В том, что Эрен был не виновен, Армин не сомневался. Даже если он и выходил ночью на улицу и бродил где-то возле дома Штольца, Эрен бы не опустился до убийства обычного гражданского. Йегер, конечно, был порой довольно вспыльчив, но он бы не стал так глупо разбрасываться жизнью, даже если это касалось Армина. Но вряд ли кто-то ещё верил в Эрена так же сильно. Быть может, Жан, но — Арлерт повернулся на спину — в Кирштейне сейчас боролись две личности, и Армин не был уверен в том, какая из них одержит верх: Жан-полицейский или Жан-отвергнутый-муж.
На город опустились сумерки. Армин закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Желание поговорить с кем-нибудь накатило морской волной. Армин не часто делился с кем-то своими переживаниями, стараясь выкарабкаться из личных проблем самостоятельно, чтобы не причинять никому неудобство. Да лет пятнадцать-двадцать назад особой нужды в этом и не было, потому что эти двое, Эрен и Микаса, всегда чувствовали, если их друг начинал очередной процесс самокопания. Но, может, сейчас было то самое время, когда стоило бы вспомнить былое? Тем более, что проблема касалась их троих. Армин собрал волосы в хвост, накинул кофту, спустившись вниз, натянул сапоги и вышел на улицу, где уже начали снимать с фонарей защитные колпаки, освещая улицы световыми кристаллами с чуть зеленоватым светом.
Дом Микасы и Жана располагался на соседней улице от дома Эрена. Жан, конечно, не был рад такому близкому соседству с Йегером, для него в идеале вообще было находиться за две стены от «источника раздражения», как некогда назвал он Эрена, да только вот стоило ему сказать это Аккерман, как тот сразу притих и более не поднимал эту тему. «Ты бы видел её взгляд, — рассказывал тогда Жан Армину. — Хорошо у неё в руках ничего острого не было, а то бы на себе испытал всю боль титана от разящего удара Микасы Аккерман». И почему-то Армину показалось, что Жан вряд ли тогда преувеличивал.
На счастье, Кирштейна дома не оказалось — таинство троих не должно было быть услышано посторонними. Немного удивлённая Микаса пригласила Армина в кухню, заварив переставший быть изыском чай, вежливо справилась о самочувствии и спросила о причине визита. После вопроса Армин грустно улыбнулся. Они перестали быть настолько близки, чтобы просто приходить друг к другу в гости и беззаботно разговаривать на различные темы, около шести лет назад, после того, как Микаса вышла замуж за Жана, и Армин точно знал, что причина была вовсе не в Кирштейне. Просто тот, кто объединял их с Аккерман, перестал занимать «золотую середину». Оба, и Армин, и Микаса, знали, что в этом не было чьей-либо вины, но оба же знали и то, что от раскола в их трио уже нельзя будет избавиться — даже если разбитую посуду склеить, трещины всё равно будут видны. Армин без тайн рассказал, что случилось с ним вчера и что произошло с Эреном сегодня. Микаса слушала как обычно молча, не перебивая, лишь лицо с потрохами выдавало все её переживания. Микасе не шла гражданская жизнь, хоть она и сменила короткую стрижку на длинный хвост, а «бело-синие крылья» на платья и юбки, в душе она оставалась всё тем же солдатом, готовым по первой команде ринуться в смертельный бой. Из бывших разведчиков, пожалуй, только Конни с Сашей смогли отбросить своё военное прошлое, да и их оно, правда, преследовало тенью по ночам.
— Я не мог остановить Жана, иначе бы сделал только хуже, — закончил Армин, смотря, как неспокойное пламя свечи колышется в тёмной жидкости кружки.
— Ты поступил правильно, — тихо отозвалась подруга, но в ушах Арлерта отразилось «Ты должен был спасти его!». — Я уверена — Жан во всём разберётся, очевидно, что Эрен не виноват.
Армин из-под ресниц взглянул на Микасу — она тоже не верила. Не верила в то, что хоть кто-то будет разбираться в случившемся. Эрена просто устранят как угрозу. Армин не сомневался в том, что, стоит ему только уйти, как Аккерман помчится на всех парах в тюрьму, вызволять человека, называющего братом, но любящего платонической любовью. Да, Армин не знал, почему Микаса выбрала именно Жана, но в то же время прекрасно осознавал, почему она вообще кого-то выбрала. Просто это был её способ не сойти с ума.
— Прости, что отнял у тебя Эрена.
