Ермаков отметил для себя, как заметно оживлялись некоторые венгры в те моменты, когда они слышали расстрельные залпы, раздающиеся с территории завода, находящегося на краю Рубежного. То, что это были именно расстрелы, и венграм, и Ермакову было ясно по поведению немцев зенитного поста у дороги, которые на выстрелы никак не реагировали.

Рубежное, как и Волчанск, немцы захватили недавно, 10 июня, и видимо, всё ещё занимались выявлением там коммунистов, комсомольцев и евреев. Может быть, там расстреливали и пленных.

За день 18 июня и в течение ночи на 19-е, мимо Рубежного прошло около трёх бригад 2-й Венгерской армии. А в середине дня 19 июня пехотных частей на дороге стало заметно меньше – теперь там, в основном, двигались гужевые обозы и отдельные грузовые машины. Всё это означало, что к передовой, к участку обороны 40-й армии Брянского фронта проследовал только один из трёх венгерских корпусов, по поводу каждого из которых было известно, что в его составе только две неполные пехотные бригады, гордо именуемые дивизиями.

Где теперь находились ещё два корпуса 2-й Венгерской армии было непонятно. Они могли двигаться к передовой с отставанием, или, возможно, командование направило их к каким-нибудь другим участкам фронта.

Ситуация требовала, чтобы разведчики взяли на дороге «языка». Эту часть разведрейдов Ермаков не любил. «Языков», даже самых откровенных, разведчикам после допросов приходилось ликвидировать, чтобы затем группе можно было тихо уйти.

В три часа дня Ермаков и Клим спокойно вышли к дороге в стороне от их недавней наблюдательной позиции. Здесь до леса было всего около пятидесяти метров.

Управлявшие возами солдаты равнодушно смотрели на стоявших под дождём майора и рядового. Честь майору, правда, они отдавали.

Напустив на лицо раздражённую мину, кутаясь в венгерскую камуфлированную плащ-накидку, Ермаков оглядывал проезжавшие мимо машины, выбирая нужную. Проверок в случае появления армейских жандармов он не боялся – документы у него и у Клима были вполне надёжные, да и в своём знании венгерского он был уверен. Более того, находясь теперь среди многочисленных врагов, которые мгновенно убили бы его, узнай, кто он на самом деле, Ермаков испытывал не очень правильное для разведчика чувство азарта, возбуждения игрой на грани.

Лицо Клима было равнодушно, как и положено опытному солдату, однако, Ермаков был уверен, что это спокойствие даётся парню нелегко.

Снова со стороны дальней окраины Рубежного донёсся залп, почти слившись с грозовым раскатом. Не сдержавшись, Клим едва слышно матерно выругался и зло тряхнул автоматом. Заметив, что солдат, управлявший ближайшей телегой, покосился на него, Ермаков тут же с довольной улыбкой обернулся к Климу и небрежно махнул рукой в направлении завода.

–Ты лучше стой и молчи! – сказал он ему. – Нервничать будешь потом.

–Я понял. Извини, командир! – ответил Ким и растянул бледные губы в улыбке.

Вдалеке над лесом прогрохотал гром.

–Хорошо хоть в дождь их самолёты над головой не носятся! Да, господин майор? – по-немецки сказал Клим.

–Дождик – это хорошо! И диверсантам в лесу в дождь тяжелее.

В этот момент, Ермаков увидел, то, чего ждал. Вдалеке среди обозных повозок показался маленький итальянский грузовичок SPA SL39, в кабине которого рядом с водителем сидел офицер. Такие грузовички Венгрия в больших количествах закупала у Италии для использования в войсках.

Когда до машины оставалось два метра, майор сердито махнул её водителю рукой. Машина остановилась, из неё выскочил молодой пехотный лейтенант в высокой пилотке и отдал честь, вытянувшись в струнку.

Водитель остался сидеть в кабине. Судя по чёрно-зелёному султану его кепи, металлической горжетке – полумесяцу с гербом Венгрии и двум маленьким белым шестиугольным звёздочкам на красных петлицах, это был капрал военной полиции. На груди капрала висели на треугольных планках два венгерских наградных знака времён 1-й Мировой войны: наградной крест «За нахождение на фронте и непосредственное участие в боевых действиях» и медаль «За храбрость».

