Я набрала в грудь воздуха. Выдохнула. Размяла пальцы.

– Койот, у тебя все схвачено, – прошептала я. – Плевое дело.

Но это был самообман. И я это прекрасно понимала, даже когда снова сложила губы в притворной улыбке и влезла в автобус, мотор которого уже рокотал.

Я должна была устроить так, чтобы меньше чем за четыре дня я, автобус и папа оказались на другом конце страны. И чтобы папа при этом ничего не заметил.

Следующий час я просидела на диване, уткнувшись в наш старый, мятый, растрепанный «Автомобильный атлас США». Водила пальцем по автострадам, уточняла расстояния, высчитывала мили, прикидывала, сколько до какой точки ехать. Айван сидел рядом, занимаясь попеременно двумя делами: то дремал, то бил лапой по карандашу, которым я все записывала.

Да. Можем успеть.

Я взяла зубную нить и, пользуясь ей вместо рулетки, подсчитала, сколько всего тут миль.

– Три тысячи шестьсот миль, приблизительно, – сказала я Айвану. В ответ он зевнул. Я с ним согласилась. Цель достижимая. – Шестьдесят миль в час – это будет, ну-у-у, миля в минуту. Три тысячи шестьсот минут. Получается, так-так-так… – я написала числа на бумажке и поделила в столбик: это Родео меня научил так делить, по старым учебникам. Я на домашнем обучении. – Шестьдесят часов. Четверо суток… это будет… девяносто шесть часов. Значит, у нас остается лишних тридцать шесть часов на сон, еду и все остальное. Успеть можно. Впритык.

Я пожевала огрызок засохшего ластика на карандаше. Зевнула: типичный зевок «ой, вчера почти всю ночь не спала». Покосилась на Родео: сидит, крутит руль.

Я просто должна подстроить, чтобы он ехал, не отвлекаясь. И, конечно, чтобы он даже не догадывался, куда мы едем.

Я захлопнула атлас. Засунула заметки в книгу, которую как раз читала.

– Эй! – крикнула я в сторону кабины. – Как дела? Тебе ничего не нужно?

– Все в ажуре, паутинка моя! Я уже чувствую запах этого сэндвича со свиной отбивной!

– Лады. Заскучаешь – зови меня!

Я откинулась на подушки нашего уютного дивана. Понимала, что надо бы встать, пойти к Родео, поболтать с ним, но в моей душе столько всего поднялось. О коробке памяти я не вспоминала уже… ой, господи, даже не знаю, уже несколько лет.

Айван залез мне на колени, немного поворочался, улегся. От него шло успокаивающее тепло.

Я закрыла глаза, печально вздохнула и выпустила воспоминания на экран опущенных век. Вообще-то это было не положено. «Койот, что толку оглядываться на прошлое», – постоянно твердил Родео. Он всегда догадывался, что я думаю о них – о маме и сестрах. Замечал, что я притихла и загрустила. Он качал головой, и глаза у него влажно блестели: «Нет, маленькая. Не надо туда возвращаться. Твое счастье – здесь и сейчас. А все это ты должна оставить в прошлом». Но я так и не сумела оставить все это в прошлом – он-то сумел, но не я. Я просто научилась таиться. Научилась перебирать запретные воспоминания украдкой.

И я была уверена, что вполне этим обойдусь. Была уверена, что могу носить их в сердце, держать в укромном местечке в голове, и мне этого будет достаточно. Но все изменилось, едва бабушка сказала мне про парк. Все переменилось, едва я припомнила тот день много лет назад, и коробку, и обещание. Просто я обнаружила, что тайных воспоминаний мне мало. Наверно, по большому счету, я никогда не могла ими обойтись. Но только теперь я это поняла.

Так я сидела, пока, сама того не заметив, задремала.

Мне снились теплые руки, такие мягкие, в моих руках, и плечи, плечом к плечу со мной, и обещания шепотом, и семья, которая ждет, пока я вернусь домой.

Проснулась я в испуге. Не в таком сильном, как испуг оттого, что «ой-ой-ой, мой контрабандный котик улизнул, а мой ненормальный папа сейчас его найдет», но близко к тому. Я не знала, долго ли проспала. Похоже, уже наступил вечер, и небо было какое-то серое, и слегка пахло дождем, но я разволновалась не из-за того, что на дороге плохая видимость, и не из-за того, что асфальт мокрый. Я разволновалась потому, что автобус, в котором я спала, стоял на месте.

