Тем не менее, Шевелкин был парень очень неглупый. Человек добрый и честный и надежный товарищ. Физическая сила его была удивительная: он сгибал и разгибал подковы, завязывал в узел железные кочерги, поднимал за задние ножки стул вместе с сидящим на нем человеком и вообще показывал такие фокусы, что уму непостижимо.

В скандалах Шевелкин был драгоценным товарищем. Он никогда сам его не начинал, никогда сам в него не вмешивался и большей частью сидел в стороне. Но зато, в то время, когда товарищей его уничтожали и теснили и противная сторона была уже уверена в победе, перед неприятелями вдруг появлялся Шевелкин.

В одно мгновение дело принимало другой оборот: энергическое усилие, два-три могучих удара — и враги, посрамленные и разбитые, удалялись с поля битвы.

Шевелкин был очень, очень беден: он перебивался кое-как уроками, составлением лекций, перепиской, сотрудничал в какой-то дешевой газетке; тем не менее, ни один нуждающийся товарищ не уходил от него без ничего, если только он обращался к Шевелкину с просьбой ссудить его деньгами: Шевелкин лез в петлю, а доставал денег и давал нуждающемуся.

— С чем же ты сам-то останешься? — спрашивали его иногда товарищи, смущенные такой непрактичностью.

— Это, брат, не твое дело, — обыкновенно отвечал Шевелкин. — Обойдусь как-нибудь. Как же не помочь своему брату, студенту?

Честь имени «студент» была драгоценна для Шевелкина; чтобы поддержать честь этого имени, Шевелкин готов был на все.

Раз с Шевелкиным случилось следующее происшествие.

Как-то зимой, с одним из своих товарищей, часов около 2-х вечера, заехали они поужинать в какой-то трактир.

Спустя четверть часа после прихода их, в залу вошел какой-то необыкновенно щеголеватый господин с длинной, толстой часовой цепью и поместился невдалеке от них, как раз напротив какого-то молоденького купчика, упивавшегося шампанским.

Заказав себе хороший ужин с бутылкой венгерского, франт самодовольно развалился на диване, обводя презрительным взглядом окружающих.

К франту подошел половой.

— Ваш извозчик, сударь, просит, чтобы вы его отпустили, — произнес половой, обращаясь к франту.

— А я и позабыл, — протянул франт. Он полез в боковой карман, вынул оттуда полновесный бумажник, достал оттуда рублевую бумажку и отдал половому.

Тот отправился, но через несколько времени опять возвратился.

— Извозчик говорит, сударь, что вы рядились с ним за два рубля. Еще рубль просит.

— Рубль? Какой ему рубль? — заорал франт. — Он меня так вез, каналья, что больше рубля давать ему не стоит. На, возьми, — сказал он, обращаясь к половому и подавая ему двугривенный, — отдай этому каналье и скажи, чтобы он убирался.

Через минуту половой опять возвратился.

— Извозчик не едет, сударь. Плачет у нас в передней, говорит, что лошадь измучили — целый день ездили.

— Убирайся к черту, — было коротким ответом франта.

Шевелкин, все время, с большим вниманием, следивший за этой сценой, вспыхнул и подошел к половому.

— На, возьми, — сказал он, подавая половому рублевую, — отдай извозчику. А вам это на чай, — обратился он к франту.

Тот позеленел от злости.

— Какое вы имеете право оскорблять меня? — крикнул он на Шевелкина.

Шевелкин уже совладал с собой.

— Я вас не оскорбляю, просто сказал, а так как вам не угодно было платить денег, то я заплатил за вас.

— Но кто дал вам подобное право?

— Это право всякого честного человека.

Шевелкин пошел к своему месту.

Мягкость Шевелкина показалась трусостью франту.

— Это черт знает что, — громко кричал франт, — оскорблять ни за что, ни про что совершенно незнакомого человека.

— Однако же, вы сами оскорбляете и не платите денег совершенно незнакомому вам извозчику, — заметил ему с своего места Шевелкин. Франт взбесился еще более.

— Всякий паршивый студентишка, всякий семинарист туда же лезет, — продолжал он. — Зазнались очень.

