниц на Поттера. – Спой что-нибудь праздничное, Джимми.

- Я бы тоже послушала, - Лили, прежде увлеченно беседовавшая о чем-то с братьями Пруэттами, осеклась на полуслове. Скрестила на груди веснушчатые руки. Северус был равнодушен к музыке. И уж точно не демонстрировал свои вокальные способности на публике. Но Лили с раннего детства питала ко всяким проявлениям мелодичности особую нежность. Будь то старые джазовые пластинки отца, мамины колыбельные или музыкальные шкатулки.

- Разве это не патефон? – Северус кивком головы раздраженно указал на механический проигрыватель. Недобро усмехнулся, подмечая восторженное любопытство своей спутницы. – К чему самодеятельность? Патефоны работают без электричества. Приводом служит пружинный двигатель…

- It came upon the midnight clear, that glorious song of old, - оборвав лекцию хмурого парня об устройстве патефонов, Джеймс любовно перебрал пальцами гитарные струны и запел. Голос его – грудной и звучный – наполнял многолюдную комнату атмосферой истинного чуда. Сродни тому, о котором и были строки традиционного рождественского гимна.

Изумрудные глаза Лили неотрывно следили за руками Джеймса, ласкающими гитару. Ягодные губы шевелились в унисон отзвучавшему тексту. Её тело плавно покачивалось в такт музыке. Лицо выражало благостное спокойствие и вдохновленность, но сердце – огромное, распахнутое для всякого доброго самаритянина сердце Лили Эванс – билось так отчаянно и яростно, что норовило выпрыгнуть из груди. Одной лишь песни, исполненной столь искусно, было достаточно, чтобы потерять голову. Но вокал – лишь малая часть арсенала обольщения Джеймса Поттера. Прядь воздушных смоляных волос небрежно упала на глаза. Размашистые ключицы выступают под просторным черным джемпером с каждым аккордом. Девушки смотрят с восторгом и надеждой, а для него словно не существует никого, кроме Эванс.

- Потанцуешь со мной? – Бенджи Фенвик решительно предложил Марлин руку. Не дожидаясь отказа, притянул к себе и закружил по залу. Искусно обогнул уставленный яствами стол. Приблизился к камину, изучая напряженное девичье лицо в свете мягкого пламени. Ослабил напор. Сбавил скорость, мерно покачиваясь в самом центре.

Рука его покоилась на пояснице Марлин чужеродно и тяжело. Чем дольше длился танец, тем крепчало навязчивое желание высвободиться. Сбросить с себя груз вынужденного прикосновения. Пройтись ногтями по зудящей под его пальцами коже.

Через его плечо она устремила взгляд в окно. Падал снег. Пушистые хлопья льнули к стеклам, слипались в единый пласт на лужайке подле крыльца, кружили белыми мотыльками в бархатной темноте зимней ночи. В этом снегопаде было куда больше духа Рождества, нежели в целом вечере.

За окном мелькнула тень. Марлин нахмурилась. Сощурила глаза, силясь разглядеть, кто блуждает подле её дома, но внутрь не просится. В глубине души она, конечно же, знала ответ. Пожалуй, даже ждала этого гостя. Единственного из всех. Но он, в отличие от других – шумных и надоедливых – не постучал в дверь. Развернулся, и зашагал прочь.

- Извини, мне нужно отойти, - Марлин отстранилась и прямо посмотрела Фенвику в глаза. Неплохой парень, в общем и целом. Не слишком говорливый, достаточно смелый и в меру обаятельный. Но прижиматься к его груди, подтрунивать над ним, промокать травяной настойкой раны девушке не то что бы не хотелось – просто было не интересно.

- Что ж, попытаться стоило, - разочарованная улыбка на растянутых с усилием губах.

