Через некоторое время Рауль повторно встретился с Малярчуком.
– Ваши опасения имели основания. Повязали голубчиков, вернее, постреляли… По поводу почки – предлагаю, для начала, сделать рентгенограмму внутренностей, а уж потом познакомлю вас с Гогуа Ревазовичем Гугидзе, профессором медакадемии.
В «Меддиагностике Плюс», в подвале через дорогу, просветили всё Всевино тело, нашли массу инородных предметов: пули, осколки, проглоченные в случае провала пузырьки и ампулы с цианистым калием (впопыхах не успевал их раскусить). Отросток аппендикса вообще был забит под завязку: тут и микросхемы, и бриллианты (на черный день). А вот печень, печень, как у младенца, и прекрасные сосуды. Растягивались как технологическая резинка от треников.
Ампулы Всева позже хирурга попросил удалить, теперь боевое прошлое окончательно почило в бозе, и о них можно забыть. Попутно Батумыч превратил Гугидзе в штатного агента.
«Школьные годы чудесные»
Всева не торопясь прогуливался по пешеходной дорожке.
– Вы все Малярчуки такие? – поддел пенсионера Люлипупенко, сдувая невидимую пыль с его темно-синего пальто.
– Какие-такие? – насторожился Всева и мысленно просканировал последние денечки, не допустил ли он где-нибудь досадный прокол: «Почему он назвал фамилию во множественном числе? Знает моих детей? Но они под другой фамилией. Что-то тут не чисто!»
Вообще-то от рождения фамилия Малярчука звучала, как Авдонин. Родился он в деревне Адлеровка рядом с Малоярославцем в 1938 году. Поэтому в разведшколе преподаватели ему сначала присвоили позывной «МалЯр», в честь провинциального городка и склонности курсанта ретушировать свои слабые знания по предметам, а уже потом, на основании откровенно неутешительных результатов учебы, суффикс «чук» (звук по дереву идеально совпадающий с постукиванием по лбу Всевы указкой преподавателей: «чук-чук-чук»): Малярчук. А вот после выпускных экзаменов, когда Всева, недовольный аттестатом, точнее, оценками в нем, отчего зависело распределение (или ты в старушке Европе прохлаждаешься в дорогих ресторанах и яхт-гольф-клубах, или в знойной Африке глотаешь песчаную пыль), и набросившийся поэтому на членов экзаменационной комиссии, показав при этом филигранное владение нунчаками изготовленным из березовых дров, он стал «Свирепым». Абсолютное большинство членов аттестационной комиссии тогда комиссовали на гражданку с серьезным диагнозом «плосколобие мозга». А Всеву с «нетерпением» ждал черный континент.
Но каким ветром забросило в разведшколу-двухлетку Всеву – это отдельный сюжет. И для начала нужно освежить ранние вехи биографии героя.
…С детства Всеве нравились шпионские игры. Еще в школе он следил за проделками одноклассников (предполагаемых агентов влияния противника), проверял содержимое их карманов и портфелей на наличие запрещенных предметов. Не брезговал и экспроприацией продовольственных излишков и скудных финансовых вливаний от родителей.
К седьмому классу, оставшись на третий год, завел обширную агентуру среди учеников начальной школы. Как удавалось? Метод кнута и пряника: кому конфетку или бычок от папироски, а кому подзатыльник и кулак под нос.
Долгое время работая под прикрытием, прикрытием в лице классной руководительницы, Малярчук четко информировал ее обо всех настроениях в классе и проделках соучеников в школе, как то: подожженный сарай с запертым в нем завучем по учебно-воспитательной работе, алкогольное буйство трудовика с поеданием трутовиков со школьной березы, романы старшей пионервожатой одновременно с восьмиклассниками и директором, уборщицы с физруком, физрука с председателем родительского комитета, председателя с проверяющим из РОНО, проверяющего из РОНО с уборщицей и старшей пионервожатой. Круг замкнулся!
Именно его наставница, в прошлом неуловимая радистка-связной в Бостоне, а после войны схоронившаяся от мести американских спецслужб за передачу секретов атомных бомб в деревне, и дала рекомендательное письмо своему ученику в элитную разведшколу.
