Таким образом, пока пехота отбивала натиск по фронту, артиллеристы расстреляли противника, пытавшегося надвинуться с фланга. Части генерала Адариди имели 9 орудий на километр фронта, а потому русские артиллеристы, расположившись на закрытых позициях, постепенно сосредоточивая огонь в глубину по наступавшим германским цепям, практически полностью уничтожили немецкую 85-ю бригаду кенигсбергского ландвера генерала Бродрига. Бой продолжался всего 20 минут, и русские пехотинцы даже не успели толком увидеть солдат врага, оставившего на поле столкновения до 2 тыс. убитых и раненых, а также 6 орудий. Как позднее сказал об этом исследователь, сравнивая встречные бои начала Первой мировой войны в Восточной Пруссии и Галиции, «в ряде случаев наблюдалось неумелое использование великолепно подготовленной в огневом отношении артиллерии – она ставилась на позиции далеко от передовых частей пехоты. При отсутствии налаженной связи артиллерии с пехотой, последняя часто оставалась без огневой поддержки. Корпусная гаубичная артиллерия (10-й армейский корпус [3-й армии Юго-Западного фронта]) рассматривалась командирами дивизий как обуза. Там, где артиллерия использовалась правильно (27-я пехотная дивизия [3-го армейского корпуса]), она решающим образом влияла на общий успех боя»[84].

Затем артиллеристы поспешили на помощь своей пехоте. Шесть батарей (44 орудия) артиллерийских бригад русских 27-й (А.М. Адариди) и 25-й (П.И. Булгаков) пехотных дивизий соединили огонь на германской 35-й пехотной дивизии генерала Хенника. И через три часа с начала боя (с 12.00 до 15.00), расположенные в центре схватки войска противника, непрерывно уничтожаемые русским артиллерийским огнем, побежали. Русская артиллерия, стоявшая на закрытых позициях, расстреляла германскую пехоту задолго до того, как наступавшие немцы не только не сумели дойти до рукопашной схватки, но и вообще увидеть русских. Охваченная паникой немецкая пехота побежала назад, внося панику в тылы и сумбур в штабы, что и решило судьбу сражения. Участник войны так характеризует бой на участке германского 17-го армейского корпуса: «После нескольких часов пребывания на поле боя, не видя неприятеля, но чувствуя на себе результаты его огня, полки дошли до предела моральных сил, не выдержали и обратились в беглецов, охваченных паникой»[85].

Всего на данном участке общего боя, где, собственно говоря, и решилась судьба Гумбинненского сражения, русская сторона имела 22 батареи, в том числе – 4 батареи легких гаубиц. В свою очередь, германская сторона насчитывала для своей поддержки 28 батарей, в том числе 6 батарей легких гаубиц и 4 батареи тяжелых гаубиц. Превосходство немцев в артиллерийском огне было огромным, однако качество стрельбы русских артиллеристов позволило нивелировать германское превосходство в орудийных стволах и, следовательно, массе огня.

Свою отсталость в предвоенной тактике стрельбы германские командиры попытались компенсировать отвагой личного состава. Так, две немецкие батареи выехали перед строем своей уже дрогнувшей пехоты и стали бить прямой наводкой по залегшим русским цепям. Но все-таки на дворе были уже не времена франко-прусской войны 40-летней давности. Скорострельное оружие за это время претерпело радикальные изменения. В течение нескольких минут солдаты 108-го пехотного Саратовского полка полковника О.О. Струсевича (погибшего на исходе Восточно-Прусской наступательной операции) винтовочным и пулеметным огнем расстреляли германскую артиллерийскую прислугу, выведя неприятельские батареи из боя. Трофеями полка стали 12 орудий, 25 зарядных ящиков и 13 пулеметов, в том числе 3 – неповрежденными.

