Зато потом пришло новое понимание, что тело отказывается слушаться, а губы оказались намазанные непонятным клеем, не разлепляясь. Горло было пустыней. Вдруг захотелось кричать. Боль, благословенная, отвлекающая от желания рвать на куски никчемный мир, снова сменилась злым зудом, а шорохи и шепотки стали вполне различимыми голосами, но хоть уши вроде стали слышать.
Кто-то безуспешно тихо пытался разговаривать, громыхая словами. Двое переговаривающихся людей успешно мешали сосредоточиться. Чуть позже, тысячелетия спустя, заметила, как вокруг все плывет, отчего нечто очень важное, вселенской важности нечто стало ускользать порывами воздуха. Заслезившиеся глаза с трудом разбирали силуэты, пока одна из мутных фигур не метнулась куда-то, взмахнув очертаниями рук. Отлично, теперь она вообще нихрена не видит. Чертовы шторы, обязательно были их раздвигать прямо сейчас?
Вдруг идиотские шторы кто-то задвинул, даря сумрак. Колкий свет исчез, но непрошеные слезы все равно пришлось смаргивать. Щиплющий зуд все еще терзал, потихоньку растворяясь, ну хоть с полученной возможностью осмотреться смогла разглядеть очертания второй фигуры. Четкий силуэт в виде довольно взрослого мужчины с благородной сединой внезапно оказался совсем близко, настораживая и прилично напрягая.
— Очнулась! Очнулась! Деточка! Здравствуй, доченька! Хвала богам, ты к нам вернулась!
Что-то стянуло лицо, едва она при первых звуках поморщилась. Видать, давно лицом не работала. А вот уровень голоса бы мужчине снизить, а то аж как молотком по голове ударило. Больно-то как. У мужчины было такое растерянное лицо, что сделала первое что пришло в голову — вымученно улыбнулась. Только лицо снова чуть не треснуло, хотя, судя по ощущениям, пересохшие губы точно закровили.
Настолько было больно.
Вторая фигурка оказалась женщиной. Ее она разглядела, когда та метнулась к мужчине и дернула того за рукав, нехорошо зашипев.
— Тихо ты. Не ори ты так, обалдуй.
Женщина казалась совсем миниатюрной по сравнению с мужчиной. Робко уложенная ей на лоб ладонь показалась божественным даром. Такая прохладная и мягонькая.
— Моя родненькая! Как же ты напугала нас, милая. Ты не беспокойся, все уже позади. Все будет хорошо. Мы тебя любим, детка.
Доброта и замученная нежность в глазах маленькой женщины обернули ее в теплое одеяло, без труда утягивая в расслабленность. В таком одеяле можно и поспать. Слипающиеся глаза предательски закрылись, и она провалилась в целебный сон, краем уха улавливая тихие слова. Ей ведь приснится что-то, что она снова упустила?
— Спи, родная, спи детка. Теперь все будет хорошо.
Как бы ей не хотелось, но выползать из сна пришлось, а то едкая колючая боль по всем конечностям мешала жить. Ну, если быть поточнее, то спать. Затекшие в неподвижности руки-ноги заныли в судорогах расходящимися мурашками. Правда, отпустило быстро.
Те же две фигуры сидели в креслах, но сразу подскочили к ней, едва она зашевелилась. Сразу приняв ясность линий, женщина проворно поправила сползающее одеяло.
— Привет, детка. Как ты себя чувствуешь? — зашептала женщина, ласково поглаживая по лбу, робко съезжая на щеки и открытую ладонь. — Врачи сказали, что самое плохое позади. Все будет хорошо, родная. Ты идешь на поправку.
«Детка? Родная? Доченька? Чего?»
— Кто… ты?
Ее голосом можно было врагов распугивать. Хриплый, застоялый. Мерзковато-скрипучий.
«Врагов? Каких еще врагов?»
От, казалось бы, простого вопроса женщина вдруг… заплакала, заламывая руки. С чего бы вдруг, вроде вопрос не такой уж и страшный. Вроде бы. Горько рыдающую женщину обнял уже знакомый седовласый мужчина.
— Ну тише, тише. Нас же предупреждали.
О чем их, интересно, предупреждали? Всего-лишь один банальный вопрос. Пришлось копаться у себя в закромах.
Но ничего.
А потом до нее дошло.
Не было вообще ничего.
Ничегошеньки. Ни капельки понимания. И ни одного имени.
— А… кто я?
