— Я выполню твою просьбу, — наконец сказал он, и его лицо перекосило так, будто его заставляли делать что-то аморальное, — но учти, увидеть отца ты не сможешь, но если сосредоточишься, сможешь услышать его. — Армин интенсивно закивал — ничего, пусть только голос, ему достаточно уже и этого. — Дай мне свою руку. Жан, ты тоже.

— Руку? Разве я могу дотронуться до тебя?

Помнится, два года назад он уже пытался взять его за руку, но тогда Армин ощутил лишь воздух, это и не удивительно в случае… призрака. Кирштайн-младший прищурился и недоверчиво посмотрел на Хранителя. Или Арлерт соврал ему тогда и нарочно не помог?

— Теперь можешь, — подтвердил тот.

— Теперь? Что с тобой произошло? У тебя глаза другие, в них ведь раньше было море, а сейчас…

— Ты хочешь поговорить с отцом или нет? — раздражённо спросил Арлерт, но тут же тихо извинился.

Армин дёрнулся от резкого выпада со стороны Хранителя и нервно кивнул — похоже, он затронул какую-то неприятную тему. Он собрался с духом и протянул руку Хранителю. На удивление, он действительно смог взять её, но эти ощущения отличались от реального физического контакта. Армин чувствовал, как что-то обволокло его ладонь со всех сторон, будто он окунул руку в тёплую воду. Эти прикосновения давали успокоение. Армин вспомнил, как раньше, когда он был расстроен чем-то или злился, к нему на колени ложился Лютик и начинал громко мурчать. Тогда юноша гладил мягкую рыжую шерсть, и становилось сразу легче.

— Закрой глаза, — попросил Хранитель. Армин послушно зажмурился. — А теперь отбрось посторонние мысли и сконцентрируйся на своих ощущениях, на том, что окружает тебя.

«Легко сказать, — хмыкнул Армин. — Будь ты на моём месте, вряд ли бы так просто избавился от мыслей о приближающейся смерти».

«Я знаю, каково это, — прозвучал в голове голос Арлерта, и Армин весь мурашками покрылся — не очень-то здорово, когда посторонние читают твои мысли, — но сейчас, ты должен быть сильнее их».

«Знаю, только не лезь больше мне в голову, это вторжение в частную жизнь. Пожалуйста».

Арлерт хмыкнул, но больше ничего не сказал. Армин сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Он не особо понимал, что значит сконцентрироваться на своих ощущениях.

— Чем я вообще занимаюсь? — тихо пробубнил он.

— Скажи кому — не поверит, не правда ли?

Армин вздрогнул и инстинктивно сжал руку Арлерта. Он и сам сейчас с трудом верил в происходящее, всё это действительно было похоже на сон. Столько лет Армин не слышал уже этот голос: бодрый, ласковый, с низким тембром. Голос, который всегда хранился в его сердце. Голос, который он боялся забыть.

— Па, — почти беззвучно, чуть гнусаво из-за заложенного после слёз носа позвал Армин.

Он боялся говорить громко, будто мог спугнуть дивную птицу, которую можно было увидеть только раз в несколько сот лет. Даже собственное дыхание и стук взволнованного сердца казались чрезмерно громкими.

— Па, это правда ты?

— Да, сын.

Как же Армину не хватало этого доброго «сын». Жан редко звал его по имении, всё чаще из уст его звучало «сын» или «сынок». Многие из тех, кто знал об этом, и даже дядя считали это странным, но для Армина такое обращение чувствовалось гораздо роднее, чем сухое «Армин». Да и сам он звал его ласково «папа» или «па», но на публике звучало неизменное «отец». Армин очень гордился Жаном, гордился тем, что этот замечательный человек был именно его отцом. Но после того, как Жана не стало, это слово утратило своего первоначального величия, потому что Жан остался настолько же значим только для семьи.

— Я так рад. Мне, нам с мамой не хватает тебя, она до сих пор оплакивает твою смерть.

Армин очень хотел открыть глаза и увидеть отца, но боялся даже пошевелиться. Горячие слёзы снова потекли по щекам. Последнее сохранившееся чувство, связанное с отцом, — могильный холод на губах после поцелуя в бледный лоб, который обжигал до сих пор. Армин жаждал согреться в объятиях Жана, он готов был на всё, даже отдать на растерзание Дьяволу душу, ради нескольких секунд объятий с отцом, только бы вновь почувствовать тепло его крепкого тела.

