– На твоем месте я бы повеселилась напоследок, – обронила она с грустинкой в глазах, – кто знает, когда доведется вернуться.

– А знаешь, ты права, – резко выпрямившись, я отбросила пяльца, – пойдем!

– Наконец я узнаю свою сестренку, – Гвер порывисто меня обняла, и мы, взявшись за руки, побежали в покои к Гвен.

Младшая всполошилась, но, убедившись, что это мы, увлекла к сундукам. Там уже лежали, аккуратно сложенные, наряды к завтрашнему празднику. Никаких шелков и жемчугов – простые домотканные платья с минимумом украшений, только корсаж был вышит колосьями да полевыми цветами, как и полагалось на праздник урожая.

Атмосфера надвигающегося праздника действительно развеяла болото апатии, в котором я пребывала. Многочисленные ароматы из замковой кухни, запахи венков и свежих ягод возвращали во времена беззаботного детства, и можно было представить, что никакого замужества нет и не будет. Или когда-нибудь будет – но по любви, с красивым парнем, от чьей улыбки замирает сердце.

Мы выбрались через черный ход, кухарка Теа только покачала головой. Мы знали, что она не сдаст нас матушке – и то, что та для порядка покричит на прислугу и успокоится.

Она свято верила, что в такой праздник нас от любого лиха хранят боги. Хранят—то хранят, но меня от судьбы не уберегли. Впрочем, сегодня я собиралась обо всем забыть.

Как и ожидалось, нас не узнали. Почти все девушки в наших землях были медноволосыми, чуть реже встречались пшеничные, каштановые и русые косы. Только признанная красавица Этайн гордо носила корону блестящих волос цвета вороного крыла.

На главной деревенской площади горел костер, повсюду стояли палатки и фургоны торговцев. Сновали замковые слуги с бесплатными угощениями на деревянных разносах. Тут и там вкрадчиво звучали лютни менестрелей, вот только один из них не играл, а что-то рассказывал, собрав вокруг себя целую толпу.

Немолодой, он восседал на перевернутой кадке и то и дело чесал бороду. Мы с сестрами придвинулись ближе.

– И не врешь, что из столицы? – звонко спрашивал какой-то парень. Его лицо закрывала полумаска, как у всех на празднике, но по комплекции и ярко-соломенным вихрам я сразу узнала местного задиру Энгуса. Говорят, он не обошел вниманием ни одну девицу и даже кого-то опозорил, из-за чего бедняжке пришлось уехать к дальней родне.

– Чем докажешь? – добавились голоса.

– Я не пел во дворце у короля, – старик пожал плечами, – только в столичной таверне. Верить или нет, решать вам.

– Неужто погнали тебя оттуда? – кто-то был изрядно удивлен, что менестель покинул прибыльное место и забрел в глухую провинцию.

– Сам ушел, с моей дыхалкой там не прожить. Здесь небо цвета горечавки2, а там черное, закопченное. От каждого дома дым коромыслом, но больше всего над башней магиков. Неблагим делом там занимаются, помяните мое слово. А на окраине не прекращается стук топоров и кирок, я заснуть не мог, хотя всегда засыпал даже под храп моей Айлин. Магики оскверняют священную гору, добывают злато и камни для своих ритуалов. Видите наши дубы? – лютнист воздел руки в стороны, – там таких не видал.

– Да как же так? – ахнул кто-то, – у них ничего не растет?

– Только в теплицах и оранжереях, под черным небом все живое гибнет. Однажды под дождь попал, так вот что со мной сталось… – старик эффектным жестом снял полинявший берет и продемонстрировал проплешину, – а раньше в моих волосах было столько жизненной силы, сколько не у каждого молодого найдется.

Мы с сестрами переглянулись.

– Что-то мне расхотелось туда ехать, – шепнула младшая Гвен, – может, еще не поздно поговорить с батюшкой.

Ей, может, и не поздно, а вот мой брак – дело решенное.

– А ну-ка пойдем, – Гвер с проницательностью мирового судьи уловила смену настроения, – мы здесь для того, чтобы веселиться.

– Правильно, красавицы, нечего стариков слушать! Давайте танцевать!

