От созерцания собственного отражения ее отвлек стук. Настырный, но тихий перестук раздавался от двери, и повторялся снова и снова, пока она не догадалась спросить вслух.
— Кто… там?
— Ваш завтрак, госпожа, — ответил ей бодрый до зубовного скрежета голосок.
— Входи…те, — собственный робкий отзвук чуть покоробил.
Дверь тут же распахнулась и впустила довольно рослую, крепко сбитую девицу, чей вид никак не вязался с приветливым голоском. Невольно сравнив свой рост с ее, она невольно поджала губы. Вошедшая девушка довольно споро и ловко, привычными движениями разложила кроватный столик и красиво расставила несколько глубоких чашек и стаканов, снимая те с вкаченного за собой небольшого столика.
— Простите, госпожа, но пока у вас строгая диета. Придется чуть-чуть потерпеть. Но доктора обещали, что совсем скоро вы сможете есть, все что захотите.
С каждым издаваемым звуком от писклявой дородной гостьи ее голова все больше склонялась набок. Было любопытно, как долго эта щебечущая девушка сможет терпеть ее немигающий взгляд.
Не то чтобы ей хотелось напугать.
Просто так было удобнее смотреть за ее руками. Но открыла рот первой, едва та выжидающе уставилась в ответ, разложив все притащенное на столике.
— Кто ты? Как тебя… зовут?
Лицо девушки заметно помрачнело.
— Меня зовут Мэллия. Я ваша личная прислуга, госпожа. А вы…. Совсем ничего не помните да?
Скукоженное лицо не навевало абсолютно ничего. Никаких воспоминаний, ни ассоциаций.
— Прости…те. Нет. Совсем ничего, — сокрушённо покачав головой, ответила, как есть. — А… А я? Как зовут меня?
Девушка, не заморачиваясь, тут же разревелась. Провожая растерянным взглядом спину тоже сбежавшей Мэллии, она только пожала плечами. Тут тоже выбирать было не из чего. Других посетителей вроде не наблюдалось и она залезла на кровать. Белая субстанция в очередной плошке не вызывала ничего, кроме странного чувства непонимания.
На вкус тоже была никакая.
«И чего все сразу в рев? Мама… папа. Личная служанка. Надо же. Мама плачет, Мэллия тоже. Меня так любят? За меня так беспокоятся? Хоть бы сказали, как меня зовут. Чего сбегать-то сразу? Как же меня зовут? Как я живу? Жила…».
Осознание того, что теперь у нее все будет с чистого листа, вдруг подарило невыразимую радость.
«Это же теперь можно будет изучать все заново. Что было раньше? Теперь все будет иначе? Или нет? И что будет, когда я вспомню прошлую жизнь?»
Ну хоть невнятная каша синего цвета оказалась сладкой.
Через силу впихнув в себя все предложенное и добровольно выпив все жидкости, она улеглась, бессмысленно таращась в потолок. Голова снова начинала раскалываться от разбегающихся мыслей.
Так и валялась, пока жуткая резь в животе не согнула ее пополам. Ее вырвало всем съеденным прямо на покрывало. Непрекращающиеся колики вырывали изо рта невнятные хрипы, запечатав желчью горло. Влетевшая на звуки служанка сразу бросилась к ней.
— Госпожа, что…
Дородной Мэллии хватило одного взгляда на столик с пустой посудой.
— О боги! Госпожа! Зачем! Зачем вы это выпили?! Это же было для полоскания пальцев, госпожа!
Скрюченная на постели в загогулину, она и не заметила, ка в комнату влетели еще люди. Ей уж точно повезло, что среди них был и врач.
Гаснущее сознание не уловило действий этого человека, но хорошо поймало крики мамы, что истерично отчитывала прислугу.
— Ты же должна была понимать, что она не помнит! Ничего!
— Но… Миледи…
— Значит и не помнит, какая жидкость для чего! Идиотка!
Хлесткий звук пощечины оборвал связь с реальным миром.
«Ну что же… Добро пожаловать в мир незнания».
Именно с этой мыслью она проснулась.
Непонятное гудение вокруг вроде что-то всколыхнуло, но уцепиться за это не удалось. Тихие звуки работающей вокруг медицинской аппаратуры навевал ускользающие отголоски. Но все равно это недвусмысленно испарилось. Зато было ощущение чужого тепла, дарившее небывалое умиротворение. Миниженщина, названная ее мамой, лежала рядом, обнимая ее голову и совсем едва уловимо что-то напевала. Чутко заметившая пробуждение дочери, та чуть отодвинулась.
— Детка, все хорошо. Где болит? Можешь показать? Или сказать?
