–Отходим! Быстро всем отступать!…
Тут же голос Сущёва умолк.
Как только через четверть часа артобстрел начал стихать, Скоробогатов приказал своим расчётам готовить орудие к открытию огня. Чтобы не мешать артиллеристам, Ермаков вошёл в ход сообщения и принялся наблюдать за происходящим на поле перед траншеей. Около четырёх десятков танков, и за ними – полтора десятка броневиков с пехотой, неслись к позиции. Очевидно, немцы рассчитывали, что оборона у Расховца не слишком сильная, иначе их пехота покинула бы броневики.
Залп орудий дивизиона с расстояния четырёхсот метров одновременно обездвижил восемь идущих впереди немецких танков и буквально разнёс один из броневиков, превратив его в горящий факел.
Оставшиеся танки сразу же начали откатываться назад. Однако высыпавшиеся из броневиков пехотинцы, которых было около батальона, явно намеревались быстрым броском вперёд захватить траншею. Но тут среди бегущих к селу немцев начали рваться разнокалиберные мины, и наступавшая пехота бросилась назад.
Смеялись артиллеристы; сбрасывая с себя напряжение боя, радовался выпачканный грязью Скоробогатов; впереди, в траншее улюлюкали немцам пехотинцам.
–Батарея отлично стреляла! – сказал Ермаков Скоробогатову, почему-то в этот момент посмотрев на свои чистые руки.
«Пьер Безухов», – подумал он о себе, сравнив с героем романа «Войны и мира», который незваным явился на ведущую бой батарею.
В этот момент по ходу сообщения мимо Ермакова пронесли на плащ-палатке тело убитого майора Сущёва. На груди командира дивизиона была рана, окружённая небольшим кровяным пятном. Менее искушённый в военном деле человек мог бы принять её за осколочную, но Ермаков сразу понял, что майор убит штыком.
Это понял и Скоробогатов. Но Ермаков убрал глаза из-под его вопросительного взгляда и сделал вид, что ничего не заметил.
Вскоре новым командира дивизиона был назначен командир батареи полковых пушек, с которым у Скоробогатова были хорошие отношения, и сразу же по дивизиону был отдан приказ срочно обустроить для каждого орудия запасную позицию – в 50 метрах от имеющейся. К удивлению артиллеристов Скоробогатова, штабной майор, засучив рукава своей новенькой офицерской гимнастёрки, принялся копать новый орудийный окоп вместе с ними.
Незадого до 10 часов утра на село был совершён авианалёт уже 70 немецкими самолётами. Затем на позиции бригады снова двинулись танки. Как и предполагал Ермаков, исходя из численности передового отряда немцев, главные силы ударной группы, наступавшей через прорыв в обороне 15-й дивизии, составляли около ста танков. На этот раз удар по селу был нанесён сразу с трёх сторон. С юго-запада наступали до 30 танков и 250 пехотинцев, с востока – 40 танков и 300 пехотинцев, и столько же – с севера.
Этот бой, длившийся всего лишь час, стоил 111-й бригаде большой крови. С трудом отразив атаку противника, уничтожив ещё 14 немецких танков, бригада только убитыми потеряла пятую часть личного состава. Четверть её орудий и миномётов вышли из строя.
Село, подожжённое вражескими снарядами, горело с трёх сторон. Сбитый немецкий бомбардировщик упал прямо на площадь, повредив более десятка стоявших там машин бригады.
Последующие три часа для частей 111-й бригады прошли в подготовке к новому штурму. Раненые на машинах отправлялись на восток к мосту через Кшень, убитых хоронили в спешно вырытых общих могилах, приводились в порядок разрушенные позиции, подтаскивались из села в окопы боеприпасы.
По вызову подполковника Дрёмова Ермаков снова прибыл его штаб и подробно рассказал о ситуации в дивизионе, не упомянув, конечно, случай с майором Сущёвым. Несмотря на то, что бригада была в жёсткой осаде, комбриг, к удивлению Ермакова, теперь пребывал в хорошем настроении. «Бригада испытана, – пояснил Дрёмов, в ответ на прямой вопрос. – Теперь я знаю, каковы мои солдаты. Никто из них не побежал – вот что главное! Так что можете докладывать командующему!»
Однако сделать это Ермакову не удалось. Едва связист начал вызывать штаб фронта, связь прервалась. Одновременно перестали отвечать на вызовы радиостанции штаба 40-й армии.
