— И камелий в особенности, — добавил другой блондин.

— За поощрителей садоводства, — ответила Соня.

— За здоровье их карманов, — добавила Адель.

Все выпили.

Исчезли еще две бутылки. Разговор становился живее и откровеннее. Парочки разместились: Адель о чем-то шепотом разговаривала с Орсоховым, толстый блондин сидел рядом с Соней, обняв ее за талию.

— Господа, поедемте в парк, — предложила Адель.

— Что же мы там будем делать? — рискнул заметить Орсохов.

— Поедемте, поедемте, — крикнула Соня.

Четверо собеседников поднялись с мест и, расплатившись, направились к выходу.

В то время, когда Соня, которая шла последней, выходила из дверей гостиницы, по тротуару проходил очень молодой человек, так лет двадцати с чем-нибудь, с очень живой и выразительной физиономией; увидя Соню, он остолбенел и остановился на месте.

— Неужели это вы? — тихо спросил он.

Соня подняла глаза и яркая краска залила все лицо ее. На минуту она было остановилась, видно было, что в ней происходила некоторая борьба, но в это время тучный блондин обернулся, раздался голос Адели; Соня потупила глаза и, не поднимая их, решительным шагом пошла к коляске мимо молодого человека.

Кучер ударил по лошадям, коляска полетела, только один молодой человек долго еще стоял на одном месте и смотрел вслед экипажам, хотя они давно уже скрылись из виду.

Фамилия молодого человека была Посвистов. Звание — студент. С первого взгляда физиономия Посвистова не представляла ничего особенного. Это был молодой человек немного повыше среднего роста, темноволосый и черноглазый. Черты лица его были неправильны: немного вздернутый нос и несколько толстый подбородок, покрытый юношеским пушком, вовсе не представляли собой особенного изящества; только вглядевшись попристальнее, вы могли бы заметить и ум, сверкавший в его черных глазах, и эту добрую, необыкновенно симпатичную улыбку. Словом, в Посвистове не было ничего особенного: в герои французского романа он бы не годился. — Что же за человек был Посвистов? А человек он был так себе, пожалуй, и недурной. Был сын довольно зажиточных родителей, в месяц получал когда рублей пятьдесят, когда и больше, а потому и мог жить, сравнительно с другими студентами, довольно безбедно; впрочем, так как он еще в гимназии считался душой своего кружка, то и теперь небольшой тесный круг гимназических товарищей постоянно был сплочен около Посвистова. На квартире его постоянно пребывали двое-трое товарищей победнее. С ними слушались и проходились лекции, с ними же происходили и кутежи, которые так часты у студентов первого курса. Шальной и беззаботный малый был Посвистов. Не знал он цены ни деньгам, ни здоровью. Сегодня, например, кутеж и ужин в лучшем трактире, назавтра неслось в заклад все скудное имущество студента и вся компания гуртом отправлялась обедать в какую-нибудь греческую кухмистерскую, где за двадцать копеек получали удовлетворение своему неприхотливому аппетиту.

Познакомился Посвистов с Соней довольно оригинальным образом. Июнь был на исходе и погода стояла удушливо-жаркая. Посвистов, в этот день только получивший от родных деньги и выкупив заложенное платье и часы, от скуки решился отправиться в Петровский парк.

Это было время процветания домино-лото. Посвистов, забравшись в Немецкий клуб, засел играть в лото. Сначала дело шло так себе: он играл больше вничью. Затем небольшого роста, хорошенькая брюнетка, сидевшая как раз напротив Посвистова, начала выигрывать самым ужасающим образом. Дело кончилось тем, что Посвистов проиграл решительно все свои деньги, что-то рублей около сорока, и остался только с одним рублем. Он встал из-за стола.

— Что же вы не продолжаете? — заметила Посвистову брюнетка, которая во время игры несколько раз на него поглядывала. — Отыграйтесь.

— К несчастью, — смеясь, ответил ей Посвистов, — у меня в кармане только один рубль.

— Э, полноте, не хотите ли? — и брюнетка протянула Посвистову изящный портмоне, битком набитый ассигнациями.

— Благодарю вас, я никогда не беру денег от женщины, — вспыхнув отвечал Посвистов.