Тяжело в разведшколе, легко на воле
Батумыч вновь с головой окунулся в свое прошлое.
Вместе с ним в разведшколу пытался поступить односельчанин Варфоломей. До сих пор многие местные старожилы считают, что Варфоломеевская ночь – это период начала созревания яблок, когда частные сады в темное время суток подвергались неслыханному опустошению командой означенного пацана. В восьмилетке все его считали просто прирожденным разведчиком: он подтягивался два раза на турнике с привязанным к ногам нетрезвым учителем по труду, ходил «брать языка» (рамку с сотами) на колхозную пасеку и ни разу не спалился, умел незаметно списывать у отличников домашку, при том, что они даже не догадывались (сейчас бы также незаметно списывал средства с банковских счетов), владел искусством подделки подписи классной руководительницы в дневнике. Поэтому отцу не было оснований лупцевать его солдатским ремнем за плохое поведение.
Его, также как и Батумыча, рекомендовала к поступлению классная руководительница, учитывая исключительные природные данные подопечного.
Однако камнем преткновения для отрока стал вступительный тест. Был такой ритуал посвящения в первокурсники, отбраковка неподходящих на ранних этапах «собеседования». Назывался он «химической обкаткой». Для этого отборочного тура приемная комиссия наполняла палатку слезоточивым газом, а затем запускала туда молодняк в средствах химической защиты (те, кто служил в химических войсках, поймет).
В принципе задание несложное, все абитуриенты его прошли.
– Усложним упражнение, – предлагал «председатель жюри», потирая руки. – Поместим, абитура, вас по двое в палатку с хлорпикрином, но без противогаза, попутно вы должны успеть перед тем, как совсем задохнетесь, подшить белый подворотничок на гимнастерку.
Хитрость заключалась в том, что удобней было подшивать прямо на напарнике.
Когда очередь подошла к Всеве с Варфоломеем, Батумыч в ядовитом облаке нашел «мудрое» решение: оглушил партнера кувалдой по голове и прильнул устами к его устам, осуществил искусственное дыхание, но в обратную сторону – выкачал из легких парня с помощью холотропного дыхания остатки кислорода. Отчего у того втянуло живот, щеки, и обозначился профиль ребер, а цвет кожи приобрел синеватый оттенок. Затем выполнил и вторую часть задачи наощупь, зажмурив глаза. По окончании подшивки победно выполз из палатки в гимнастерке партнера, а «мумифицированное» тело второго участника достали преподаватели.
Односельчанина отправили в формалине обратно домой, но родственники его не признали. Зато, он, внезапно оклемавшись на погосте и осознав коварство Авдонина, решил всю жизнь посвятить мщению Всеве за невоплощение своей юношеской мечты. Вот поэтому возвращаться в родную деревню Батумычу совершенно не хотелось: зачем лишние жертвы среди местного населения…
* * *
На первом курсе училось много третье- и, особенно, второгодников – это те, кто срезался на каких-либо сессионных экстремальных испытаниях.
Невосполнимые потери вначале семестра вообще зашкаливали, причиной тому была невнимательность на уроках по спецпредметам, отвлекли на секунду, считай, упустил какой-нибудь важный нюанс, и тогда кранты (соотношение курсантов-выпускников к поступившим абитуриентам определялось, как сто к одному).
Чтобы не было претензий со стороны родственников на гражданке, курсанты писали записку о добровольном уходе из жизни с открытой датой. Страшновато, конечно, было сознавать бренность бытия, но всегда пересиливала романтика: на факультативе к тому же цитировались вслух страницы книг о радужной сытой жизни великих шпионов. И это звучало как музыка.
Малярчук в первый же день подружился с курсантом Коленко из Сибири. Тот сразу предложил:
– Будем держаться вместе. А тот тут понаслышке недетская дедовщина.
…Казармы, в которых жили будущие Штирлицы, размещались глубоко под землей, в бывшей угольной шахте. На шестиярусных лежаках из наспех сколоченных неструганных досок воспитанники школы предавались узам Морфея после изнурительных многочасовых тренировок.