По просьбе Дрёмова, Ермаков немедленно выехал на своём «Виллисе» в сторону Ефросимовки, где находился штаб 40-й армии. 111-я должна была получить подтверждение приказа оборонять район, так как силы её всё время таяли.
Отдаляясь от Расховца, Ермаков спешил, но не только чтобы быстрее выполнить поучение комбрига, а чтобы как можно скорее вернуться в «свой» артдивизион. Мысль о том, что его недавние боевые товарищи, могут подумать, что он попросту сбежал в тыл, мучала его.
Позади снова загрохотало, и теперь в этом голосе войны стали слышны завывания пикировщиков, что свидетельствовало о том, что бойцы бригады уже не смогли, как раньше, удержать вражеские бомбардировщики на высоте.
Ермаков гнал и гнал машину, обгоняя попутные колонны грузовиков, санитарные обозы, многочисленные группы беженцев. Иногда он останавливался, чтобы расспросить водителей попуток, где находятся ближайшие воинские части. Но водители знали лишь о том, что какая-то стрелковая бригада воюет возле Расховца.
Наконец, Ермаков увидел движущуюся навстречу легковую машину. И тут же затормозил, чувствуя, что ему, наконец, повезло. Оказалось, что в этой машине находится направлявшийся в расположение 111-й бригады офицер связи штаба 40-й армии, с которым Ермаков был знаком. Как тот сообщил, передавая Ермакову пакет от замкомандующего 40-й армией генерал-майора Жмаченко, 111-й бригаде по-прежнему предписано оборонять Расховец. Нужно было держать коридор отхода 121-й стрелковой дивизии, которая всё ещё сражалась на передовом рубеже. Лишь в том случае, если 121-й пройдёт по дороге через Расховец, 111-я бригада получит права на отход.
Вернувшись в штаб подполковника Дрёмова в половине четвёртого, под грохот оглушительной канонады, Ермаков передал ему пакет и устное сообщение. Тот, хмуро кивнул, прочитал приказ, и посмотрел на Ермакова так, словно ждал от него чудесного совета.
–Знаете, что происходит там? – комбриг указал в окно. – Очевидно, противник подтянул резервы, в том числе пехотные. При этом «кавалерийские» атаки их танков закончились. Немцы действую уже осторожнее и потому намного опаснее. Теперь их танки лишь показываются нашим орудиям и тут же прячутся за другими подбитыми танками, едва наши начинают артиллеристы по ним стрелять. После этого немцы концентрируют огонь исключительно на только что стрелявших батареях, так что расчёты не успевают откатить орудия на вторые позиции. К тем участкам, где у нас образовываются орудийные бреши, немецкие танки подходят углом, чтобы огонь из противотанковых ружей приводил к рикошетам. После этого начинается охота за расчётами ПТР.
–Но наши ещё держаться!
–Пока держатся. Но бои стали по-настоящему ожесточенными. На отдельных участках нашу пехоту сильно потеснили. Эти позиции удалось вернуть контратаками рот резерва, но с большими потерями. Значительная часть артиллеристов убиты или ранены. Вместо них к орудиям встали пехотинцы.
Наконец, Ермаков понял, зачем комбриг затеял с ним этот разговор.
–Приказ – есть приказ, – медленно произнёс Ермаков. – Людей жалко, всех нас – но вы правы, когда приказываете им стоять до конца. К тому же, село почти окружено, так что в светлое время суток нам всё равно не уйти. Будем ждать 121-ю дивизию, а заодно и ночи!
–Да, по-другому нельзя, – удовлетворённо произнёс Дрёмов и пристукнул ладонью по лежавшей на столе карте.
Когда Ермаков перебежками добрался до начала хода сообщения у северо–восточной окраины и пошёл по нему, то и дело прячась от взрывов за бруствером, он вдруг подумал, что там, впереди – лишь разбитые орудия и трупы. Когда же он увидел «свой» расчёт в целости, а возле него Скоробогатова, то едва не запел от радости. Артиллеристы тоже были рады его появлению.
–19 танков уже, и пехоты побили не менее батальона! – крикнул ему Скоробогатов, который был контужен. – Из штаба бригады посыльный прибегал. Сказал, что все УСВ и полковые пушки разбиты. Но «сорокопяток» ещё три целых: кроме наших двух, там, слева ещё одна. И петеэрщиков хватает. Так что держимся. Вы, товарищ майор, сходите на левый фланг! Может, офицеров там всех побило.
