В основе своего оперативно-стратегического планирования французский Генеральный штаб держал прежние оборонительные планы. Теперь, с учетом усиления русского союзника, намеревавшегося с самого начала военных действий воевать только наступательно, оборона становится активной. Более того – понимая, что «План Шлиффена» есть единственное планирование, посредством коего Германия может выиграть войну на два фронта, Мишель и его сотрудники в своих планах исходят как раз из германского планирования, собираясь противопоставить ему свои контрмеры. Эти контрмеры, вкупе с русскими наступательными действиями, должны были истощить наступательный пыл немцев еще до достижения ими района Парижа.
Помимо прочего, генерал Мишель твердо учитывал германские резервные корпуса, которым его преемниками не было придано значения в августе 1914 г., вплоть до того момента, как выяснился подлинный размах германского наступления. Информация о германских резервных частях, создаваемых таким образом, что по своему боевому потенциалу они практически не уступали перволинейным войскам, была известна заблаговременно. Требовалось только по достоинству оценить эту информацию и предпринять ответные контрмеры. Однако часть высокопоставленных французских военных не верила тому, что немцы сумеют совершить через Бельгию широкий охват – просто не хватит войск. Граф Шлиффен знал это, и потому включил во второй и третий эшелоны, которые должны были вливаться в наступление, массу резервных корпусов. Позже французы признавались, что наличие этих войск оказалось для них неприятным сюрпризом.
Дело не вообще в резервных войсках (во Франции выставили 32 резервные дивизии, и отлично знали о немецких резервах), а в их организации в корпуса. То есть эти корпуса не просто усиливали уже существующие перволинейные войска, но использовались как самостоятельные крупные оперативно-тактические единицы. Они использовались наравне с перволинейными корпусами: отличие состояло лишь в том, что резервные корпуса состояли из запасных солдат старших возрастов, некогда ранее служивших в этих же самых частях, под командой этих же самых офицеров. В этом отношении можно даже сказать, что еще нестарые мужчины 27–30 лет в чем-то были даже и лучше подготовлены к боевой страде, нежели молодежь перволинейных войск. Некоторая разница заключалась только в вооружении: резервным корпусам не хватало до полного штата пулеметов, а также они не имели тяжелой корпусной артиллерии.
Что-то подобное пытались сделать и французы, и русские, но их подход к образованию резервных частей заключался не столько в учете кадрового потенциала людей, сколько в простом создании новых подразделений, без учета их военной подготовки. Уже после войны маршал Ж. Жоффр писал, что он собирался перед войной изменить применение резервных войск: «С организационной точки зрения проявлялась забота создать по возможности более сильные резервные формирования, сделать их все более и более гибкими и снабдить их, по возможности, лучшим командным составом. Таким образом, становилось возможным немедленное их применение, наравне с полевыми войсками, вместо того, чтобы держать их вдали от крупных перволинейных соединений, как это предполагалось в первоначальных планах… Такая организация позволяла, следовательно, выставить в первую линию полностью все наши силы, но без слияния и без преждевременного смешения частей, что могло бы ухудшить качество нашего боевого аппарата»[31]. Однако, невзирая на все заверения Жоффра, на деле ничего этого сделано не было.
Если в Германии первые мобилизованные запасные (помимо тех, что пополнили до полного штата перволинейные корпуса) были сведены в резервные корпуса, то во Франции и в России поступили иначе – здесь резервисты сводились в резервные дивизии, которые предполагалось использовать только на второстепенных участках фронта. То есть эти дивизии имели исключительно дивизионную артиллерию (у немцев – еще и корпусную, кроме тяжелых дивизионов) и не могли усилить мощь первого удара, на который, кстати говоря, и русские и французы в своих планах собирались сделать высокую ставку.
В итоге на русском Северо-Западном фронте резервные (второочередные) дивизии сосредоточивались в приграничных крепостях, в то время как в полевых армиях не хватало войск для прикрытия растягивавшихся флангов. Более того: 1-я русская армия, состоявшая из трех армейских корпусов, не смогла своевременно прийти на помощь 2-й армии, вследствие того, что имела задачу одновременного блокирования двух германских крепостных районов, из которых один – Кенигсберг – являлся первоклассной крепостью (второй – Летцен). Командарм-1 бросился вперед лишь тогда, когда получил четвертый корпус, но было уже поздно: 2-я армия погибла в окружении под Танненбергом. А второочередные дивизии, как то и соответствовало их реальной боевой силе, весь первый этап Восточно-Прусской операции без толку простояли в тылах: только 13 августа, когда все уже было проиграно, в русской Ставке задумались о формировании новых корпусов из второочередных дивизий на оккупированной территории Восточной Пруссии.
В Российской империи по мобилизации на должности рядовых в перволинейные корпуса была влита масса унтер-офицеров запаса (когда полки доводились до штатной численности военного времени). Тем самым качество перволинейных войск практически не снизилось. Это обстоятельство и позволило русскому командованию вести высокоманевренные операции в первые месяцы военных действий. Но следствием такого подхода стала гибель кадров (как существовавших в мирное время, так и запасных) в первые же полгода войны. Зато – в первых операциях русская сторона имела сильные перволинейные дивизии, сумевшие вырвать победу в Галиции и не добившиеся того же в Восточной Пруссии только вследствие грубейших просчетов и ошибок высшего командного состава.
Основная причина недооценки организации германской военной машины лежала в отсталости оперативно-тактических воззрений французского генералитета на вопрос о стратегических резервах. Французское военно-политическое руководство полагало, что германские резервные дивизии предназначаются для осады бельгийских и французских крепостей в тылу, так как выигрыш немцами темпов операции на первом этапе войны и предполагался. Следовательно, при таком подходе у немцев не хватит сил для свершения маневра по глубокому обходу через Бельгию, как то завещал Шлиффен. И, значит, немцы будут принуждены наступать непосредственно на франко-германской государственной границе, заблаговременно укрепленной французами.
В свою очередь, русский Генеральный штаб изначально предполагал, что два десятка немецких резервных корпусов сразу же станут драться в первой линии, усиливая размах маневра, силу удара и мощь огня перволинейных армейских корпусов. Поэтому русская сторона в 1910 г. настаивала на осторожном развертывании французских вооруженных сил и отказе французов от наступления в пределы Эльзаса и Лотарингии в самом начале войны. По крайней мере, до тех пор, пока окончательно и в полном объеме не выяснится замысел противника по вторжению во Францию. Но русских слушать не стали. В итоге, как впоследствии указал А.А. Свечин, «появление десятков германских резервных корпусов сказалось, как удар грома с чистого неба; ведь французы в основу своего плана войны положили невозможность для немцев, по отсутствию у них резервных корпусов, совершить большой обход через Бельгию»[32].
Тем самым французский Генеральный штаб, где в 1911 г. еще господствовала так называемая «старая школа» (приверженность оборонительной тенденции на первом этапе войны с Германией), составил тот верный рецепт войны для Франции, что должен был принести ей победу. Ведь упорная оборона на заблаговременно подготовленных рубежах с гораздо меньшей по сравнению с наступлением степенью риска позволяла выждать, пока русские перейдут в решительное наступление в Германию. Французам было бы гораздо выгоднее как для себя (подтверждение – проигранное Приграничное сражение начала войны), так и для русского союзника (подтверждение – проигранная русскими Восточно-Прусская наступательная операция) первоначально принять оборонительный план, выжидая исхода битвы на Восточном фронте.
