— Пусти меня, — прорычала Микаса, вырываясь из цепкой хватки мужа. — Не смей меня трогать.
— Нет, я слишком долго ждал этого.
Сжимая правой рукой грудь, Жан прошёлся языком по тёплой шее Микасы, свободной рукой оттянул длинную юбку и, раздвинув ноги Аккерман, заласкал её между бёдер. Микаса согнулась пополам и резко распрямилась, ударяя затылком по носу Жана. От сильной боли в носу Кирштейн застонал и ослабил хватку. Воспользовавшись моментом, Аккерман вырвалась из рук мужа и, развернувшись, ударила Жана ногой в живот, из-за чего тот потерял равновесие и вместе со стулом упал на пол. В ушах звенело, из разбитого носа на рубашку капала кровь, горло раздирал кашель. Жан шмыгнул, вытер кровь с губ и со зверской улыбкой уставился на жену, схватившую со стола нож и выставившую его вперёд, обороняясь.
— Ненавидишь меня, да? — усмехнулся Жан. — Ну конечно, — он встал с пола и взял стул за спинку, — это же я виноват во всех твоих бедах! — И тут же Жан поднял стул вверх и с размаха ударил им по столу; прозвучал треск дерева, и мебель большими щепками посыпалась на пол. Микаса оскалилась, сделала полшага назад и крепче сжала в ладонях нож. — Я же тебе всю жизнь испортил, верно?! Я лишил тебя любимого человека, я заставил тебя выйти за меня! Из-за меня ты несчастна!
Жан замолчал. За последние десять лет это был первый случай, когда ему захотелось расплакаться навзрыд. Болел нос, болел живот, но это боль не шла ни в какое сравнение с тем, как сейчас болела его душа. Множество раз он спрашивал себя: за что, за что он получает всё это? Жан помнил день их свадьбы, помнил, с какой гордостью смотрел на него отец, приехавший с матерью в Новую Шиганшину, помнил улыбку мамы и её слёзы счастья. Жан помнил, как во время поцелуя Микаса нехотя подалась в перёд и, лишь слегка коснувшись его губ своими, отстранилась. Кирштейн не был глупцом, он прекрасно знал, что Аккерман никогда не любила его, и прекрасно понимал причину, по которой она связала свою судьбу с ним, но всё же он надеялся, что когда-нибудь, он сможет стать для неё чуть больше, чем просто ходячей куклой.
— Прости, Микаса, что так сильно люблю тебя.
Микаса выпрямилась и опустила нож. В почти чёрных от тусклого света свечей глазах напротив Жан увидел себя — такого же несчастного, отдавшего всего себя человеку, сердце которого принадлежало другому. Только в такие моменты Жан мог чувствовать связь с Микасой.
Кирштейн нервно улыбнулся и вышел из комнаты, не услышав за спиной тихое женское «не виноват».
***
Эрен сидел на кровати, скрестив ноги и прислонившись к каменной стене спиной, и рассматривал трещины на потолке, приобретавшие в свете единственной кристаллической лампы различные формы. Он промаялся в тесной темнице весь вчерашний день и всю ночь, но к нему так никто и не пришёл. Он уже было подумал, что про него и вовсе забыли, но редкие шорохи за глухой дверью и тихие разговоры давали понять, что стерегут его не хуже, чем двенадцать лет назад, когда новоиспечённый перевёртыш после битвы за Трост был прикован в тюрьме цепями. На удивление мозг не докучал тяжёлыми мыслями о возможном будущем. Обычно Эрен добивался этого, выпивая немалую порцию вина или эля, но в этот раз разум, видимо, решил сделать хозяину хороший подарок.
— Надышись перед смертью, — тихо пробубнил Эрен и криво улыбнулся.
Он громко вздохнул, рухнул на кровать и прикрыл глаза. И сколько ещё он будет торчать здесь, не ведая о своём положении? Тут за дверью раздался голос:
— Вольно. Открывай дверь.
В дверном замке заскрежетал ключ, дверь отварилась, и на пороге появился Жан. Эрен запрокинул голову и, чуть улыбнувшись, сел на кровати. Выглядел Кирштейн не лучшим образом, а отбрасываемые из-за кристаллической лампы тени, делали его лицо ещё более уставшим и болезненным. И что-то Эрену подсказывало, что причина мук Жана крылась вовсе не в возможной казни Йегера, и пластырь на носу капитана только сильнее подтверждал это предположение.
— Привет, Жан, — непринуждённо поздоровался Эрен. — Фигово выглядишь.
Жан покривился и сел рядом с Эреном.
— Зато ты уж больно хорошо.
Кирштейн схватился за голову и упёрся локтями в бёдра.
— А что, есть повод рвать на себе волосы? — хохотнул Эрен.