— Мне тоже не хватает вас. Ни дня не проходит без мыслей о моих драгоценных жене и сыне. — Щеке стало тепло, будто само солнце грело её своими лучами. Армин коснулся её, но пальцы почувствовали только собственную кожу. — Ты так сильно вырос, прям красавец на выданье. Мамины гены, я не был настолько хорош.

Армин усмехнулся и вытер нос тыльной стороной ладони.

— Жан, у нас мало времени, — встрял Арлерт.

— Почему? — забеспокоился Кирштайн-младший.

— Послушай меня, сын, — серьёзно начал Жан, и Армин заволновался ещё сильнее. Он крепче сжал руку Хранителя — нет, больше он не отпустит. — Армин тебе никогда не врал, он всегда заботился о тебе и защищал. Ты должен слушаться его.

— Почему тогда он ведёт себя так? Почему он не может сказать мне всё прямо?

— Закон, будь он неладен, — хмыкнул Жан.

— Закон? Что ещё за Закон?

— Жан, — вновь позвал Хранитель, намекая, чтобы тот поторопился.

— Небесный Закон, из-за которого ты теперь находишься в большой опасности, — речь отца ускорилась. — Будь начеку и остерегайся девушки, с которой ты был в порту.

— Девушки? Ты про Лию? — У Армина голова пошла кругом. Он потерял ныть разговора.

— Они нашли нас, — вдруг раздался напуганный голос Арлерта.

— Что? Кто нашёл? Что происходит?

— Надо уходить!

— Армин, запомни, — Жан спешил, нервничал. Сердце в груди Кирштайна-младшего сжалось. Он чувствовал, что совсем скоро он вновь потеряет то, что так долго искал. — Дядя тебе непременно поможет и защитит, и я тоже всегда буду рядом с тобой и твоей мамой.

— Нет, нет, пап, пожалуйста, не уходи. Только не снова.

— Доверяй своей семье, она всегда будет любить и оберегать тебя.

— Пап, останься, прошу.

— Жан! — завопил Арлерт.

И тут же правую лопатку пронзила острая боль, Армин вскрикнул и отпустил руку Хранителя. Тепло моментально сменилось холодом, а день — ночью. Армин снова потерял.

***

Людей вокруг было слишком много, казалось, что даже воздуха из-за них стало не хватать. Лия любила институт, любила учиться, но сегодня его огромное здание казалось просто крохотным, а количество студентов на один квадратный метр превышало все мыслимые нормы. Голова с утра раскалывалась, а одна мысль о еде вызывала рвотные позывы.

После того, как в субботу поздно вечером она благополучно добралась до общежития, под расспросы соседок по комнате немного отдышавшись, Лия обошла всех знакомых и тех, кто знал её имя, в здании и попросила их говорить какое-то время, что они незнакомы, если кто будет спрашивать, кто бы это ни был. Молчание особо любопытных и даже комендантши ей пришлось купить за небольшую сумму. Воскресенье Лия провела в комнате и вообще старалась ни с кем не говорить и не выходить наружу. Но идти в понедельник на занятия, так или иначе, пришлось. Рейс старалась забыть и превратить всё в обычный кошмар, но этот кошмар преследовал её даже наяву. Она пыталась храбриться и делала вид, что абсолютно спокойна, но даже так, сесть на любимое место возле окна она не решилась.

Лия нервничала, оттого злилась, вот и срывалась на каждого, а когда поняла, что натворила, даже лучшая институтская подруга уже делала вид, что не замечала её. Лии уже было знакомо чувство одиночества, но тогда, в старших классах, была одинока её душа, теперь же она поняла термин «абсолютного» одиночества. Ей хотелось поговорить с кем-нибудь, поговорить по душам, попросить совета и помощи, а не просто высказаться в пустоту. Единственной, кто смог бы защитить, была мама, но теперь у Лии не было возможности связаться с ней, она за долгие годы даже не выучила её номер телефона. Рейс действительно боялась, что она уже могла более и не увидеться с матерью.

Лия вышла из аудитории и остановилась около колонны в холле, подперев её боком. Сердце никак не хотело замедлять свой ритм, беспокойство давило, заставляло желудок скручиваться в тугой болезненный комок. Она итак почти не спала эти две ночи, а если всё продолжится в том же духе, то и вовсе рассудок можно потерять. На плечо легла чья-то рука — Лия резко обернулась и шарахнулась в сторону.