–Я – офицер связи штаба армии! – отчеканил майор, гневно косясь на Клима. – Но мой водитель вгонит меня в гроб! Мне нужна помощь, лейтенант. У меня красивая машина – немецкий «Опель», и этот олух уверил меня, что для скорости можно и в дождь по опушке леса колонны объехать!

–Завязли? – спросил лейтенант, с уважением глядя на штабной аксельбант, выглядывающий из-под края плащ-накидки майора.

–Засели там, как гуляш в ж…! Нужно вытянуть мою машину на буксире. Если, конечно, ваша потянет «Опель».

Почему-то Ермакову вдруг до тошноты в груди захотелось, чтобы офицерик назвал причину, по которой они с капралом не смогут оказать требуемую помощь. Но лейтенант с готовностью уступил майору место к кабине и, поманив «немца» пальцем, полез в укрытый брезентом кузов.

–Туда, капрал! – приказал Ермаков водителю, показывая на опушку леса.

Машина, немного повозившись, повернула, тяжело съехала с дороги и, перекатываясь через луговые бугорки, двинулась к лесу.

–Хорошие медали, капрал! – сказал Ермаков. – А у меня пока только офицерский знак.

–Тоже красиво, – без улыбки ответил капрал.

Кажется, он хотел ещё что-то сказать, но промолчал.

Вскоре машина въехала в дубовый бор. Она продавилась через мокрые кусты в ту сторону, куда указывал майор и встала.

–Дальше не едем, – спокойно сказал Ермаков, поднимая к виску водителя пистолет. – Выходи!

Тот, кажется, ничуть не испугался. Понимающе кивнув, капрал вышел из кабины, оставив там свой карабин, и встал возле машины под дулами вышедших из-за деревьев разведчиков. В этот момент в кузове началась какая-то возня, кто-то гневно вскрикнул, и тут же голос надломился.

Тяжело дыша, из кузова выбрался Клим.

–Как рысь на меня прыгнул! Я не ожидал. Худой, а такая хватка. Простите, командир, нет у нас языка!

И бросил на землю окровавленный нож.

Ермаков перевёл взгляд на капрала. Тот по-прежнему был невозмутим. Его взгляд был теперь направлен мимо людей, скользил по листьям ближайшего дуба, на которых играли проникающие через густые кроны многочисленные солнечные лучики.

–Забавный дядька! – сказал радист Павлик. – Что будем с ним делать, капитан?

–Имя, фамилия, часть! Быстро! – приказал Ермаков капралу по-венгерски.

Тот глянул на него исподлобья и чётко ответил по-русски:

–Капрал Ласло Таваши. Венгерская военная жандармерия. Денщик подполковника графа Ференца Сабо. Приписан к 7-й Венгерской пехотной дивизии 3-го армейского корпуса. А лейтенант – взводный из 35-го полка. Когда я по делам графа разъезжаю, он всегда посылает со мной младшего офицера. Я ведь всего лишь капрал.

–Знаешь язык противника? – Ермаков одобрительно кивнул капралу.

–На той войне выучил. Мы с графом тогда на русском фронте служили, тоже по жандармской линии. С пленными часто разговаривать приходилось.

–Ответишь нам на несколько вопросов, капрал?

–Отвечу. Почему нет?

Через час трофейная машина, с трудом вместившая в себя семь человек, с Климом в роли водителя, была отведена вглубь леса, на пять километров от дороги. Степан и Серго по приказу командира, сразу же ушли в разные стороны, в дозор. Клим выгрузил из кузова десять ящиков с бутылками и какими-то итальянскими консервами, потом снял с борта грузовичка закреплённую на нём лопату и в стороне принялся копать могилу для лейтенанта. Павлик начал настраивать рацию. А Иннокентий снял с пленного ремень с патронной сумкой, быстро обыскал его, усадил на пенёк и встал рядом с автоматом в руке.

В карманах капрала оказались военная книжка, карандаш, транспортная и складская накладные и перочинный ножик.

–Что за вино? – спросил Ермаков, усаживаясь напротив пленного на кочку.

–токайское. В Харьков из имения графу прислали. А итальянскую ветчину я заодно получил там, на складе, по сертификату хозяина.

–Подполковника?

–Да. Я из крестьян имения Сабо, с Ференцем в денщиках с 1914 года, когда ещё старый граф был жив. Ференц из имения лейтенантом кавалерии за приключениями на русский фронт отправился и меня с собой взял. Он всегда был слабоват, а у меня кулак тяжёлый, со мной на войне поспокойнее.