Корнев внимательно посмотрел Ермакову в глаза.
–Если в указанную в документах дату – 28 июня немцы пойдут в наступление. Вот так всё сложно, майор!
Корнев посмотрел на часы.
–Я вылетаю в штаб Брянского фронта через час, с копиями этих документов. Товарищ Сталин всегда принимает решения быстро. Теперь я непосредственно на месте буду организовывать зафронтовую разведку на брянском направлении. Моя задача – срочно создать группу агентов для их работы в Воронеже, на случай его захвата.
–Товарищ Сталин допускает, что Воронеж может быть взят?
–Такова ситуация. Недели, которую вы нам дали, всё равно мало, чтобы в полной мере подготовиться к отражению генерального наступления. Войск на Воронежском направлении недостаточно, так как мы ждали новый удар на Москву.
Корнев встал.
–Что ж, майор, скоро увидимся снова. До завтра вы ещё побудете в Москве. Несколько часов отдохните, а днем вас отвезут обратно в Генштаб. Нужно будет заполнить кое-какие документы и составить отчёты. Потом вас подсадят на вылетающий на Брянский фронт самолёт «Лётной группы» фельдъегерской связи НКВД. Вы назначены личным порученцем командующего Голикова.
–Офицером связи?
–Нет, личным порученцем.
Взгляд Корнева скользнул по погонам Ермакова.
–Форму с новыми знаками отличия вам принесут сюда утром. Завтраком вас покормят здесь же, а обедать вы будете в столовой Генштаба. Так. Теперь всё!
Полковник отдал честь и быстро вышел.
Этот разговор окончательно вымотал Ермакова. Новостей и впечатлений было много, но, едва за Корневым закрылась дверь, Ермакову ужасно захотелось снова упасть на кровать прямо в форме. Лишь усилием воли он заставил себя раздеться.
Перед тем как улечься Ермаков ещё раз подошёл к окну и взглянул на Манежную площадь. Согласно правилам светомаскировки, все окна в домах вокруг были затенены, однако, у проезжавших внизу машин были включены фары, и их тусклые огни на тёмной поверхности площади казались залетающими сюда искорками от горящего где-то за домами костра.
Той же ночью, около четырёх часов, в штаб Брянского фронта, находящийся Ельце – в 115 км к северу от Воронежа, прилетел только назначенный куратор от Генштаба зафронтовой разведки фронта полковник Корнев. С собой он привёз секретный пакет, в котором находились две копии перехваченных документов с информацией об операции «Блау-1» – на немецком и русском языках, а также подписанная Василевским пояснительная записка на имя командующего Брянским фронтом генерал-лейтенанта Голикова.
Оповещённый о срочном пакете Голиков немедленно явился в штаб, надеясь, что ему всего лишь прислана очередная директива Верховного о передислокации войск. Срочность почты не вызвала у Голикова особой озабоченности. До того, как ему было поручено командовать воинским соединением (в 1941 году это была 10-я армия Западного фронта), он, с 26 июля 1940 года, работал в должности заместителя начальника Генерального штаба – начальника Главного разведывательного управления РККА. За это время он хорошо изучил все алгоритмы реагирования на самые различные срочные приказы.
Но прочитав полученную из рук полковника Корнева русскую копию плана «Блау-1», а также пояснительную записку Василевского, и при этом не найдя в пакете прямого приказа Верховного, Голиков четверть часа сидел неподвижно, глядя в пол, пытаясь понять, что будет грозить лично ему, когда немцы проломят оборону Брянского фронта и устремятся к Дону. В том, что так и произойдёт, он не сомневался. Войск фронта было, явно, недостаточно, чтобы отразить генеральное наступление. А о том, как немцы умеют организовывать прорывы, он знал с 1941 года.
Из переведённых документов следовало, что 28 июня из района Курска в направлении Воронежа нанесёт удар группа немецких войск, основой которой является 4-я танковая армия. Войск и техники в ней, наверняка, намного больше, чем в любой советской танковой армии, так как у немцев был иной принцип формирования войск – каждая немецкая танковая дивизия имела по 147–200 танков, что примерно соответствовало советскому танковому корпусу.
