Наутро Стив чувствует себя больше мертвым, чем живым. Он с трудом поднимается со своего спального места, в раскоряку спускается вниз, стараясь не сгибать ноги, и чуть ли не со скрипом склоняется над водой, когда умывается.

Когда они снова идут, становится вроде бы полегче и Роджерс надеется, что это не временный эффект.

На этот раз Наташа впереди и она задает темп всей веренице путешественников. С одной стороны, Стив рад. У девушки не такой широкий и стремительный шаг, как у Джеймса, да и в целом двигается она не так быстро. Так что такая скорость дается мальчику легче. Но с другой стороны, ему не особо комфортно от ощущения, что Барнс за спиной. Стив правда не боится мужчину, но его несколько напрягает и смущает то, что теперь проводник неотрывно смотрит ему в спину. Хотя может Роджерс просто надумывает себе все. Но в любом случае он предпочел бы держать Барнса в поле зрения.

***

Июль выдается жарким. Они держатся главной дороги, но при этом не выходят на нее. Городки сменяются городками, небольшие деревушки другими деревушками, и везде одна и та же картина – исчезающие следы пребывания человечества. Дороги, дома, мосты, дамбы – все разрушается. Иногда растительность погребает под собой все без остатка, иногда еще видны очертания строений и жилищ. Стиву трудно представить, что когда-то тут были люди. Много людей. Целые города, целые семьи, родители с детьми, парочки, друзья. И все эти люди жили…совсем не так, как живут те, кто остался. Стиву интересно, о чем тогда мечтали, чего хотели, к чему стремились. Ему кажется, что каждый человек совершал что-то великое, проживал каждый день ярко, незабываемо. Он делится своими догадками с Наташей. Ну, точнее, Барнс сидит в этот момент рядом, но Стив уверен, что мужчина никогда его не слушает. На губах Наташи появляется легкая улыбка, а в глазах мелькает печаль.

– Все не совсем так, Стив, – она вертит в руках нож и задумчиво хмурится. – Люди жили довольно обычно, большинство, по крайней мере. Работали и учились. Учились и снова работали.

– Я не понимаю, – честно признается Роджерс. – Вам же не нужно было выживать. Только жить. Вы могли заниматься всем, ВСЕМ чем захотите.

– И мы занимались, по мере своих возможностей. Видишь ли, тогда, если ты хотел жить хорошо, позволять себе некоторые вещи – хороший отдых, например, – нужно было работать и работать много. Если у тебя были деньги, то ты мог обеспечить себя, свою семью, позволить себе разные вещи, товары, услуги…как-то так.

– Звучит не… ну, не так, будто каждый день был неповторим. Я представлял себе все как-то более ярко, красочно. Будто, будто… – он пытается подобрать слова так, чтобы не обидеть Наташу.

– Будто был смысл.

– Д-да, – Стив неуверенно кивает и даже немного пугается, когда в разговор вступает Джеймс. Это первый раз, когда мужчина присоединяется к их с Наташей беседам, и первый раз, когда он подсказывает Стиву, помогает сформулировать мысль. Роджерс надеется, что не последний.

– Понимаю, – кивает девушка и даже выглядит немного виноватой, – но деньги тогда играли очень важную роль в жизни людей. Да и сейчас играют. Хотя, валюта все же несколько изменилась. Наши вот с Джеймсом услуги оплатили мылом и шоколадом, – пытается свести все в шутку Романова. О махинациях с оружием она предпочитает умолчать.

– Полцарства за мыло, – поддерживает Барнс. Скрытую насмешку слышит только Наташа.

– Оно бесценно, – важно отвечает девушка, – бесценней только дружба. Хотя кого я обманываю? – усмехается Романова. – Я бы продала каждого из вас не задумываясь. И меньше, чем за тридцать сребреников, – добавляет она и смеется.

Барнс ухмыляется в ответ и из его горла доносится какой-то хриплый, клокочущий звук. Стив определяет его для себя как смех. А еще Стив в очередной раз чувствует себя дураком, потому что не понимает, что смешного в том, что сказала Наташа. «Ну, допустим, что сребреники – это деньги», – думает он, – «и это очень мало? Или что?».

– А… а что это значит? – робко спрашивает он, когда смех стихает.

– Ты не знаешь про тридцать сребреников? – Наташа удивленно смотрит на него, но это не высокомерное удивление, которое Стиву часто приходилось видеть со стороны старших детей. Мальчик вертит головой.

