– Барнс, это ты чертов идиот! – рявкает мальчишка, когда железо все-таки поддается. – Ты называешь это аптечкой?!

Внутри жалкие крохи: четыре упаковки стерильных бинтов, несколько ампул с пенициллином, вата, фурацилин и пара тройка таблеток анальгина. И…зеленка?

– Знаешь, что? – Стив хватает все, что есть и находит среди раскиданных вещей складной нож. – Я сейчас спасу тебя только для того, чтобы потом убить. Научить собирать нормальные аптечки и убить.

Он возвращается к мужчине. Аккуратно разрезает ткань рубашки, чтобы та не мешалась, убирает в сторону уже пропитавшийся кровью лоскут, тут же зажимает кожу рукой, быстро берет новый кусок ткани и плотно прикладывает к ране.

– Так, – сердце бешено колотится, но сознание абсолютно ясное, не замутненное паникой. Барнс прав, сейчас не время истерить, – нужно остановить кровь, ты и так какой-то бледный. Это все нехватка витамина D.

Роджерс чувствует себя спокойнее, когда озвучивает свои действия вслух, проговаривает шаг за шагом. Его голос звучит решительно. Будто он и правда уверен в том, что делает.

Стив торопливо собирает переносную горелку. Ставит над огнем алюминиевую кастрюльку, наливает туда воду. Ждет, пока она станет теплой, после кидает в нее две таблетки фурацилина и начинает быстро перемешивать.

– Вроде бы раствор должен настояться, а еще его нужно процедить, но у нас нет на это времени, извини, – он кидает виноватый взгляд на Джеймса. Того вряд ли сейчас волнуют подобные нюансы.

Мальчик макает кусок ткани в получившийся желтый раствор, слегка дует, чтобы было не сильно горячо, и осторожно, едва дыша, начинает обрабатывать кожу вокруг раны. Входное отверстие от пули совсем небольшое, Роджерс бы даже сказал – аккуратное. В общем, ему кажется, что все выглядит не так плохо. Если не смотреть на землисто-серое лицо Барнса, конечно. И не брать во внимание, как тяжело он дышит. И как конвульсивно порой подрагивает его левая рука.

– Все нормально, – преувеличенно бодрым тоном произносит мальчик, – мы промыли рану, теперь ее нужно прижечь.

Он отбрасывает окровавленные тряпки, отставляет посудину с раствором и берет в руки складной нож.

– Я тут подумал, и решил оставить твой виски в покое. Вообще, было бы лучше засыпать в рану порох и поджечь его, это не только бы помогло обеззаразить ее, но и сразу бы остановило кровотечение… Но я не знаю, как достать порох из пули, – извиняющимся тоном признается Стив, – поэтому прижгу края ножом.

Он с волнением облизывает пересыхающие губы, пока смотрит, как над огнем раскаляется лезвие. Когда Роджерсу кажется, что сталь достаточно накалилась, он подползает ближе к мужчине.

– Сейчас будет немного больно, Джеймс, – он касается бледной щеки дрожащими пальцами, оставляет кровавые следы, – прости, пожалуйста.

Барнс крупно вздрагивает и вымученно стонет, когда обжигающий металл оставляет на воспаленной коже ожог.

– Прости, прости, прости меня, – умоляюще шепчет Стив, придерживая мужчину за плечо, не девая ему сильно шевелиться, и твердой рукой продолжает прижигать края ран.

Барнс на какое-то мгновение открывает стеклянные, абсолютно невменяемые глаза, с его губ срываются тяжелые хрипы, и он сильнее начинает метаться под рукой мальчика.

– Мы почти закончили! – Стив откладывает нож, он пока не нужен. – Ты молодец, Джеймс. Все хорошо. Правда, ты отлично держишься.

Ему хочется верить, что Барнс слышит его и так переносить боль чуточку легче. И еще Стив хочет верить, что делает все правильно, потому что чем ближе он приближается к тому, чтобы наложить повязку, тем больше ему кажется, что он делает все совсем не так, и вообще убивает Джеймса своими действиями, а не спасает его.

Но Роджерс гонит от себя подобные мысли. Он снова обрабатывает раны раствором. После подтягивает к себе чистые полоски ткани, немного неуклюже сворачивает их и прикладывает первый кусок к входному отверстию. Лоскут довольно быстро промокает, а Барнс вновь надорвано стонет. Мальчик замирает на мгновение, после вскидывается и с надеждой и затаенным страхом вглядывается в лицо мужчины. Джеймс снова без сознания.