Шевелкин не дал ему докончить: когда перебранивались с ним — он терпел, но теперь затрагивали студентов, целую массу людей, близких Шевелкину; этого он стерпеть не мог.

Шевелкин схватил свою палку со свинцовым набалдашником, стоявшую тут же в углу, и подошел с ней к ругающемуся франту.

— Это тебе за студентов, — стиснув зубы, прошептал Шевелкин.

Палка свистнула в воздухе и опустилась на спину франта. Удар, к счастью, пришелся не набалдашником, а серединой; тем не менее, сила удара была такова, что франт перегнулся на стол, а свинцовая шишечка набалдашника, отскочив от палки, попала прямо в лоб сидевшему напротив купчику, который, как пораженный пулей, опрокинулся на спинку кресла. В одно мгновение у него выросла на лбу громаднейшая шишка. Шевелкин подстрелил двух птиц одним выстрелом.

Суматоха вышла невообразимая: франт стонал и ругался, купчик плакал самыми горькими слезами, объявляя, что ему теперь нельзя показаться перед тятенькой и маменькой.

Послали за полицией. Стали составлять акт. Впрочем, дело, сверх ожидания, уладилось: купчик, когда прошел первый порыв горести, объявил, что он на Шевелкине ничего не ищет, потому что знает, что это случилось нечаянно, а что франту это поделом, и затем уехал. Что же касается до франта, то, когда стали разбирать всю историю, когда позвали извозчика, к счастью, еще не уехавшего от трактира, полового, носившего деньги, история вышла такая нехорошая, что квартальный надзиратель, составлявший акт, посоветовал франту помириться с Шевелкиным.

Франт, должно быть, и сам об этом подумывал, потому что тотчас же подошел к Шевелкину.

— Помиримтесь-ка, в самом деле, — сказал он, — я против вас ничего не имею.

— А я и подавно, — ответил Шевелкин, и, раскланявшись, они разъехались. Дело было потушено.

Так вот какой был человек Шевелкин.

Мы уже сказали о том, как кутили Посвистов, Шевелкин и Чортани, говорили о характере их кутежа. Шевелкин несколько раз останавливал Посвистова, упрашивал его перестать и заняться делом. Посвистов не слушал никаких убеждений. Получив в это время деньги из дома, он просаживал их с ожесточением, и давал слово Шевелкину, что не остановится, покуда не просадит их до последней копейки.

Было бы слишком навязчиво с нашей стороны просить читателя следовать за Посвистовым во всех его кутежах и безобразиях, тем более, что все это слишком старая история, слишком известная всем и каждому, так как все кутежи на один лад и единственная разница — это в обстановке, да в количестве и качестве выпитого вина.

Посвистов, Шевелкин и Чортани решили ехать в Стрельну прокатиться.

— Так скучно, заедем за женщинами, — говорил Чортани.

— На кой их черт, — объявил Шевелкин.

— Нет, нужно взять, с ними все-таки будет веселее, решил Посвистов.

— Ну, вы как хотите, а я не возьму, — объявил Шевелкин.

— Как хочешь.

Послали за коляской. Коляска, запряженная четвериком добрых ямщицких лошадей, живо подкатила в подъезду. Они покатили. Быстро взъехали они на крутую, чуть не перпендикулярную гору и затем взошли в один из лучших домов терпимости.

В зале, освещенной посередине горящей газовой люстрой, увидали они здесь тех несчастных, еще молодых и красивых созданий, которых привела сюда злая судьба и тяжелые, гнетущие обстоятельства. Музыканты играли кадриль — и Жорж визави с вечным студентом Арнольдом, эти две знаменитости этих домов, отплясывали самый бешеный канкан. Посвистов поставил бутылку шампанского, затем другую и третью. Пригласили выпить Арнольда и Жоржа. Те выпили. Они никогда не отказывались от угощения.

Часу в первом ночи Посвистов и Шевелкин решились ехать в Стрельну (Чортани так упился, что его отправили домой на извозчике).

— Кого бы мне взять с собой? — спрашивал Посвистов у Шевелкина.

— Отстань, пожалуйста, бери, кого хочешь, — отвечал тот.

— Возьми Дашу, — посоветовал Арнольд.