Котята замяукали – точнее, скрипуче запищали. Вот в чем загвоздка.

– Который из них самый тихий?

Братья, не задумываясь, указали на самого маленького – серый в белую полоску комочек пуха, забившийся в дальний угол коробки.

– С этим что-то не то, – сказал младший брат. – Остальные орут – не заткнешь. Но этот с самого рождения ни разу не пискнул.

– Серьезно? – переспросила я, одобрительно прижмурив глаза. – Такая кошка мне и нужна.

– Это мальчик.

– Правда?

– Да ты сама посмотри.

– Нет, спасибо. Поверю вам на слово.

Я присела на корточки, уставившись на этот молчаливый комочек серо-белой шерсти.

А он уставился на меня в ответ. Вид у него был очень серьезный. Даже глубокомысленный. Как будто он считает, что все шиворот-навыворот и это он должен решить, брать меня к себе или нет. С таким котенком шутки плохи.

Я поставила стаканчик на бордюр, залезла в коробку обеими руками и как могла бережно положила малыша себе на ладонь. И во мне все притихло, когда я почувствовала, как в моей огромной неуклюжей лапище трепещет живая душа. Хрупкие косточки, невесомый пушок и тороп‐ливый, лихорадочный стук сердца – вот и весь котенок.

Я поднесла его к лицу. Он таращился, широко раскрыв глаза, топорща уши. Но не издал ни звука. Не замяукал, не заскулил, не запищал, не стал вырываться. Мы заглянули в глаза друг другу глубоко-глубоко – я и котенок. И мое сердце с каждым биением все больше наполнялось любовью.

Вот что я вам скажу: когда мы встретились взглядом, что-то переменилось. Что-то сильно переменилось. Во вселенной либо стронулось с места что-то, слишком долго стоявшее без движения, либо наконец-то замерло на месте что-то, слишком долго не знавшее покоя. В любом случае хоть что-то переменилось.

Понимаете, в этот магазин на заправке я вошла одна. И вышла из него тоже одна – мальчишка не в счет. И так уже несколько лет: каждый день я входила в магазин на какой-нибудь заправке, одна, и снова выходила из него, одна. А в этот самый миг, на этом самом месте, держа на ладони котенка, почувствовала: все, баста, хватит с меня одиночества. Мое лицо оставалось спокойным, и, должно быть, никто, кто наблюдал за мной со стороны и не мог заглянуть мне в душу, ничего бы не заметил… но я-то вам скажу, что это все равно был грандиозный миг.

Котенок зевнул – широко раскрыл пасть, показывая острые иголочки зубов, шершавый серый язык и чуть ли не все горло.

– Да, – прошептала я. – Мы ведь созданы друг для друга?

– Ну, значит, хочешь его взять?

– Угу, – ответила я, и мои губы дрогнули в легкой улыбке. Ну, точнее, не только губы: постепенно в улыбке расплылось все лицо. – И не просто хочу, а очень хочу!

И это были самые правдивые слова за всю мою жизнь.

Вообще-то я знала, что мне никогда не разрешат оставить у себя этот теплый крохотный, чудесный комочек, который лежал сейчас у меня на ладони. Я точно знала, что услышу «нет, это не вариант», даже не сомневайся.

А еще я знала: когда моя проделка вскроется, кое-кому она страшно не понравится. Но в то же время я знала фразу, которую он то и дело повторяет: «Куда бы тебя ни позвало сердце, иди на зов без оглядки». А сердце определенно звало меня сюда, точнее, к кому-то, кто сейчас таращился на меня лазурными, еще лазурнее, чем слаш «Лазурная ежевика», глазами.

– А это что за чудик? – спросил младший брат у старшего, и я, хоть и не могла наглядеться в глаза пушистика, которого полюбила с его первого зевка, сразу поняла, о ком он говорит. Поняла, не глядя, но все равно обернулась посмотреть: ведь теперь мне надо прятать контрабанду – котенка.

Да, вот и он, во всей красе.

Коричневые джинсы – прореха на прорехе. Босые ноги, голый торс: в магазине его не просто откажутся обслуживать, а откажутся наотрез. Тощий, плечи костлявые, ребра пересчитать можно. Длинные лохмы зачесаны назад и стянуты банданой. И широкая, густая, как чаща, борода чуть ли не до ключиц. Орудуя скребком с длинной рукояткой, который можно бесплатно взять у колонки на заправке, он, приплясывая и насвистывая, счищал с лобового стекла автобуса прилипших насекомых. Ни дать ни взять «Экзотический фруктовый микс». Но он и на самом деле такой, каким кажется на первый взгляд: все честно, реклама без обмана.