Стив, упрямо сжав зубы, вновь принимается за работу.

– Так-так-так, – бормочет он, когда и входное и выходное отверстия оказываются накрыты чистой тканью. – Осталось только замотать все бинтом, и считай, что мы закончили!

Стив берет упаковку стерильных бинтов в дрожащие от усталости и нервов руки. Эта дрожь не унимается все то время, пока Роджерс обрабатывает выходное отверстие. Наконец, он старательно заматывает все бинтом. Действует осторожно, пытаясь как можно мягче касаться измученного мужчины, который обливается потом и почти неслышно дышит.

– Вот и все, Джеймс. Все закончилось. Ты молодец.

Он аккуратно приподнимает голову мужчины, чтобы удобнее пристроить ее, но тут его пальцы ощущают какую-то влагу на затылке. Стив испуганно замирает, перемещается и с ужасом смотрит на рану из которой уже медленно сочится кровь.

Стиснув зубы, Роджерс обрабатывает ее, аккуратно убирая слипшиеся от крови волосы, после забинтовывает голову.

Стив подкладывает Джеймсу под голову свой рюкзак, предварительно вытащив оттуда все необходимое, накрывает двумя пледами, а сверху еще пристраивает куртку, потому что Барнс холодный, как ледышка, и плюхается около него на колени.

– Вот и все, – бормочет мальчик, не отрывая глаз от изможденного лица, – вот и все…

Он продолжает что-то бессвязно шептать себе под нос, покачиваясь из стороны в сторону. Переводит затравленный взгляд на свои руки в засохшей крови и чувствует, как к горлу подкатывает тошнота. Он вскакивает, и, спотыкаясь, выбегает из комнаты. Хватается за стены в коридоре, но ноги не держат. Стив падает на колени и тело сотрясает спазматическая дрожь. Его рвет желчью. Он надсадно кашляет, ощущая отвратительный привкус во рту, бессильно валится набок. Лежит, пытаясь справиться с дыханием. Утирает рот и тут же чувствует запах чужой крови на своей коже.

Стив перестает бороться с собой. Он подтягивает колени к груди и исступленно рыдает от страха, прижимая перепачканные ладони к глазам, чтобы не видеть остывающие и коченеющие тела, разбросанные по всему дому.

***

Следующие дни Стив не отходит от Барнса. Позволяет себе отлучиться только для того, чтобы набрать снег. Он растапливает его над огнем горелки, остужает и переливает в бутылки. Осторожно приподнимает голову Джеймса и тонкой струйкой вливает кипяченую воду между пересохших губ. Снова и снова обрабатывает раны, меняет повязки. После таких перевязок, все еще находящийся без сознания Барнс начинает стонать и метаться. Роджерс бережно придерживает его, боясь, что мужчина нанесет себе вред.

Наконец, агония сходит на нет; Стив нагревает воду, растворяет в ней таблетку анальгина и вновь поит Джеймса, надеясь, что это принесет хоть немного облегчения. Когда Барнс временно успокаивается, Роджерс садится на колени рядом с ним, кладет прохладный компресс на лихорадочно пылающий лоб, и берет мужчину за сухую горячую ладонь. Стив кусает губы и неистово молится. Правда, не знает кому. Не то чтобы он особо верит. А уж Джеймс в бога не верит и подавно. Стив же обещает этому самому богу, который якобы вершит их судьбы и знает все наперед, что если Барнс неверующий выкарабкается, то Стив Роджерс навсегда останется в долгу перед всевышним. Он не уверен, что возносит молитвы правильно, и что сделки с богом заключаются именно так, да и заключаются ли вообще? Но в одну вещь Стив верит яростно и безудержно: даже если бог решит не внимать его просьбам, а Джеймс окажется сломлен борьбой, то Стив Роджерс один будет биться за его жизнь, вырвет этого упрямого мужика из рук старухи с косой, если понадобится. Но уж точно никому не позволит забрать Барнса у себя.

Такие воинственные настроения сменяются апатией и усталостью. Через четыре дня после ранения жар не спадает. Компрессы почти мгновенно высыхают, стоит только приложить их к горячей коже. Порой мальчику хочется плакать от бессилия и своей бесполезности, но он не может позволить себе быть слабым. Сейчас он должен оставаться сильным ради Джеймса. Кто знает, сколько времени потребуется Барнсу для полного восстановления? Тем более что за эти дни он потерял в весе. Вообще, Стиву кажется, что Джеймс тает на глазах, но в действительности потеря веса не критична и не опасна, это естественный процесс при серьезных ранениях.