–Да-да, по опыту танковых боев с русскими стало ясно, что тактика выжидания и заманивания противника в огневой мешок гораздо эффективнее, чем стремительные атаки, – сказал генерал-полковник Гот. – Теперь мы учитываем и то, что при наших прорывах, русские пытаются устраивать танковые и артиллерийские засады. Этой тактике мы противопоставляем фланговый охват.
И снова в зале совещания установилась тишина. Даже Гальдер больше не пытался выступить со своим мнением. Гитлер ждал, что начальник Генерального штаба напомнит ему о том, что, вопреки всем прогнозам немецких военных аналитиков, русские продолжают увеличивать количество выпускаемой военной техники, что вместо каждого их сбитого самолёта на фронт отправляется два, что выпуск русскими танков достиг уже 1200 единиц в месяц – намного больше всех танков, выпускаемых за месяц промышленностью Германии и её союзников. И, главное, о чём мог сейчас сказать Гальдер, чтобы заслужить немедленную отставку – то, что, судя по полученным из разных источников разведданным, согласно планам советского командования, в 1942 году, в районах севернее Сталинграда и западнее Волги будет сконцентрирована группировка войск численностью в миллион солдат, и ещё пятьсот тысяч будет собрано на Кавказе.
Но Гальдер благоразумно молчал, и Гитлер, не очень хотевший отправлять в отставку полезного ему генерала, сделал вид, что удовлетворён ходом обсуждения. Он снисходительно относился к таким людям, которые хорошо умеют считать и планировать, но не способны понять великую божественную предопределённость, которой нет дела до размеров армий и количества боеприпасов. Лишь план небес определял теперь путь, успех, славу, которые предстояли Германии и её фюреру.
Дальнейший разговор об операции «Блау» проходил в деловой форме. Теперь он касался её деталей, и не затрагивал вопросов общей стратегии Рейха.
Командующий группой армий «Юг» генерал-фельдмаршал фон Бок попробовал убедить фюрера в том, чтобы в случае затяжки боёв за Воронеж, немного задержать там танки Гота и отправлять их к Паулюсу лишь после полного захвата Воронежа. Но Гитлер, у которого уже не было настроения что-либо доказывать, попросту проигнорировал слова фон Бока и перешёл к другому вопросу.
С разрешения Гитлера слово снова взял Генерал-квартирмейстер Вагнер. Совершенно спокойным голосом клерка – словно и не его фюрер только что обещал повесить, Вагнер сообщил, что войска уже обеспечены большим количеством специального психостимулятора первитина, который в период боевых действий могут принимать все солдаты, желающие «подавить свой страх и укрепить решимость сражаться».
–С надёжностью солдат всё в порядке, – добавил Вагнер. – А вот насчёт надёжности техники. В моторизованных дивизиях группы «Вейхс» из-за не слишком бережливого отношения к автотехнике, она часто выходит из строя, поэтому выход этих дивизий на рубежи наступления отстаёт от графика на один день.
–Задержка произошла из-за союзников! – резко произнёс генерал-полковник Вейхс.– Нам постоянно приходится помогать венграм автотранспортом для подвоза их войск. Только благодаря нашим тыловикам венгерские войска уже почти сосредоточились в указанных им районах.
–Если будет необходимо, мы сдвинем дату наступления на один день – к 28 июня, – Гитлер махнул рукой. – А что касается союзников, уверен, они нас не подведут! Хорти хорошо воспитывает своих солдат. Они умеют приструнить местное население. Не немцам же заниматься всей грязной работой, не так ли?
Глава 3. Дело разведки
Место на опушке леса, выбранное капитаном Ермаковым для наблюдения за дорогой на Волчанск было удобным и безопасным. Отсюда до тракта, проходящего у расположенного на западном берегу Северного Донца городка Рубежное, было около километра – слишком далеко, чтобы солдаты из движущихся мимо колонн 2-й Венгерской армии бегали сюда по нужде; вражеские же части были видны с опушки как на ладони, даже несмотря на зарядивший с утра моросящий дождь.