В людском составе немцы на участке 27-й пехотной дивизии потеряли 2,5 тыс. чел. убитыми, свыше тысячи пленными (почти все – ранеными). Потери 27-й русской дивизии: 105-й пехотный Оренбургский полк – 4 офицера и 301 солдат, 106-й пехотный Уфимский полк – 8 офицеров и 208 солдат, 107-й пехотный Троицкий полк – 65 солдат, 108-й пехотный Саратовский полк – 5 офицеров и 263 солдата. Итого – 21 офицер и 890 солдат – 12 % от исходного состава дивизии. В ходе сражения инициатива принадлежала немцам, но именно они были разбиты и бежали. Причина этого лежит в плоскости умелой тактической борьбы: «Русская 27-я пехотная дивизия, учитывая превосходство сил противника, с начала боя временно использовала выгоды обороны на естественно сильном рубеже (ряд господствующих над прилегающей местностью возвышенностей) с целью нанесения максимальных потерь врагу, и только после провала последней атаки немцев перешла в наступление и добилась заслуженного крупного успеха»[86].

Решающую роль в отражении германского удара сыграла артиллерия, но более половины потерь, понесенных корпусом Макензена, пришлось на ружейный огонь. Это обстоятельство подтвердило высокое качество огневой подготовки русских войск перед мировой войной. Русские стрелки накануне Первой мировой войны были одними из лучших в Европе (уступая разве что британцам-кадровикам). В.В. Изонов так характеризует подготовку русской пехоты перед войной: «Значительное место в системе обучения войск летом занимала огневая подготовка, поскольку огню пехоты придавали большое значение. Считалось, что пехота огнем своего ручного оружия должна сама подготовить свою атаку, поэтому из каждого солдата воспитывали хорошего стрелка. Обучение стрельбе производилось на разные дистанции и по разнообразным целям: одиночным и групповым, неподвижным, появляющимся и движущимся. Цели обозначались мишенями разных размеров и имитировали залегших бойцов, артиллерийские орудия, атакующую пехоту, конницу и др.»[87].

К сожалению, после гибели кадров действующей армии в ходе кампании 1914–1915 гг., столь превосходно подготовленных солдат русские войска уже не имели на протяжении всей войны. Культивировать стрелковую подготовку высочайшего уровня в ходе войны, когда время скатывается в цейтнот, а для обучения не хватает не только винтовок (одна старая берданка на 10 призывников), но даже и патронов, выдаваемых по нескольку штук. С другой стороны, как то отметил впоследствии А.А. Керсновский, в данном случае стрелковое превосходство русской стороны даже в чем-то сыграло дурную роль. «Одностороннее “штыкопоклонство”, конечно, столь же абсурдно, как и одностороннее “огнепоклонство”. В одном случае – Тюренчен (сражение Русско-японской войны 1904 г., где японский огонь раздавил русское упование на исключительную силу штыка. – Авт.), в другом – Гумбиннен, где нерешительный командир III корпуса не осмелился поднять из-за закрытий свою пехоту и взять голыми руками Макензена и его корпус, разгромленный нашими 25-й и 27-й артиллерийскими бригадами…»[88]

Вдобавок и отсутствие общего управления армией со стороны генерала Ренненкампфа не обеспечило преследования отступавшего врага, так как бегство остатков 17-го германского армейского корпуса вынудило немцев отступать по всему фронту сражения. Русские командиры боялись преследовать по собственной инициативе, поэтому комкор-3 Н.А. Епанчин, в составе чьего корпуса и была 27-я дивизия, не решился развить достигнутый успех. Конница же вообще осталась вне участия в сражении. Впрочем, вероятность преследования бегущего 17-го германского корпуса (немцы успели пробежать 15 км) была разрушена германской артиллерией. При организации преследования русская сторона из обороняющейся становилась атакующей, и теперь уже русские солдаты подставлялись под сосредоточенный артиллерийский огонь неприятеля.

Многочисленные немецкие орудия, расположенные за рекой Роминта, не позволили русским добить вражескую расстроенную пехоту. А русская артиллерия, столь успешно расстрелявшая в упор пехотные атаки врага, не сумела контрбатарейным огнем разбить неприятельские батареи, ввиду объективного неравенства в возможностях между легкой (русские) и тяжелой (немцы) артиллерией. Дальнобойность германских гаубиц составляла 8 верст, русских 3-дм пушек – 6 верст. Следовательно, контрбатарейная борьба не могла принести русским успеха; легких 122-мм гаубиц не хватало, да и они не смогли бы соперничать с тяжелой артиллерией противника. А единственный имевшийся в 1-й армии тяжелый мортирный дивизион 152-мм тяжелых гаубиц участия в Гумбинненском сражении не принимал.