Я вскочила.

Родео разлегся на своей кровати, высунув из-под одеял босые ноги. Подержанные часы над ветровым стеклом показывали семь. Всего-то четыре часа проехали, а потом этот лентяй вздумал передохнуть. Я пнула его грязную ступню. Без злобы, просто настойчиво.

Он даже не пошевелился, и тогда я пригнулась, схватила его ступню и тряхнула примерно таким же жестом, каким собака хватает и убивает змей.

Родео резко поднял голову, посмотрел… ну-у-у, скорее недобро.

– Койот, что ты делаешь? – голос у него был глухой со сна и от растерянности.

– Чего-чего? – переспросила я. – А ты-то, по-твоему, что делаешь?

Он заморгал, оглядел себя, закутанного в одеяла, снова перевел взгляд на меня:

– Сплю.

– Вот именно. А нам еще ехать и ехать, мистер старший медведь. Хватит дрыхнуть!

– Койот, – заговорил он. Обычно, когда он начинал разговор с моего имени, а потом делал паузу, это ничего хорошего не предвещало. – Прошлой ночью я гнал, типа, часов двенадцать подряд. Это, знаешь ли, немного утомляет. Крошка, мне иногда и поспать надо. Твое Роковое Влечение в один миг станет роковым, если я засну за рулем и мы врежемся в эстакаду. А пока у тебя нет водительских прав, мишка-малышка, этот автобус будет делать остановки, когда остановка понадобится мне. Все, хватит меня дергать. Твой сэндвич со свиной отбивной никуда не денется.

И он перевернулся на другой бок, оскорбленно натянув на голову одеяло.

Я мысленно прокляла себя. Какая же я дура: зазевалась и заснула.

Вытянула шею, выглядывая в окно.

– Где мы? – спросила я. Не получив ответа, пнула одеяло и повторила: – Где мы?

Одеяло проворчало:

– Я в своей постели. А ты стоишь надо мной и вопишь, как гарпия, будь ты неладна. Вот где мы.

– Нет, где мы, если серьезно?

Одеяло вздохнуло:

– Пока во Флориде. Кажется, в Тампе.

– Мы до сих пор во Флориде?!

– Ага. Спокойной ночи.

Я стояла, глядя на этого ворчливого истукана под одеялами, кусала губы. Прищурившись, разглядела, что недалеко есть заправка, к которой пристроена закусочная.

– Пойду прогуляюсь, – объявила я.

– Слава богу.

– Когда я вернусь, сразу поедем.

– Когда ты вернешься, то уткнешься в запертую дверь.

Я надменно выгнула бровь. Как будто я не умею забираться в наш автобус без ключей.

Схватила атлас, взяла несколько купюр из нашего «сейфа» – ящичка около огорода, влезла в шлепанцы.

Айван дремал, свернувшись клубочком на приборной панели, и я наскоро почесала его за ушком, а потом выскочила наружу.

Я была не в том настроении, чтобы рассиживаться и ждать, но запах гамбургеров и картошки фри слегка успокаивает душу, внушает: «Ничего страшного – подумаешь, маленькая пауза». Я специально выбрала место у окна, чтобы видеть Яджер, и села изучать меню. Закусочная была маленькая, но хозяева свое дело знали. В меню имелось все, что человеку надо, блюда подавали без заминки, с пылу с жару, щедро посолив. Жуя соленую картошку фри, я размышляла над своей проблемой.

Досадно, конечно, но кое в чем Родео прав: наверно, ему иногда нужно поспать. По этому вопросу мне придется пойти ему на уступки. Но путь далекий, а время – на вес золота, и в этом уступки невозможны: мы либо успеем к сроку, либо нет, а я твердо решила, что успеть надо.

Да уж, передо мной стояла типа как дилемма. А атлас тут был бессилен. Он подсказывал, какой дорогой ехать, но не мог подсказать, как, черт подери, доехать вовремя. Так я сидела, жевала картошку и думала, и досадовала, что еще не доросла до кофе.

Вообще-то есть целая куча всего, во что я обычно не верю. Не верю я ни в судьбу, ни в астрологию, ни в ангелов, ни в магию, ни в мистическую силу желаний. Уж извините, не верю, и точка.

Поэтому то, что случилось в следующую же минуту, объяснить нелегко. Ну и ладно, не все, что существует на свете, нуждается в объяснениях. Что-то можно просто приписать везению и сказать, что это счастливая случайность.