В свою очередь, не желая брать на себя ответственность нового поражения, но стремясь реабилитироваться перед Ставкой проявлением «похвальной инициативы», Жилинский запросил Ренненкампфа о возможности наступления и позиции командарма по этому вопросу, чтобы довести ее до сведения Верховного главнокомандующего. Правильно поняв скрытую мысль главнокомандующего армиями фронта о желании сложить с себя ответственность за любой возможный исход такой наступательной операции, командарм-1 П.К. Ренненкампф уклонился от прямого ответа, заявив, что наступление в принципе возможно, но только после предварительного овладения Летценским укрепленным районом. А так как штурмовать Летцен было невозможно, то и речи о наступлении быть не могло.

Соответственно, 22-го числа Я.Г. Жилинский сообщил в Ставку о своем намерении предпринять контрнаступление силами 1-й армии, предложив для усиления мощи удара подчинить П.К. Ренненкампфу 22-й армейский и 3-й Сибирский корпуса из состава формирующейся 10-й армии. Начальник штаба Верховного главнокомандующего Н.Н. Янушкевич отказал в таком усилении, хотя саму идею наступления, безусловно, поддержал. Неизвестно, что было бы дальше, и что стало бы с войсками 1-й армии, не предупреди Гинденбург русских намерений.

22 августа немцы начали наступление против 1-й русской армии по обеим сторонам Мазурских озер: а через три дня вперед двинулись главные силы германской 8-й армии. Бои завязались одновременно на всей линии Среднего Прегеля от Инстербурга до Ангерапа: первым под ударами германцев стал отходить 2-й армейский корпус, которым временно командовал начдив-43 В.А. Слюсаренко, вынесший на себе основную тяжесть двухдневного сражения с превосходящими силами противника у Гольдапа и Лыка. Потери в этих боях были очень велики (после отхода 1-й армии за Неман, в частях 2-го армейского корпуса из 42 тыс. чел. оставалось лишь 17 тыс.). Большая роль в том, что корпус устоял и сдержал натиск врага, принадлежала самому комкору[276].

Немецким успехам способствовали и слухи, распространившиеся в русских войсках после поражения под Танненбергом. «Солдатский вестник» нагнетал прямо-таки панические настроения, и русские уже боялись неожиданных прорывов неприятеля в свой тыл, что привело бы к окружению. Так, очевидец описывает панику, вспыхнувшую в подразделениях 285-го пехотного Мценского полка из состава стоявшей в тылу второочередной 72-й пехотной дивизии еще 17 августа. Около 9 часов вечера, после предупредительного выстрела часового на железнодорожном мосту, паника охватила весь полк. Люди стреляли друг в друга, по лошадям и казакам, а подходивший в это время к мосту санитарный обоз свалился в реку. Офицерам только через полчаса удалось навести порядок, причем пришлось выбивать из рук испуганных людей винтовки. В полку были и раненые, и даже убитые. Одна из причин паники – поддерживание командованием слухов о германской кавалерии, якобы находившейся невдалеке, под предлогом «действия на испуг в целях увеличения бдительности». Вторая причина – отсутствие занятий в полку, что имело следствием безделье и распространение слухов о положении на фронте: «Состояние тревожного ожидания, продолжительное стояние на одном месте и бездействие, чрезвычайно дурно отозвались на духе войск»[277].

Превосходство в силах позволило Гинденбургу несколько раздробить свои силы: на несколько группировок, чтобы осуществить охват с юга 6 пехотными дивизиями А. фон Макензена. Часть германских войск преспокойно подошла к сердцевине Мазурских озер и преодолела озерную цепь через свой Летценский укрепленный район, который и на этот раз стал одной из основных причин поражения русских. Данным маневром 1-я русская армия сразу же отсекалась от северного правого фланга сосредоточивающейся в районе Лыка 10-й русской армии, пусть пока в этой армии и был только один корпус. Тем самым немцы сразу же, еще в период движения на неприятеля, вклинились между частями 1-й и 10-й русских армий.