Локти подвели, и она упала на подушку, донельзя изумленная и разочарованная. Это был… очень неприятный и неожиданный поворот. Какое-то гудение внутри, недовольный бубнеж на подсознании никак не желал лечь ясностью сконструированной мысли. Снова и снова пытаясь поднять хоть какие-то воспоминания, судорожно ворочала мозгами. Только заработала себе головную боль. Пока она изо всех сил старалась вспомнить хоть малейший кусочек, седовласый уволок миниверсию женщины за дверь. Большую дверь, из настоящего дерева. Откуда пришло знание, что дерево настоящее, она и не знала.
Просто всплыло.
Пока она ковырялась в себе, в комнату вернулся седовласый, без всхлипывающей миниженщины. Выворачивать себе мозги надоело, и она терпеливо разглядывала знакомого незнакомца.
Мужчина внезапно оказался… симпатичным. Солидный дядька. Суровый даже. Только мялся заметно, усаживаясь в кресло. Покашливал и глядел ответно.
— Милая, мы… прости нас… Врачи говорили, что память может тебя… подвести. Но уверяли, что потом все вернется. Это так странно. Э-э-э, я твой папа. А вот она… твоя мама. Ты попала в страшную аварию, детка. Ты так долго пролежала в коме. Мы так беспокоились! Но все позади, все будет хорошо, все наладится, милая. Мы тебя любим!
Вот же заладили. Все будет хорошо, все будет хорошо.
Лицо человека, назвавшегося ее папой, застыло в непонимании от ее вида. Видать, ее тоже перекосило. Пришлось первой отворачиваться и глаза зачесались, как неродные.
— Тебе нельзя нервничать, детка. Мы… тут рядом. Только позови. Ладно?
Мужчина, который теперь папа, банально сбежал.
Самым натуральнейшим образом сбежал, только лопатки быстро-быстро шевелились, когда он уходил. Сбежал, оставляя ее одну со своими домыслами. Вернее, отсутствием мыслей как таковых. «Авария, значит. Врачи предупреждали, значит. Обещали, что все вернется… ну ладно».
Выбирать то все равно не из чего.
Только голова раскалывается от всех этих ковыряний в мозгах. Выпростанная из-под одеяла рука показалась чужой. Как будто пришили впопыхах, не задумываясь о функциональности, а кожа была полосатой. Бледно-синие полосы перекрещивались с яркими кусочками розового цвета. Из неких глубин сознания выплыло знание. «Пересаженная кожа». Мелкий зуд уже поднадоедал и ей пришлось выбираться из завалов одеял и подушек. Движение в какой-то мере чуть успокаивало. Тело нехотя, но слушалось.
Но все равно чуть не рухнула на пол мордой вниз.
Чертово одеяло запуталось в ногах, словно отпускать не хотело.
Первое, что попалось в глаза, было огромное, чуть ли не на всю стену, зеркало в резном обрамлении. Дерева тут явно не жалели. Это же зеркало, ничуть не умаляя, показало ей исхудавшее до состояния скелета неказистое тело с непропорционально выглядевшей головой. Без волос голова казалась надутым шариком, посаженное на тоненькую шею и прицепленной к торчащим ключицам. Длинная хламида в пол скрывала все остальное, но тяжелый вздох все равно вырвался. Что там под одеждой было, она прекрасно понимала, оглядывая ниточки рук. Сокрытое наверняка выглядело не лучше.
Если не хуже.
По лицу и шее тоже очень сильно выделялись розовые полоски. Внезапно возникло ощущение нехватки чего-то очень важного на щеке. Очень старого.
И по всей видимости, не очень-то и нужного.
И кожа казалась ей ненастоящей. С чужого плеча. Будто кто-то содрал с кого-то кожу, и натянул на нее. Собственная кожа была какой-то… неудобной. Не по размеру.
Вкривь-вкось сшитая и напяленная на непослушное тело.
И чесалась. Везде.
Но воспоминаний не вылезло никаких.
Вообще никаких.
Только пальцы подрагивали на уровне бедер, словно желали схватиться за что-то. А вот этого непонятного чего-то действительно не хватало. Еще бы вспомнить, чего именно.
А еще ей было невероятно спокойно. Она все ждала, когда же вылезет хоть какая-нибудь искорка истерики или чего подобного. Но нет. И как ни странно, при всем это она была спокойна, как космический корабль.» Корабль? Почему корабль? И почему именно космический?».