Жан выпрямился и в упор посмотрел на него. И в серьёзном лице Кирштейна Йегер не увидел ничего, кроме осуждения. Жан не ненавидел его, хотя на то было куча оснований, Жан не злился, хоть Эрен и видел причину его разбитого носа в себе, Жан не жалел его, хоть они и прошли всю войну плечом к плечу как боевые товарищи. Жан только осуждал.
— Ну, что ты так смотришь на меня? — с вызовом спросил Эрен. — Неужели ты считаешь, что я убил того человека? Ты действительно думаешь так после того, как мы вместе спасали этих людей от титанов?
Жан пару секунд молчал, а потом спокойно ответил:
— Эрен, позволь мне задать тебе только один вопрос: для чего ты всё это делаешь? Ты действительно беспокоишься за Армина или таким образом просто пытаешься оправдать себя?
Рука Йегера дрогнула — Эрен бы никогда не подумал, что Жан опустится до такого.
— Это уже два вопроса, — гнев заклокотал в груди бывшего разведчика, прямо как несколько лет назад при виде титанов. — Можешь обвинять меня в чём угодно, но не приплетай сюда Армина.
И вот осуждение в карих глазах напротив сменилось разочарованием.
— Что ж, Эрен, я услышал твой ответ.
— Вольно, — прозвучал властный голос, и в камере появился человек в штатском.
Жан тут же встал с места и отдал честь. Начальника тюрьмы Грегори Фокса Эрен знал лично, хоть и не был особо близок. В общем-то, познакомились они при строительстве тюрьмы, которая и предназначалась по большей части для перевёртышей, тех, кто обладал силой титана. Тюрьма, обнесённая по периметру пятиметровой стеной, была небольшой, но имела два подземных уровня — на втором, как предполагалось, и должна была провести всю оставшуюся жизнь Энни. Фокс был бывшим Военным Полицейским, и потому Эрен подсознательно не доверял ему, но его добрая улыбка и тёплый взгляд почти чёрных глаз позволили Йегеру перейти из оборонительной позиции в доверительную. Эрен понимал, что уж если кто и сможет найти правильный выход из сложившейся нелёгкой ситуации, то только Фокс. Йегер кинул быстрый взгляд на капитана — Жан мог бы помочь, если бы дело касалось выживания всего человечества и не имело для него личный характер, но, увы, сейчас всё было настроено против Эрена.
— Рад видеть вас в добром здравии, Эрен, — льстиво улыбнулся Фокс и обратился к Кирштейну: — Вы свободны, капитан, можете идти.
Удивлённый Жан с секунду стоял недвижимо и, чуть подавшись вперёд, неуверенно возразил:
— Но ведь вы поручили его дело мне?
— Да, но сейчас вашего участия не требуется, вы свободны, капитан, — настойчивее повторил Грегори.
Жан нахмурил брови и вышел из камеры, протиснувшись между стеной и ещё одним человеком в штатском, которого Эрен не заметил сразу, и от Йегера не ускользнуло то, с каким недоверием и непониманием Кирштейн посмотрел на своего начальника.
***
Жан ходил по бесконечным коридорам второго подземного уровня, освещённых ярким светом кристаллических ламп. Он просто хотел успокоиться, побыть одному и разложить свои мысли по полочкам. Понимание происходящего уже давно покинуло его, да и разбираться в чужой логике сейчас хотелось меньше всего. Жан прошёл ряды решёток, завернул за угол и собирался уже подняться по каменной лестнице, чтобы выйти наружу, когда из тёмной темницы по правую руку послышался тихий плач. Жан замер и вслушался, подумав, что, возможно, ему померещилось или то был писк мышей, но всхлип, другой, и уже стало определённо ясно — за решёткой плакал человек.
— Эй, кто здесь? — громко позвал Кирштейн и приблизился к решётке.
Напрягши зрение, он смог разглядеть у дальней стены небольшой сжавшийся силуэт, вздрагивающий от рыданий. От вопроса Жана человек резко вскинул голову и сильнее вжался в стену. Жан снял с крюка небольшую лампу и направил свет кристалла в темницу. Заключённым оказалась девчушка лет десяти, не больше. Одетая в тоненькое серое платье, она вытирала запачканными ладошками слёзы с лица и испуганно таращилась на капитана большими глазами. Кирштейн присел на корточки и поставил лампу на пол. Второй подземный уровень предназначался для людей, обладающих силой титана, и жестоких убийц, в крайнем случае сюда сажали людей, если на первом уровне не хватало мест, но за всю его работу, такого ещё никогда не случалось. Вряд ли эта девочка могла кого-нибудь убить, да если это и так, то — Жан мазнул взглядом по кандалам на худенькой детской ножке — приковывать тяжёлой цепью было лишним.
