А Джеймс вдруг думает, что у нее, наверное, и детства-то не было толком. Какое тут детство? Она родилась уже в таком мире. Элли вообще из тех людей, которые скрывают боль от потерь за напускным веселым нравом, потому что когда играешь, наступает момент, когда сам начинаешь верить, что ты тот, кем притворяешься.

И вот еще принципиальная разница между ним, Джеймсом, и Элли со Стивом: он не хочет знать о чужом горе, не столько из-за равнодушия, сколько из-за собственного груза прошлого и мук от содеянного, он просто не в силах тащить на себе еще что-то, чьи-то прегрешения. А эти двое костьми готовы лечь ради того, чтобы спасти хоть одну заблудшую душонку.

– Двадцать один – это прилично, – в шутку замечает Барнс.

– Ага, Джоэлу вот тоже слегка за восемнадцать, – фыркает девчонка.

– Едва-едва, – соглашается мужчина. Барнс порой ощущает себя старой развалиной, каково приходится старику он даже думать не хочет.

– На самом деле я рада, что у тебя есть возможность быть тем, кем ты и был бы изначально, если бы не вынужденная жестокость.

Джеймс замирает. Он не знает, что ответить на это. И не хочет, чтобы о нем думали лучше, чем он есть на самом деле.

– Это все Стив, – наконец формулирует Барнс, надеясь, что Элли поймет, что он имеет в виду.

И она действительно понимает.

– Береги его. Таких, как Роджерс осталось мало. Такие, как он – последние из нас.

Она криво улыбается Джеймсу, проходит мимо него, похлопав по плечу, и скрывается в доме.

Он сидит на крыльце, наблюдая, как медленно темнеет небо. Когда на чернильном куполе ярко горят звезды, Барнс поднимается, собирает оружие, и идет за Стивом.

По дороге домой мальчишка задумчив и молчалив. Он подхватывает Джеймса под руку и смотрит себе под ноги. Барнс не торопится нарушить тишину, лишь подстраивается под шаг Стива.

– Мы сегодня кое о чем говорили, – наконец произносит он, поднимая голову к чистому небу.

– О чем же? – тихо спрашивает мужчина, сжимая прохладные пальцы в своей ладони.

– Говард рассказывал историю, ну, наверное, это больше выдумка, миф… в общем, Говард рассказывал о том, что уже находили человека с иммунитетом.

Джеймс какое-то время молчит.

– И что это был за человек?

– Девочка-подросток, моего возраста…

– Младше, – качает головой Барнс, – лет четырнадцати-пятнадцати.

Эта байка сродни россказням про Бугимена и подобной чепухе: все пересказывают ее друг другу, но никто ничего не видел и толком ничего не знает. И с каждым разом эта сказка обрастает все новыми и новыми подробностями.

– Ты знаешь эту историю? – мальчик прижимается к нему ближе.

– Слышал, но это неправда, Стив.

– Расскажи мне.

Барнс вздыхает. Снимает с себя рубашку и накидывает на плечи Роджерса, который заметно ежится, а сам остается в футболке.

– Нечего особо рассказывать. Этой истории лет семь. Якобы нашлась девчонка с иммунитетом. И вот, ее сопровождал какой-то супер-крутой мужик. Они шли из Бостона, кажется (хотя тут версии рознятся), и направлялись в Солт-Лейк-Сити. Да, – Джеймс кивает, невесело усмехаясь, – ты же знаешь, что раньше существовала террористическая организация, которая называлась «Цикады». И якобы их лидер – Марлин – нашла эту девчонку, а в городе был госпиталь, в котором было возможно создать вакцину. И «Цикады» ждали, пока девчонку приведут в большом секрете от правительства, словно она была каким-то контрабандным товаром. – Тут Барнс смеется про себя. Вот это ирония. – Но видимо что-то пошло не так, и в итоге эта уникальная девочка и ее спутник исчезли. Перебили всех «Цикад» в том госпитале и испарились. Конец.

– И ты не веришь в то, что это правда? – Стив поворачивает голову и смотрит на мужчину.