- Сделай мне одолжение, Бенджи, - торопливая, виноватая, неловкая фраза. Марлин – кто угодно, но не мастер общения. Сочувственный взгляд устремился к Доркас, одиноко топтавшейся в самом темном углу комнаты. В руках бокал с янтарным напитком – то возьмется за тонкую ножку, то обхватит ладонями стекло, то пригубит, сделав скупой глоток. – Потанцуй с этой девушкой. Мне кажется, ей очень грустно.

- Если это тебя порадует, - послушный кивок. Развернулся на пятках и поймал потухший взгляд тоненькой брюнетки. Сколько ей лет-то? Лицо школьницы, а седина у висков почти старческая.

МакКиннон спешно вышла в коридор. Скинула домашние туфли. Сунула ноги в широкие сапоги, не тратя времени на шнуровку. Накинула поверх платья чью-то куртку – ту, что висела поверх прочих на одном из крючков. Лишь наблюдательный Джеймс проследил за ней взглядом. Улыбнулся понимающе и ласково. Ударил по струнам, завершая свою песню.

- Блэк! – снежинки оплели зимним узором распущенные волосы. Воздух мягкий и будто бы даже теплый – ни ветра, ни щиплющего голые щеки морозца. – Блэк, да подожди же ты!

В сугроб у крыльца брошен букет из еловых лап. Сорвалась и утонула в снегу миниатюрная шишка – чешуйки плотные, ещё не раскрывшиеся. Меж иголок белеют набухшие пузырьки омелы. Стянуты грубой бечевкой палочки корицы. Багряные листья дикого молочая рождественской звездой венчают композицию.

- Сириус! – Марлин перешла на бег. Ноги проваливаются в снег. Ещё немного, и чулки станут отвратительно мокрыми.

Он позволил догнать себя у самой кромки поля. Бледный нос раскраснелся от мороза. На длинных ресницах – кайма нежных снежинок, словно он - Санта-Клаус какой-то, а не бывший волшебник. Во взгляде столько деланного равнодушия, что впору кричать в голос «не верю!».

- Что не поздоровался? – усмешка должна бы подчеркнуть весь абсурд ситуации, но выходит растерянной и почти жалкой. – Обиделся, что у меня вечеринка?

- Ещё чего, - его тон холоднее льда, сковавшего лужи. Глаза – не серебро, а ртуть. Вдохнешь судорожно, съежившись под тяжелым взглядом, и легкие наполнены ядом. – Просто я полагал, что Рождество ты предпочитаешь праздновать в одиночестве. Надеть удобную пижаму, - облегающее платье из жесткой ткани, конечно, не укрылось от пристального внимания. – Уставиться в камин, попивая что-нибудь крепкое и неразбавленное.

- Звучит заманчиво, - примирительная улыбка зарождается в уголках губ.

- С кем танцевала? – истинная причина недовольства прорывается сквозь толщу театрального спокойствия быстрее, чем хотелось бы Блэку.

- Просто парень с работы, - помучить его уклончивыми ответами почему-то кажется отвратительной идеей. Может быть, оттого что в голове ещё звучит светлая песня Джеймса. Или дело в том, что идёт снег, и хочется чудес, а не словесных баталий. А может быть причина в тоске, что читается в глубине его глаз вопреки разыгранному спектаклю.

- Застегнись, замерзнешь, - ледники беспочвенной ревности тают, и градиентный переход от равнодушия к заботе почти красив.

- Мне стоит вернуться в дом, - в окнах за спиной движутся силуэты, выхваченные из темноты пламенем сотни свечей. – Если меня хватятся, пойдут искать и могут наткнуться на тебя. Не все патрульные так толерантны, как мы с Поттером.

- В таком случае, счастливого Рождества, - кривая ухмылка. Обветренные руки опущены в карманы. Насвистывая что-то о колокольчиках, можно уходить в темноту. Только вот ноги не исполняют приказы головы. Носки ботинок в дюйме от сапог МакКиннон. Её тощие щиколотки торчат нелепыми жердями из расхлябанных голенищ. На черных чулках зацепка ползет вверх по бедру, оставляя стрелку бледной кожи.