Брюнетка, в свою очередь, закусила губы.

Поужинав и выпив бутылку пива, Посвистов с философическим спокойствием отправился пехтуром восвояси.

Был час второй ночи. Чуть-чуть начинало светать. Посвистов по холодку шел быстро. Расстояние неприметно сокращалось. Ему ужасно захотелось курить.

— Папиросы, кажись, есть, — проговорил вслух Посвистов, шаря в карманах.

Папиросы точно оказались, но спичек не было.

В это время Посвистова быстро обогнала коляска, запряженная парой в дышло. В коляске сидела женщина; она курила папиросу.

— Остановитесь на минутку, — громко крикнул Посвистов.

Сидевшая в коляске женщина с удивлением обернулась, затем она что-то тихо сказала кучеру. Коляска остановилась.

Посвистов подошел.

— Что вам угодно? — вежливо спросила сидевшая в коляске женщина.

— У меня нет спички. Позвольте закурить у вас папиросу, — отвечал, приподняв шляпу, Посвистов.

Дама засмеялась и протянула Посвистову папиросу.

Посвистов стал закуривать. При свете раскуриваемой папиросы Посвистов узнал в сидевшей в коляске ту самую брюнетку, которая предлагала ему денег в Немецком клубе. Со своей стороны, брюнетка также узнала Посвистова.

— Что это вам вздумалось в Москву пешком идти? — смеясь, спросила брюнетка Посвистова. Тот комически махнул рукой.

— Проигрались? — допрашивала брюнетка.

— До копейки.

— Ну так садитесь, я вас подвезу.

— Благодарю вас.

Посвистов полез было на козлы к кучеру.

— Куда вы? — крикнула брюнетка. — Садитесь сюда, рядом со мной.

Посвистов сел и они покатили.

Брюнетка довезла Посвистова до самой квартиры.

— Прощайте, — говорила она Посвистову, крепко пожимая ему руку, — заходите ко мне. Я живу там-то.

— Непременно.

Оригинально начатое знакомство продолжалось. Посвистов на другой день отправился к Софье Семеновне (так звали брюнетку), затем он продолжал туда ходить чуть не каждый день.

Молодые люди сошлись. В любви их было много молодого, теплого, горячего чувства (впрочем, и сами-то они были почти что дети: Посвистову было двадцать, а Соне семнадцать лет), особенно Соня страстно привязалась к Посвистову.

Посвистову не нравилось в Соне одно: он знал жизнь ее. Много труда и много слов употреблял он, чтобы отвлечь ее от этой жизни.

— Милый ты мой, — говорила ему Соня, — неужели ты думаешь, что эта жизнь мне по вкусу? Неужели ты думаешь, что мне не лучше, не веселее любить одного тебя?

— Ну так что же, за чем же дело? — спрашивал Посвистов.

— А чем же я жить-то буду?

— Живи со мной, у нас на двоих хватит, — говорил обыкновенно Посвистов.

— Не могу я жить так, пригожий мой, — говорила Соня, разбирая рукой его густые темно-русые волосы и ласкаясь к Посвистову, — не привыкла я так жить.

Между ними поднимались бесконечные споры. Посвистов под конец уступал.

Из-за чего же поссорилась Соня с Посвистовым?

Виновницей этому была Адель.

Это была удивительно странная женщина: капризная до невозможности, иногда злая до жестокости, в другой раз добрая до глупости, она не раз смеялась Соне над страстью, питаемой последней к «прогорелому студентишке», и не раз убеждала Соню бросить Посвистова. Долгое время это ей не удавалось. Наконец она как-то увезла Соню к себе, где и продержала ее целую неделю; прислуге Сони, по распоряжению Адель, не велено было говорить, куда уехала барышня. Таким-то образом Посвистов, не видавший Соню целую неделю, так неожиданно для себя и для нее встретил ее у подъезда Эрмитажа.

Грустный и задумчивый после свидания с Соней, шел к себе домой Посвистов. Удар по плечу вывел его из оцепенения. Перед Посвистовым стоял молодой человек в золотых очках, в черном пальто, с опухшей от пьянства физиономией. На ногах он стоял не совсем твердо.