***

– Откуда она взяла столько пряников? – серьезно спрашивает Стив, удивленно глядя на мужчину.

– Стив, – из груди Барнса вырывается смешок, – это сказка. Старуха же была ведьмой, наколдовала, наверное.

– Это какая-то очень злая сказка, – наконец произносит мальчик, хмурясь. – В жизни и так много горя и бед, сказки должны быть веселыми.

– Сюжеты многих сказок берут свои истоки в тяжелые времена. Эту историю зачастую связывали с Великим голодом, который погубил большое количество людей. Многие родители бросали своих детей на произвол судьбы, ходят слухи, что и каннибализм был широко распространен. Не знаю, насколько они правдивы, но думаю, что так и было.

– Я думал, у вас было много еды.

– Великий голод случился задолго до эпидемии и задолго до моего рождения. Несколько столетий назад.

– Хорошо, что дети выжили, – помолчав, говорит Стив, натягивая плед повыше. – А пряничный домик – это очень круто.

Джеймс понимает, почему жестокость взрослых к своим детям и людоедство не так сильно поразили мальчика, как домик из сладостей. «Homo homini lupus est», – часто повторяла Наташа. Так и есть. Особенно сейчас.

– Теперь слово, мы договаривались, – напоминает Барнс.

– Ага, – Стив кивает и вытаскивает из рюкзака разваливающийся словарь. – Выберешь букву?

– Давай наугад. Девятое сверху.

Мальчик открывает первую попавшуюся страницу:

– «Преданность» – верность и непоколебимая приверженность, основанная на любви и проявляемая даже в трудных обстоятельствах.

Джеймс молчит.

– Вот, – мальчик откладывает словарь. Он хочет знать, о чем думает Барнс, но решает не спрашивать. Сейчас еще не время. – Спать?

– Да, – мужчина отвлекается от своих мыслей, – укладываемся.

Он осторожно ложится на спину, почти не обращая внимания на тянущую боль.

– Спокойной ночи, – Стив устраивается под боком и упирается лбом в плечо Джеймса.

– Спокойной, мелкий.

Барнс, дождавшись пока Роджерс уснет, открывает глаза и вглядывается в левый угол. Там пусто. Джеймс хочет верить, что у него еще будет возможность доказать Стиву свою преданность. Ведь у него еще есть время. Ведь есть же?

***

– Джеймс, может, попробуем поймать рыбу?

Стив стоит у самой кромки и водит какой-то палкой по спокойной, не отошедшей еще от зимнего сна воде. Носком ботинка пытается дотянуться до ближайшей прозрачной льдины.

К середине марта резко теплеет. Когда Джеймс со Стивом переходят границу Вайоминга, на реках начинается ледоход.

Они обходят Шайенн – столицу штата, и двигаются дальше, на запад, к округу Джексон.

– Стив, не подходи к воде, – Барнс мягко тянет мальчика за плечо, заставляя отойти подальше. – Если хочешь, то мы порыбачим, но позже, когда лед окончательно сойдет.

– Хорошо, – Роджерс послушно отступает назад, прижимаясь спиной к мужчине.

Ему не хватает Джеймса. За то время, пока мужчина был без сознания, и пока Роджерс выхаживал его, он так привык постоянно прикасаться к Барнсу. Сейчас надобности в этих прикосновениях нет. Точнее, нет ее для Джеймса, уверен Стив. Ему самому же порой до зудящего покалывания на кончиках пальцев хочется коснуться мужчины. Сжать горячую широкую ладонь, огладить испещренный морщинами лоб. Джеймс не поймет. Ведь он не нуждается в Стиве так, как мальчик нуждается в нем. Постоянно, беспрерывно, нестерпимо.

– Сейчас правда не лучшее время. Для зимней рыбалки больше всего подошли бы ветки можжевельника, но его здесь нет. Потеплеет, сделаем удочки и порыбачим, идет?

Барнс несильно сжимает ладонь на хрупком плече и с уже привычной глухой тоской опускает руку, когда Стив уходит от прикосновения и отстраняется от мужчины.

Он понимает, не дурак ведь. Видит, что мальчишка пытается вести себя как обычно, но отодвигается смущенно, поспешно каждый раз, когда Джеймс притрагивается к нему. Барнс понимает, что осточертел Стиву. Еще бы, провалялся ползимы беспомощный и слабый. Еще и скулил, как побитая собака. Неудивительно, что Роджерс теперь его презирает. Как только вообще терпит его, Барнса, присутствие.

– Пойдем обратно?

– Идем, – мальчик криво улыбается и торопливо направляется к их ночлежке.

Барнс плетется следом, опустив глаза, как провинившийся пес.