– Раньше, еще до того, как произошло это… все, – Романова красноречиво взмахивает руками, и Стив кивает, давая понять, что ему ясно, что она имеет в виду под этим «всем», – так вот раньше существовала книга, в которой…

– В которой накатали сказок на несколько сотен страниц, – перебивает ее Барнс, подкидывая еще тонких веточек в костер. Дерево начинает весело потрескивать.

– Джеймс! – пеняет она ему, но не выглядит особо недовольной.

– Что?

– И эти сказки читали детям? – Стив не хочет, чтобы началась очередная перепалка между Наташей и Барнсом, тем более, если ее темой станет то, о чем Роджерс никогда не слышал.

– Нет, их читали взрослые, а потом заливали всю эту чушь в уши своим отпрыскам, взращивая их на этом.

– Это называлось религией, Стив, – Наташа поджимает губы и только этим дает понять свое отношение к реплике Джеймса. – Люди верили, что есть нечто такое, что создало всех нас, создало этот мир. Некое… высшее существо. Не знаю, как объяснить.

– Бог? – Стив имеет весьма поверхностные знания, касающиеся этой темы.

– Да, – девушка кивает, – было много религий. Существовали разные течения этих верований и каждая религия по-своему называла бога. У него было много имен. И существовали священные книги, в которых были записаны истории возникновения мира, истории о том, какой путь прошло человечество… Я не очень хорошо знакома с этим, Стив. Моя семья не была особо религиозной.

– Мистер Фьюри как-то рассказывал мне нечто подобное, – Роджерс кусает губу, – он говорил, что все мы – создания божьи и…

– … и он любит нас всех? – снова вклинивается Барнс.

– Да, – Стив удивлен, – а откуда ты?..

– А про то, что на все воля божья, мистер Фьюри тебе говорил?

– Говорил. – Роджерсу почему-то становится стыдно, и он чувствует, как краснеет при виде того, как едко ухмыляется мужчина.

Он ждет очередной колкости, но дальнейшие слова Барнса заставляют его удивленно вскинуть брови.

– Помни об этом, – Джеймс серьезно смотрит ему в глаза. Поднимает вверх правую руку и будто кому-то грозит указательным пальцем, – помни об этом, что бы ни случилось.

– Барнс, прекрати! – теперь Наташа выглядит действительно рассерженно. Она шлепает ладонью по все еще поднятой руке, и Барнс снова растягивает губы в усмешке. – Не слушай его, Стив.

– Да, не слушай меня, – поддакивает мужчина, – слушай бога, он-то точно поможет тебе дойти до города.

– Джеймс Барнс, я советую тебе заткнуться.

– Не я начал эту тему, – бурчит он, но дальше продолжать разговор и еще больше злить Наташу не решается.

На этом разговор прерывается. Наташа сердится, Барнс хмурится и старается не издавать вообще никаких звуков, чтобы не навлечь на себя гнев девушки, а Стив с грустью думает, что так и не узнал, что это за история про тридцать сребреников.

***

В течение всего пути он присматривается к Джеймсу, пытается понять, что же тот из себя представляет. Барнс очень закрытый человек. Иногда Стив даже подозревает, что это и не человек вовсе, а какой-нибудь киборг (это такие роботы, которых пытались изобрести люди, Стив знает, он читал о них в старых журналах, и пока что Джеймс Барнс идеально подходит под описание бесчувственной, безэмоциональной машины). Роджерсу кажется, что мужчина действует по четкому алгоритму действий, конечная цель которых – довести его, Стива, до заданной точки. Больше Барнса не интересует ничего. Главное выполнить поставленную задачу. Мужчина двигается, ест, спит, чистит и затачивает свой неизменный нож, прокладывает путь вперед, сметая с этого самого пути тех, кто решается преградить дорогу. И делает все это автоматически, без капли эмоций на лице. В глазах лишь твердая сосредоточенность. Взгляд меняется лишь в те моменты, когда Барнсу на глаза попадается сам Стив. Это опять же выглядит так, будто мужчина фокусируется на объекте, отстраненно просчитывает что-то в уме и…что дальше происходит в извилинах Джеймса – для Стива тайна за семью печатями и он не особо надеется, что когда-нибудь эта тайна перестанет быть для него таковой.