Хлопая глазами, она вдруг подумала, что эта женщина заслуживает гораздо большего, чем просто молчание. Тело сразу откликнулось тупой болью в животе, едва она повернулась на бок и обхватила миниженщину, благодарно зарываясь той под бок. Задохнувшаяся от нежности мать еще крепче прижала к груди голову дочери… и тихо заплакала.
— Прости, милая. Нам так жаль. Мы уже уволили эту дурочку. Она совсем забылась. И поставила тебе чашку с гигиеническим раствором для рук рядом с молоком. Ты раньше всегда требовала так делать. А ты и выпила.
Глухой смешок раздался из-под одеяла сразу.
— Я… Я сама виновата… мама. Я честно больше не буду пить все подряд. И… верни Мэллию. Мне так будет… проще.
— Хорошо-хорошо, родная. Все будет, как ты захочешь.
Надо же, прокатило.
— Мама? — спросила она, почти убаюканная теплом. Это слово было… каким-то неправильным для нее. Некрасивым каким-то. До зуда в зубах ненужным. Почти невыносимым. Но она списала это на свою память. — Мам… а как меня зовут?
Вздрогнувшая успокоившаяся мать ответила не сразу.
— Прости, родненькая. Для меня это так странно. Словно и не было этих тринадцати лет.
Необычный ответ взбудоражил, но мать еще сильнее обняла ее.
— Когда-то ты выбрала себе имя Элиста.
«А что, разве так можно? Элиста, значит».
Это имя было просто… пустым. Бесполезным.
Откровенным смущением матери можно было стены разрисовывать. Недоуменно поднявшая лицо она-Элиста уставилась на мать.
— Сама… выбрала? Когда-то?
— Понимаешь… твой папа… он когда-то служил в армии… И уже будучи женатым на мне, он попал в крупную переделку. Враги бросили его умирать в пустыне на какой-то всеми богами забытой планете. А ты была очень-очень маленьким ребенком и жила там. И ты спасла папу. Привела солдат прямо к нему. Папа даже говорил, что ты его остатками воды отпаивать пыталась.
«Служил? Что значит служил?»
Еще одна волна странного волнения пролетела в Элисте от слов матери.
Нечто закопошилось, заворочалось. И тут же исчезло.
— Папу забрали, а ты тогда сбежала. Но он вернулся за тобой сразу, едва выздоровел. Нашел и забрал. К нам. Ты тогда едва могла говорить. Папа после так и не смог найти твоих биологических родителей, чтобы забрать и их. Вот так у меня появилась любимая дочка. Ты тогда сама и выбрала себе это имя. Но… но ты если хочешь… можешь выбрать себе новое, детка. Мы примем любой твой выбор. Мы тебя любим.
Нечто злое зазвенело у Элисты, но снова ухватиться за это не смогла.
— Мама… мне жаль, мама. Жаль, что пока что… я не могу ответить тебе и папе такой-же любовью. Но я буду пытаться. Я постараюсь, — тихо призналась она-Элиста. В ответ мама лишь тяжело вздохнула. — Расскажи мне… еще что-нибудь?
— Что именно, милая?
— Что за авария? Как давно?
Но только мама открыла рот, Элиста выпуталась из ее рук и совсем другим тоном зачастила новые вопросы. Слова в голове поднимались сами собой без единой заминки.
— А у меня есть братья или сестры? У меня есть свои дети? А у меня много друзей?
На вывалившиеся вопросы мама лишь рассмеялась добрым грудным смехом.
— О боги. Словно и не было этих тринадцати лет. Такая же гора вопросов. Ну… к сожалению у тебя нет ни брата ни сестры. Мы с папой… не добились успехов в этом. Только ты, детка. Друзья…– снова тяжелый вздох вырвался у матери. — Если конечно весь этот сброд, что постоянно отирался около тебя, можно было бы назвать друзьями…то да. Друзей у тебя было много. Ну, а внуков мы еще не дождались. Хотя папа тебе постоянно намекал об этом.
— Оу… Сброд? Почему сброд, мама? Почему они тебе не нравились? А… папе тоже? Не нравились.
— Ты ж моя почемучка, — тихонько засмеялась мама, но тут же мрачнея.— Понимаешь, детка… Ну, в какой-то момент… мы с папой, ну… упустили твое воспитание. А когда поняли это… было уже поздно. Мы слишком много работали, совсем тебя забросили. Твой характер очень сильно изменился, мы стали… тебе не нужны. И мы малодушно опустили руки. У тебя появились странные друзья. Они все дальше уводили тебя от нас. Мы могли лишь смиренно потакать тебе. Ведь мы все равно тебя очень сильно любили. И до сих пор любим. Просто… мы хотели бы, чтобы ты знала об этом, когда твоя память к тебе вернется, малышка.