– Гипотетически, вполне может быть, что когда-то где-то еще появится человек с иммунитетом, почему нет? Но в данном случае… Я думаю, что «Цикады» решали внутренние конфликты. Борьба за власть и все в таком духе. И, в конце концов, просто перебили друг друга. А это история для отвода глаз. И вообще, сложно, должно быть, создать вакцину от того, что даже спустя столько лет толком не изучено. Известно, что гриб поражает центральную нервную систему и ткани тела, но почему это происходит – неизвестно.

– Понятно, – вздыхает Роджерс и снова принимается смотреть себе под ноги, хотя ничего уже не разглядеть, на улице совсем темно.

– Это совпадает с тем, что вам рассказал Говард?

– Да, в общих чертах вполне.

– Ну вот видишь, все говорят примерно одно и то же.

– Ага. Только Говард говорил, что девочку сопровождал не мужик, а старик. Ну, ему было лет пятьдесят.

– Может быть, – Джеймс пожимает плечами.

Они как раз подходят к дому, и этот разговор сходит на нет.

Барнс уже почти засыпает, когда Стив вдруг начинает вертеться у него под боком и тихонько тыкает его в плечо.

Мужчина приоткрывает один глаз и вопросительно вскидывает бровь.

– Слушай, Джеймс, – Роджерс подползает на животе ближе, смотрит серьезно в лицо и шепчет, – кого ты спасал тогда? В Огайо?

Сначала Барнс думает, что ослышался, но почти сразу до него доходит суть вопроса. Он прикрывает глаза, вздыхает глубоко, а после смотрит на обеспокоенное лицо мальчика, который жадно следит за ним. После этой истории про несуществующую девчонку с иммунитетом Стив какой-то взбудораженный.

– Единственного человека, у которого есть иммунитет.

Он тогда рефлекторно дернул Роджерса под себя, когда по ним открыли огонь. Когда мальчишка был для него просто “единственным человеком, у которого есть иммунитет”.

– А зимой? В доме?

Стив топорно и неумело пытается завуалировать, перефразировать вопрос, который вертится у него на языке. Ему почему-то кажется, что спроси он Джеймса прямо – Барнс либо увильнет, либо вообще промолчит. А Стиву нужно услышать правду. Убедиться.

– Стива Роджерса, – слышит он, наконец, ответ. – Я спасал тебя, мелкий.

Джеймс понимает. И если мальчик хочет слышать некоторые вещи, то ему, Барнсу, несложно сказать их. Если это заставит Стива убедиться в чем-то и успокоиться, то Джеймс признается, никаких проблем.

– Хорошо, – помолчав, произносит Роджерс, и кивает.

Он целует мужчину в плечо и снова устраивается у Барнса под боком. Тяжелая рука тут же притягивает его ближе и остается лежать поперек талии. Стива распирает от счастья, даже, кажется, глаза слезятся. Он довольно сопит, накрыв чужую руку своей ладошкой, а Джеймс за его спиной мягко усмехается и закрывает глаза.

***

Через пару дней снова начинаются дожди. Только теперь к ним добавляется шквалистый ветер. Приходится почти безвылазно сидеть дома, но и так работы хватает. Джеймсу это напоминает их первую осень со Стивом. Становится как-то тоскливо.

Роджерс вроде бы забывает про все эти истории о девочке и старике. По крайней мере, вопросов больше не задает.

Они много времени проводят вчетвером. У Элли находится старая, потрепанная колода карт. Вечерами играют в покер. Старик весьма и весьма неплох в этом.

– Просто хорошо притворяюсь и вру, – отшучивается он.

– Еще разок? – спрашивает девочка, тасуя карты.

Ее пальцы ловко перебирают карточки с потертым изображением. Рукава рубашки закатаны, что редкость, и на правой руке виднеется татуировка. На тыльной стороне предплечья – ветка папоротника, если Джеймс не ошибается, а на внутренней – бабочка, расправившая крылья. Видно, что линии грубоваты, где-то тоньше, где-то толще. Да и краска не особо яркая.

– Ошибки молодости, – поясняет Элли, поймав взгляд мужчины, направленный на рисунок.

– Не самая плохая ошибка, – пожимает плечами Барнс.

В армии парни тоже набивали себе татуировки. Он еще удивлялся тогда, как эти придурки не умирали от заражения крови или еще какого дерьма, ведь все это происходило в условиях антисанитарии.

– Очень красиво, Элли, – заверяет ее Стив, тоже разглядывая рисунок.