***

– Лучше тебя самого за твоим оружием не присмотрит никто, – Джеймс сосредоточенно наблюдает за тем, как Стив, высунув кончик языка от усердия, затачивает нож.

– Потом научишь меня точить нож о другой нож?

– Научу, – кивает Барнс, принимая из рук Роджерса оружие.

Внимательно осматривает, быстро исправляет пару недочетов, но в целом Стив отлично справляется.

– А об ремень?

– У меня не особо хорошо получается, – признается мужчина, возвращая нож мальчику, – но можно попробовать.

Роджерс аккуратно, почти любовно убирает оружие в ножны.

– У нас осталось мало патронов, – говорит Джеймс, опирается спиной на стену, по колену постукивает пальцами левой руки.

– А… а тот пистолет заряжен? – Стив поднимает неуверенный взгляд на мужчину.

– Какой? – Барнс не сразу понимает, о каком пистолете речь.

– Кажется, тоже Кольт, – ему неловко, – я не разглядывал особо. Прости, Джеймс, я увидел его, когда искал аптечку в твоем рюкзаке, и он просто выпал вместе с остальными вещами, вот я и…

Мальчик замолкает, тревожно облизывает губы и виновато смотрит на затихшего Барнса.

Джеймс сидит, нервно жуя губы, будто не знает, что сказать.

– Там осталось два патрона, – бесцветным голосом отвечает он. Голосом, который никак не вяжется с пристальным, пронзительным взглядом. – Этот пистолет не для зараженных, Стив, и не для других людей.

– Для кого тогда? – мальчик в упор смотрит на мужчину. И по его тоскливым глазам Барнс понимает, что он уже знает ответ.

– Он для меня, – Роджерс молча кивает. – Этот пистолет со мной давно…

– Со времен службы, – Стив не спрашивает, утверждает. – В тот раз он был с тобой? Поэтому ты его оставил?

Барнс двумя руками медленно откидывает волосы с лица. Просто, чтобы дать себе хоть немного времени, просто чтобы хоть на мгновение закрыться. Кусает губы, но все равно не может сдержать хриплый смешок. Прикрывает горящие глаза, чувствуя, как в левой руке просыпается так хорошо знакомая боль.

– Много я тогда наговорил, а? – улыбка, широко растягивающая губы, не касается заледеневших глаз.

– Много, – подтверждает Роджерс, спокойно выдерживая тяжелый, давящий взгляд.

Джеймс ненавидит себя в этот момент. Он только и делает, что разрушает все: и свою жизнь, и жизни других людей. Тотальное разрушение и уничтожение всего, к чему прикоснется. Вот и теперь, вместо того, чтобы оправдаться (хотя как тут оправдаешься?), вместо того, чтобы попытаться объяснить, он лишь ощетинивается, готовый броситься в атаку в любую секунду.

– Все нормально, Джеймс, – говорит вдруг Стив.

И Барнс замирает. Он никогда не слышал у Стива такого голоса, и такого выражения лица не видел. Только сейчас он понимает, насколько Роджерс тоже изувеченный и израненный. Насколько уже не ребенок, которым Джеймс так привык его видеть.

– Правда, – он не мигая продолжает вглядываться в лицо мужчины, – это… то с чем нам приходится жить. И – откровение за откровение, Джеймс – я тоже убил своего друга, так что не такие уж мы с тобой и разные.

– Что? – неверяще выдыхает мужчина.

– В приюте надо мной часто посмеивались, что я лишь на словах смелый, а на деле ничего не могу. Старшие парни по ночам сбегали – за нами особо не следили, потому что всем, по большому счету, было плевать – и забирались на старую обувную фабрику у самой границы карантинной зоны.

Джеймс коротко кивает, давая понять, что знает, о какой фабрике идет речь. Заброшенное здание, сложенное из красного кирпича, с высоченной трубой, которая как монумент возвышалась над близлежащими строениями. Все оборудование давным-давно было вывезено, то, что осталось – расхищено.

– Они лазили туда, чтобы… ну, просто чтобы казаться крутыми. Говорили, что там еще остались зараженные. Якобы, военные не всех перебили. И… после одной из ночей, мальчишки, вернувшиеся оттуда, хвастались, что провели там всю ночь, и видели топляка, и выбрались живыми. Все смотрели на них, как на героев, – Стив говорит все быстрее и быстрее. Уголки рта подрагивают, опускаются вниз, а глаза блестят лихорадочно, почти безумно. – А потом один из них – Александр Пирс – заметил меня среди других детей. Он всегда меня задирал, – Джеймс помнит, Стив ему рассказывал об этом парне, – и в этот раз тоже начал. Говорил, что я сопляк, ни на что не способен, а он целую ночь продержался среди зараженных.