Группа фронтовой разведки Брянского фронта в количестве 6 человек была отправлена в этот район, чтобы проверить информацию об усилении венгерскими частями немецких войск, находящихся на линии фронта. Было известно, что к началу весты 1942 года в оккупированных немцами районах СССР, в основном на южной Украине находилось большое количество войск их союзников: 8-я итальянская армия, 6-я румынская армия, хорватские и словацкие части. А в апреле, вместо разбитой в ноябре 1941 года венгерской армии, на территорию СССР была введена из Венгрии новая армия, более многочисленная и лучше вооружённая. Войска союзных немцам стран теперь, как правило, выполняли полицейские функции в немецком тылу. Однако по поводу 2-й Венгерской армии у советского командования появилась информация о том, что она начала выдвигаться к линии фронта – на участке советской 40-й армии.
Командиром разведгруппы был назначен капитан Ермаков, так как он знал венгерский язык – выучил его до войны, вместе с немецким, во время учёбы на филологическом факультете Московского Государственного университета. Когда в июле 1941 года журналиста Ермакова мобилизовали и направили в школу разведки, её начальник спросил у него, почему он выбрал именно венгерский язык. Ермаков честно ответил, что им двигало любопытство, так как где-то он вычитал, что венгерский считается третьим по трудности языком в мире – после китайского и русского.
За весь прошедший период войны венгерский язык Ермакову ему не понадобился; в разведывательных рейдах по тылам противника ему помогало лишь хорошее знание немецкого. Поэтому, это новое задание пришлось Ермакову по душе.
В ночь на 18 июня 1942 года их выбросили с парашютами в тыл немцам, в лесной район к западу от райцентра Волчанск. Все разведчики Ермакова были в полевой форме венгерских пехотинцев; вооружены они были немецкими автоматами МП–38. Их командир был одет в форму венгерского майора; автомата он с собой не взял – только немецкий пистолет «Вальтер» в кобуре.
Это была уже шестая группа Ермакова. Предыдущие истаивали после второго–третьего задания, которые у фронтовых разведчиков чаще всего бывали сверхсложными. Ермаков и сам не знал, почему он, не самый умелый боец, каждый раз возвращался из разведки целым и невредимым, а его люди, сильные, хладнокровные, хорошо подготовленные один за другим натыкались на пули, подрывались на минах, погибали от удара штыком в рукопашных схватках. Порой, его за везение называли счастливчиком, что очень злило капитана, так как он всегда болезненно переживал гибель товарищей.
После разговора с мудрой Софьей Павловной, матерью Эльзы, лучшей девушки на свете, Ермаков как будто понял, что за удача его берегла. Он, действительно, как-то умел слышать ритм войны, сердцем чувствовал его каждую секунду, каждое мгновение, предвидя направленный в него удар; знал наперёд, где его должна была ждать опасность.
Пятеро его новых товарищей нравились ему, казались вполне опытными, надёжными, понимающими все писаные и неписаные правила разведки. Ходили они тихо, мгновенно реагировали на шум, оружие держали в руках так, чтобы в любой момент применить его в случае необходимости. Здоровяки Степан и Серго; красавец Иннокентий, подвижный как хорь; радист Павлик; улыбчивый Клим, мастер спорта по боксу – они были отличной командой. Ермаков очень надеялся, что его новое задание, которое не казалось слишком уж сложный, для каждого из них окончится благополучно.
Войска у Рубежного шли, шли и шли. Советские самолёты здесь не появлялись, и потому ничто не прерывало ровное движение солдат, одетых в венгерскую форму, артиллерийских тягачей с разнокалиберными орудиями и групп танков, маленьких даже по сравнению с советскими лёгкими танками Т-60.
По мере того, как Ермаков в бинокль наблюдал за солдатами Хорти, он убедился, что они ведут себя на марше не как немцы. Те всегда держались уверенно, почти деловито; даже когда солдаты Вермахта пересмеивались, или пели песни, было видно, что на чужой для них территории они просто делали свою работу, словно подёнщики, идущие на сельскохозяйственные работы. Лишь немцы–эсэсовцы, как правило, имели строгий, надменный вид, держались горделиво, как хозяева. Большинство же венгров, хотя и старались выглядеть уверенно, смотрели на окружающие их чужие поля, леса, дома с плохо скрываемой опаской или с заметным удивлением.