– Это, – ответила я, прижав котенка к животу, пока кое-кто не заметил, – Родео. – Оба мальчишки недоуменно покосились на меня. – Он мой папа, – добавила я.

– Этот вот – твой папа?

– Ага, – и, пригнувшись, шепнула им: – Но вы ему не говорите, что я вам сказала, что он мой папа, ладно?

Мальчишки кивнули. Их перемазанные сиропом лица были серьезны. Да, на таких, как эти братья, можно положиться.

Я оглянулась на автобус, прижав котенка к животу. Родео телепался туда-сюда у лобового стекла, отплясывая танец мойщика. Если я хочу, чтобы котенок переместился с моей ладони в автобус, без подмоги не обойтись.

Я посмотрела на младшего брата: он деловито допивал слаш, не спуская глаз с Родео.

– Эй, можешь меня выручить? – Он удивленно насупился. – Сделай мне одолжение, – пояснила я, и он кивнул.

– Видишь задние окна автобуса, где шторы со звездочками?

– Ага.

– Это моя комната. Я тебя попрошу…

– Твоя комната? Вот прямо комната-комната?

– Ну да.

– Ты живешь в автобусе?

– Ну да. А чего такого?

– Я вообще никого не знаю, кто хоть немного жил в старом школьном автобусе.

– Ну а теперь знаешь, – и я передала ему котенка, бережно-бережно. – Давай вот о чем договоримся. Родео ни за что не согласится на этого котенка. По крайней мере вначале. Так что я иду вперед, вхожу в автобус, иду в свою комнату. Через минуту подходи с котенком под мое окно, вон с той стороны. Договорились?

Младший брат покосился на старшего. Тот пожал плечами, кивнул. Мелкий снова посмотрел на меня:

– Значит, сегодня нам обоим влетит?

Я ухмыльнулась.

– Наверняка. Ну и ладно: что-что, а котята и слаш точно стоят того, чтобы за них влетало. Можно потерпеть, – и я взяла солнечные очки, которые все это время свисали у меня с горловины футболки. Очки были огромные, в пол-лица, круглые, в коричневой оправе, с массивными пластмассовыми стеклами. Куплены за доллар на блошином рынке в Нью-Мексико, стоят своих денег до последнего цента. Я надела очки – считай, притушила слепящий свет солнца. – Готов?

– А то!

Я неспешно двинулась к автобусу, прихлебывая арбузный слаш с таким видом, словно у меня нет никаких забот.

Когда я потянула на себя дверь-гармошку, Родео, – он, сосредоточенно высунув язык, отскребал от стекла дохлого кузнечика, – оглянулся.

– А бананов нет, что ли? – спросил он.

– Нету, – сказала я, небрежно отдав ему честь, хотя, если честно, даже забыла посмотреть, были ли в магазине бананы.

– Тьфу ты черт, – сказал Родео, а потом улыбнулся мне той белозубой заразительной улыбкой, против которой я бессильна – всякий раз невольно улыбаюсь ему в ответ. – До следующей остановки, значит.

Я сложила руку пистолетом, понарошку выстрелила и поднялась по ступенькам в автобус, спокойненько, не спеша. Миновала пассажирские сиденья – мы почти все кресла сняли, но несколько рядов оставили, узкую койку Родео, прошла насквозь нашу гостиную, мимо привинченных к стене книжных шкафов, привинченного к полу дивана, мимо нашего огорода – растений в горшках на полках, привинченных к стене под окном. В окна мне было видно, как малыш идет к хвосту автобуса, прикрывая ладонью что-то маленькое и выпуклое у себя за пазухой, идет такой же спокойной, безмятежной походкой, как и я. В сторону Родео он даже не смотрел. Этот парень прирожденный ловкач.

Раздвинув занавеску, которая заменяла дверь, я вошла в свою комнату. Жарко, душно, но стоит тронуться в путь, станет прохладнее. Не мешкая, подошла к окну, отдернула штору. Вот и пацан: смотрит на меня снизу, разинув рот, на ладонях разлегся котенок.

Я взялась обеими руками за задвижки и опустила стекло, стараясь поменьше скрежетать. Мальчик встал на цыпочки, вытянув вверх руку с котенком. Тот свисал с его ладони.