– Спокойной ночи, – невозмутимо произносит Барнс, поправляя плед на остром плече.

– Спокойной ночи, – шепчет Стив, все еще пребывая в изумлении.

Он уже начал забывать, как тепло рядом с Джеймсом, как спокойно и уютно засыпать, когда прижимаешься к сильному телу. Только надо быть осторожней, чтобы не задеть бок, успевает подумать Стив, быстро проваливаясь в крепкий, безмятежный сон.

***

– Тебе бы побриться. Да и подстричься не мешало бы, – Стив оглядывает нетвердо стоящего на ногах мужчину.

– Да, – Джеймс касается жесткой бороды, ощупывает похудевшее лицо. Он никогда так не зарастал. Ну, разве что в госпитале, тогда, десять лет назад. – У нас осталось мыло?

– Совсем немного, но думаю, тебе хватит побриться несколько раз.

Джеймс, несмотря на протесты Стива и его увещевания, сам идет на улицу, набирает снег и вопросительно, с мягкой насмешкой смотрит на мальчика, замершего в дверях, и сложившего руки на груди. Роджерс не хочет вести себя, как истеричная женушка, но Барнс вообще не думает о своем здоровье в той мере, в которой следовало бы.

– Вообще-то, было бы неплохо, придерживайся ты постельного режима, а не рассекай тут толком не одетый, – ворчит Стив, пропуская мужчину в дом и идя за ним следом.

– Да ладно тебе, мелкий, – Джеймса с едва сдерживаемой улыбкой смотрит на возмущенного мальчишку, – все нормально, я как новенький. Благодаря тебе, кстати.

Он усмехается в бороду, когда Стив вздыхает, но больше ничего не говорит, лишь подготавливает горелку, чтобы мужчина мог разогреть воду для бритья.

Когда вода готова, Барнс осторожно опускается на квадратную покосившуюся тумбу, которую они используют вместо стула, а Роджерс встает напротив него, держа на уровне лица Джеймса небольшое карманное зеркальце.

– Может ее надо почаще затачивать? – Стив не может сдержать иронию в голосе после того, как на лице Барнса появляется третий порез.

– Мофет пыть, – невнятно отвечает мужчина, пальцами левой руки натягивая кожу под челюстью, медленно ведя бритвой сверху вниз.

Джеймс никогда не отличался особой сноровкой в этом деле, а сейчас еще и в руках едва ощутимая слабость и дрожь, поэтому времени на бритье уходит достаточно.

– Нормально? – он отклоняется назад, снова меняя позу. Рана не дает долго находиться в одном положении.

– Ага, – Стив выпускает зеркало из затекших рук.

Видеть Джеймса без бороды или хотя бы щетины довольно… непривычно. У него мягкая форма подбородка, которая визуально кажется более округлой из-за бороды. И милая ямочка. Хотя, наверное, только Роджерсу в голову могло прийти слово «милый», когда речь идет о Барнсе. И яркие, почти алые губы. Пухлая нижняя и четко очерченная более тонкая верхняя. Глупо, конечно, но именно по губам Стив определяет самочувствие мужчины. В самый тяжелый период они были бледные, посиневшие, будто иссохшие. А сейчас, когда Барнс более-менее пришел в себя, они снова приобрели насыщенный оттенок. Абсолютно бесстыдные губы, думает вдруг с замиранием сердца Роджерс. Взволнованно вздрагивает от этой мысли и торопливо отводит глаза. Не замечает, как горестная складка у рта становится глубже, когда Джеймс замечает эту – кажущуюся ему странной – реакцию.

– Подстричь тебя? – вдруг спрашивает он, после того, как срезает свои отросшие волосы, которые уже касались плеч, сантиметров на пять. – С ножом я управляюсь уверенней, да и заточен он лучше, чем бритва.

И правда, со стрижкой Джеймс справился за считанные минуты.

– Ну, – неуверенно пожимает плечами Стив, касаясь рукой довольно длинных вихров, – хорошо, давай, – все же решается он, занимая место на тумбочке.

Его ноги не достают до пола и он болтает ими в воздухе. Хотя это скорее проявление нервозности, чем беззаботности. Ему все еще неловко и стыдно за ту непрошенную мысль.

– Не дергайся, мелкий, – говорит Барнс и кладет горячую ладонь на основание шеи, удерживая Роджерса в неподвижном состоянии.