Белокурый Энгус подхватил под локти моих сестер, стоявших ближе к нему – и Гвер едва успела взять меня за руку, как мы побежали.

Я узнавала это место – венки и ленты указывали путь к большой поляне посреди дубовой рощи. В память о временах, когда знать чествовала богов вместе со своими подданными, топча в танце ту же землю, посредине на каменном постаменте высилась статуя Богини жизни. И вот вокруг нее сейчас закручивался хоровод, наматывая не первое годичное кольцо.

Все походило на странный ритуал – а для меня праздник и был ритуалом прощания, перехода. Но пока… пока я была частицей одного целого, маленькой, но нужной песчинкой, из каких складывался этот мир.

Танец тем временем сменился – хоровод распался на две колонны, в которых танцующие то и дело менялись партнерами. Особенность танца была в том, что когда музыка внезапно смолкала, ты оказывался в паре с кем-то. Если девушка с девушкой или парень с парнем, то они просто пожимали друг другу руки, а если слепой жребий падал на парня и девушку, то по правилам полагался поцелуй. Не знаю, куда смотрели боги, но после двух безобидных смен пар я оказалась напротив Энгуса. Не долго думая, он притянул меня к себе и прошелся большими ладонями по всем выступающим местам. Его язык змеей скользнул мне в рот, вызывая легкую нотку брезгливости.

– Прекрати, Энг, – меня охватило неприятное чувство – еще не паника, но вполне ощутимое напряжение. Все веселились, и на нас никто не обращал внимания. Невидимые на виду. Еще и стемнело, что позволило парню запустить руки мне под юбки.

– Так ты знаешь мое имя, красавица, – блондин нехотя вернул их мне на талию – менестрели снова ударили по струнам, и те, кому не досталось поцелуя, отступили к деревьям, – а мне показалось, что раньше я тебя не видел.

То есть, он принял меня за прибывшую из соседних деревень. Конечно, кто подумает на дочь барона.

– Слухами о тебе полнится наша земля, – сказала я насмешливо, но Энгус принял сказанное за чистую монету.

– Хочешь – прямо сейчас пойдем к стогам, и я докажу правдивость этих слухов, – горячо зашептал парень, а в голове вспыхнула безумная идея – если позволить местному гуляке больше, чем положено, то я больше не понадоблюсь Магистру.

– Хорошо, только у меня горло пересохло, – и от безумной пляски, и от волнения.

Энг подхватил меня на руки и, отсалютовав кому-то, покинул колдовские круги танцующих.

На самом деле, своей прямотой и своеобразной честностью Энгус мне нравился куда больше, нежели женихи-чистоплюи, периодически сватавшиеся то ко мне, то к сестрам. Деревенский парень не клялся в любви и не обещал больше, чем ночь удовольствия. При этих мыслях на щеках расцвел румянец – хорошо, его не видно в темноте.

Мы ворвались на улицы, подсвеченные факелами, и Энгус закрывал меня своим плащом, как законную добычу. Все, кто попадался навстречу, понимающе улыбались, кто-то отпускал скабрезные шуточки.

– Вот, выпей, – Энг взял деревянную кружку с разноса и попытался напоить с рук, да еще и навесу. С первой вышло успешно, а вот со второй… Специально или нет, самогон выплеснулся мне на грудь, а я только растерянно улыбалась. Мир казался слишком прекрасным, почти Пристанищем блаженных3, чтобы меня волновали подобные мелочи.

– А ну-ка снимай, – парень подцепил пальцем насквозь промокшую блузу, – простудишься.

И он бережно помог избавиться от ткани, липнувшей к коже. В другой раз я бы подумала, а лучше ли без нее, учитывая, что корсаж мало что прикрывал.

Но тогда веселило все – даже то, что грудь норовила из него выпрыгнуть. Наверное, в самогон подмешали что-то еще, вроде веселящего настоя, но опять же, это пришло в голову не сразу.

Мне было слишком хорошо. И то, что рука Энгуса нырнула вовнутрь, ухватив чувствительный сосок, тоже нравилось. Мне нравился этот парень, сын простого кузнеца. Вот какие у него руки! Закатанные рукава неприкрыто демонстрировали, с какой силой он мог опускать молот.