Теперь стало понятно, что вовсе не были ошибочными получаемые с начала июня и игнорируемые Ставкой сведения авиа– и наземной разведки Брянского фронта, свидетельствовавшие о выдвижении крупных сил немцев из района Курска к проходящей у Щигров передовой.
Голиков понимал, почему в полученном им из Москвы пакете вместо приказа Верховного о подготовке к отражению предстоящего удара немцев, была лишь пояснительная записка Василевского. Так Генеральный штаб перекладывал ответственность за возможное поражение на командующего Брянским фронтом, и, скорее всего, и на командующего Юго-Западным фронтом маршала Тимошенко, который, наверняка, тоже получил такой же пакет. Документ, где бы признавалось ошибочным недавнее мнение Верховного о предстоящем новом наступлении именно на Москву, не мог появиться на свет.
Правда в записке Василевского говорилось, что с 21 июня войска Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов войдут в непосредственное подчинение Ставки Верховного Главнокомандования. Но очевидно было, что это не снимало с командующих фронтами личной ответственности в том случае, если они не смогут остановить удары противника.
А что такое ответственность перед руководством страны Голиков хорошо знал. В 1938 году он по непонятной причине был снят с должности члена Военного совета Белорусского военного округа и избежал ареста лишь благодаря заступничеству народного комиссара обороны маршала Ворошилова. После этого Голикова вернули в войска, назначив командующим войсками Винницкой армейской группы Киевского Особого военного округа – но память о тех событиях, у него осталась навсегда.
Нет, Голиков не боялся – ни в 1938, ни теперь, в преддверии немецкого генерального наступления, противостоять которому войска Брянского фронта были не до конца готовы. Страх он научился не пускать в себя ещё в деревенском детстве, когда ему приходилось, порой, вступать в драки сразу с несколькими парнями. Его задирали за то, что он был сыном фельдшера и любил учиться, то есть, с точки зрения некоторых ребят – слишком много о себе понимал.
Тогда же, с детских времён Голиков стал крайне негативно относиться к грубости, хамству, наглости.
В Рабоче–крестьянскую Красную армию он вступил в 1918, и с тех пор вся его жизнь была связана с военным делом. И во время Гражданской войны, и позже, на военно–политической работе, затем командуя полком, дивизией, механизированным корпусом, Голиков показал себя как успешный командир, способный побеждать за счёт умения эффективно применять доступные ему ресурсы. Но он вовсе не считал себя большим военным талантом и понимал, что не обладает способностями Василевского и генерал-лейтенанта Ватутина действовать на опережение, просчитывать боевую ситуацию на много ходов вперёд. Не мог он, и как генерал армии Жуков, мгновенно придумывать решающие варианты действий в быстро меняющейся обстановке.
Голикову нетрудно было увидеть слабые и сильные стороны позиции своих частей – после тщательного изучения сложившейся ситуации он способен был определить весь набор возможных действий, которые могут быть предприняты против них. Но он не умел точно определить, предстоящий реальный ход противника – и потому в его стратегических построениях часто не хватало войск, чтобы закрыть все возможные угрожающие направления.
Своей главной способностью, как командира, Голиков считал умение «играть до конца». Он умел воевать по-охотничьи, расставляя силки на всех тропах, стараясь быть готовым к схватке с любым зверем: бить волков, крепко держась на ногах; загонять лося или кабана, сторожась ответного нападения; а с медведем или тигром вступать в схватку лишь рядом с выкопанной для них ямой–ловушкой. Теперь же хорошей ловушки для сильного зверя у него не было.
За два месяца, прошедших с начала апреля, когда генерал-лейтенант Голиков, назначенный командующим, прибыл в штаб Брянского фронта, он хорошо изучил ситуацию на этом участке и сумел убедить Ставку в необходимости направить фронту подкрепления. Все пять армий Брянского фронта – 3-я, 13-я, 40-я, 48-я и 61-я, получили дополнительные войска. Но до сих пор в частях не хватало полного комплекта офицерского и сержантского состава, а также боевой и автомобильной техники, оружия и боеприпасов.