Поражённая Микаса широко раскрыла глаза и в упор посмотрела на Армина. Ему сложно было прочесть Аккерман, в отличие от Эрена, она всегда держала книгу своей души закрытой, но стоило только кому-нибудь начать разговор об Эрене, как она тут же выставляла содержание на показ. И сейчас в её оглавлении Армин видел главы печали, обиды, зависти и злости. Армин видел, что многие из этих глав были посвящены исключительно ему.
— Но я обещаю, что верну его, — Армин посмотрел в серые глаза напротив и улыбнулся.
Он хотел, чтобы Микаса поверила ему, чтобы она поняла, что он никогда не собирался отнимать у неё Эрена. Армин очень хотел хоть что-то сделать для того, чтобы дорогие ему люди были счастливы. Армин усмехнулся про себя. Счастливы, опять он забылся: они же дети войны, они не могут быть счастливы.
— Если так, — подалась вперёд Аккерман, — позволь мне помочь тебе.
— Нет, — покачал головой Армин, — я эту кашу заварил, мне и расхлёбывать. Тем более сейчас ты должна заботиться не только о себе. — Микаса плотно сомкнула челюсти и, отвернувшись, положила руку на живот, сжимая ткань кофты. — Жан знает?
— Я не говорила ему.
Армин взял её руку.
— Прошу тебя только об одном, — серьёзно сказал он, — помни, этот ребёнок ни в чём не виноват.
Микаса расслабилась и убрала руку с живота. Со стороны входа послышалась возня, Армин быстро убрал руку с руки Микасы и сел прямо.
***
Жан поправил на предплечье форменный плащ и, кинув последний взгляд на небольшой одноэтажный дом, построенный наспех, продолжил свой путь. Он устал, как собака, раздражение с самого утра клокотало где-то в глотке, жаждая выплеснуться на какого-нибудь бедолагу. Подготовь отчёт, составь рапорт, сопроводи преступника, разберись в семейной разборке и прочее, и прочее. А тут ещё и дело Йегера на него повесили, как будто специально хотели добить, знали же, что они оба бывшие разведчики. Жан был в курсе о приказе королевы Хистории и в полной мере представлял, что произойдёт, если вина Эрена будет доказана, но Жан ни на минуту не сомневался, что он поступил правильно.
Кирштейн вошёл в дом и повесил на крючок плащ. Снимая сапоги, он вслушался в звуки — к ним пришёл гость, и, судя по голосу, Микаса разговаривала с Армином. Жан кинул обувь на пол, и разговор сразу прекратился. Тут нечему было удивляться, поскольку и раньше Жан не был таким уж и близким другом для них, а сейчас и вовсе, похоже, превратился во врага народа. Кирштейн молча вошёл в кухню и встал в дверях, внимательно осматривая собравшихся. Армин даже головы не поднял, сидел за столом смирно, будто на занятиях в кадетском корпусе, а вот Микаса своих чувств не скрывала, да и выражение её лица в общем-то не особо отличалось от обычного. Аккерман сдержанно поздоровалась с мужем и чуть склонила голову.
— Мне пора, — сказал Армин, вставая со стула, — загляну как-нибудь ещё. Береги себя.
Он попрощался с подругой и уже на выходе из комнаты, проходя мимо Жана, взглянул ему в глаза. В этом лице без улыбки, в тёмных голубых глазах, нахмуренных бровях не было ненависти или злости, не было обвинения. Пожалуй, единственное, что увидел тогда Жан, было глубокое разочарование. Как только Армин вышел из дома, Жан с непринуждённым видом прошёл в кухню, налил в кружку воды и четырьмя большими глотками осушил её, затем присел за стол и, криво улыбнувшись жене, спросил:
— О чём разговаривали?
— Да ни о чём интересном, — бросила Микаса, вставая с места и проходя мимо него.
Жан сжал челюсти и, схватив жену за руку, грубо дёрнул её на себя, усаживая на своих коленях.
— А мне вот показалось, что тема была очень увлекательной, — горячо прошептал он ей на ухо.
Жан сдавил Аккерман в объятиях, не давая двигаться, и запустил руку под женскую кофту, прошёлся по крепким мышцам на животе, очертил пальцами выступающие рёбра и сжал в ладони упругую грудь. Два месяца Аккерман не подпускала его к себе, два чёртовых месяца он жил, как голодная псина на привязи, перед которой, виляя задом, ходила его добыча. Жан изголодался, желание уже трудно было сдерживать, и он готов был вгрызться острыми клыками в свою жертву лишь бы утолить его.