Стив застывает и задерживает дыхание. У него по загривку – прямо от грубоватой, тяжелой ладони – бегут мурашки, и в животе что-то с волнением ухает вниз.

– Знаешь, не особо ровно, но вроде… сойдет, – констатирует мужчина через какое-то время, сосредоточенно колдуя над светлыми, не особо чистыми волосами. – Сейчас, челка осталась.

Он обходит тумбу и встает напротив мальчика, который сидит, сгорбив плечи и зажав ладони между коленей.

– Приподними голову, мелкий, – Джеймс поглядывает на съежившегося Роджерса и с глухой тревогой думает, что сделал что-то не так. Почему Стив закрывается?

Он ждет, пока мальчик робко вскинет подбородок, при этом отводя растерянные глаза. Стив старается не смотреть на мужчину, но взгляд то и дело скользит по увитым венами рукам, которые действительно гораздо более ловко и умело обращаются с остро заточенным ножом, чем с бритвой. В конце концов, Рожерс упирается взглядом в грязную рубашку, от которой пахнет потом, кровью и лекарствами.

– Готово, – негромко оповещает его Барнс, быстрым движением стряхивая оставшиеся волоски с плеч мальчика.

Стив проводит рукой по остриженным волосам. Если верить прикосновениям, то действительно получилось не очень ровно, но так правда удобнее – пряди не мешаются, не щекочут шею и челка больше не лезет в глаза.

– Спасибо, Джеймс, – как-то смущенно бормочет мальчик, – я тут все уберу.

Он коротко смотрит мужчине в лицо, облизывает пересохшие губы и дарит Барнсу сдержанную улыбку.

– Хорошо, – тянет Джеймс, пристально глядя на мальчика, который торопливо начинает прибираться.

Ему вдруг отчего-то становится неловко, почти стыдно. Барнс надеется, что у них со Стивом не развивается парное помешательство.

***

– Перед выходом надо бы нормально помыться, – говорит Джеймс, обгладывая косточку.

– Надо бы, – соглашается Стив, прямо глядя на мужчину.

К вечеру его вроде бы отпускает. Дневной инцидент, которого, если так подумать, даже и не было, кажется смехотворным. Просто психика Роджерса была немного перегружена за последние несколько недель. Вот и чудится всякое. Глупости разные.

– От меня несет так, будто я все-таки умер и разлагаюсь.

– Барнс, – мальчик закатывает глаза, – я бы, конечно, приготовил для тебя джакузи, но чего не имеем, того не имеем. Увы.

– Увы, – согласно хмыкает мужчина.

Он знает, что пока был не в себе, Стив делал для него все возможное. И ему неловко, что он взвалил все это на мальчика. По сути, оставил его одного почти на две недели. Храбрый, отважный Роджерс. Бесстрашный мелкий, с внезапной нежностью думает Барнс. И тут же стыдит себя за – как ему кажется – абсолютно неправильное чувство. Он ведь обещал себе, обещал держать все под контролем. И отношение к мальчику тоже.

– Нужно проверить припасы, оружие, и насчет одежды…

– Я все проверил, Джеймс, – торопливо отвечает Стив. – Взял у них все, что было возможно.

У одного, которого Барнс использовал как живой щит, Роджерс из сумки вытащил майку и кофту с длинным рукавом. Стянул с них куртки, чтобы когда Джеймс очнется, мог посмотреть – подойдет ему что-нибудь или нет. Все незнакомцы оказались гораздо крупнее Стива, что, в общем-то, было вполне ожидаемо. Поэтому для себя он взял две рубашки и пару носков, которые на вид были худо-бедно чистыми, хотя один из них оказался дырявым.

Забрал оружие, небольшое количество патронов. Всю еду, что была в банках. Нашел кусок мяса, завернутый в бумагу, но его брать не стал. Вспомнил слова Джеймса:

– Не ешь незнакомое мясо, – в один из вечеров сказал ему мужчина.

– Потому что оно может быть отравлено?

– Потому что ты не знаешь чье это мясо, – невесело усмехнувшись, пояснил Барнс.

Стив понял и зарубил это правило себе на носу.

Мальчик не хочет вспоминать, как обшаривал карманы мертвецов. Он снова чувствовал это – диссонанс между тем, что диктует разум и между тем, что заполошно бьется в груди. Головой понимает, что они все мертвые, закоченевшие уже, но дотрагиваться до них страшно, и спиной поворачиваться страшно. Глупо, но Стив ничего не может поделать с этим иррациональным страхом, никак не может побороть это в себе.