Севернее полосы Мазурских озер, вдоль железнодорожной магистрали Алленштейн – Кенигсберг двигалась основная масса войск: Гвардейский резервный (М. фон Гальвиц), 1-й резервный (О. фон Белов), 11-й армейский (О. фон Плюсков), 20-й армейский (Ф. фон Шольц) корпуса. Через линию Летценских укреплений шел 17-й армейский корпус (А. фон Макензен), а южнее – 1-й армейский корпус (Г. фон Франсуа). При этом 3-я резервная дивизия после занятия Лыка прикрыла разворачивавшееся сражение со стороны гродненского направления, где сосредотачивалась 10-я русская армия, куда, помимо уже имевшихся двух неполных корпусов, прибывали части 2-го Кавказского армейского корпуса.

План германцев состоял в последовательном уничтожении русских корпусов по частям. В качестве первоочередной цели ставилось отрезать левый фланг 1-й русской армии от основных сил, после чего – прижать к болотистой части Нижнего Немана и уничтожить. Затем – обрушиться всеми силами на основную русскую группировку, прикованную к крепости Кенигсберг. Перед началом наступления неприятель дал штабу 1-й армии перехватить ложную радиограмму о якобы готовящемся наступлении на северном участке, на поддержку Кенигсберга силами двух корпусов. Сбитый с толку русский командарм-1 тут же притянул туда свой последний резерв – гвардейскую кавалерию и только что прибывший на подкрепление 26-й армейский корпус А.А. Гернгросса.

24 августа в дело вступили авангарды противоборствующих сторон. Частными, но непрерывными ударами немцы стали поочередно сбивать корпуса 1-й русской армии, последовательно отбрасывая их от юга к северу, чтобы окружить все войска генерала Ренненкампфа где-то в районе Кенигсберга. При этом, как показано выше, громадную роль в наступлении противника сыграл Летценский укрепленный район, через который прошла часть германской группировки, одним махом выйдя на фланг оборонявшейся в поле 1-й русской армии.

Замысел операции и его воплощение мгновенно поменяли свой вектор: теперь уже русские оказались перед опасностью быть прижатыми к морю. В этом главная вина лежит на Я.Г. Жилинском, приковавшем войска П.К. Ренненкампфа к немецкой крепости. Однако ведь и главнокомандующий армиями фронта должен был постоянно оглядываться на Ставку, требовавшую удержания занятой территории. Таким образом, спасение частей 1-й армии всецело зависело от действий командарма-1, который, превосходно понимая ситуацию, все-таки был скован директивами вышестоящих штабов и принципами наступательного настроя «во что бы то ни стало» со стороны Ставки.

С другой стороны, точно такой же самоуверенностью, как и штаб фронта, был переполнен и командарм-1 П.К. Ренненкампф. Он сумел создать себе ореол победителя, почему войска доверяли своему командующему. Письмо из 1-й армии характеризует настроения до начала боев: «Положение у нас хорошее, мы вот чувствуем себя отлично и, главное, верим в молодца Ренненкампфа. Это – человек решительный, с непреклонной волей и характером, который ничего не боится и ни перед чем не остановится. Армия ему верит и знает, что ему можно верить»[278]. К сожалению, ореол оказался дутым, и поражение 1-й армии будет тяжелым и кровопролитным.

Генерал Ренненкампф был уверен, что сумеет сдержать немецкое наступление, и такой своей позицией вселял надежду в душу главкосевзапа, который не желал отступать, дабы не подвергнуть сомнению свою уже и без того чрезвычайно пошатнувшуюся после Танненберга компетенцию военачальника. Даже когда начальник штаба Северо-Западного фронта В.А. Орановский, видя гибельность дальнейшего пребывания корпусов 1-й армии на неприятельской территории, при том условии, что в русском тылу оставался непокоренный Летценский укрепленный район, предложил отвести 1-ю армию к Гумбиннену, Я.Г. Жилинский отказал. Самоуверенность высших командиров пошатнулась только после ожесточенных неудачных боев 26–27 августа.