Мы хоть и православные, но издревле считались у русских полуверками за то, что верили наряду с Иисусом и девой Марией в своих богов и не читали Библию, наравне с православной Пасхой почитали камни и леса, родники и поля – все, что нас окружает, одним словом – природу.

Вот так и получается: язык у нас вроде как эстонский, но и не эстонский, вера вроде как православная, но тоже не совсем. Мы – ни те и не другие. Мы особенные.

Сетосское культурное движение началось, когда распался Советский Союз, и национальные меньшинства вспомнили, что у них есть корни. Без корней жить не могут как деревья, так и люди…

У меня давно есть мечта – открыть небольшой музей сето. Уже много лет я по крупицам собираю для него экспонаты, коллекционирую песни и фольклор – главное наследие наших прародителей: сказания, предания, былины… Вот придешь ко мне в гости, сама все увидишь и услышишь…

Так судьба свела меня с народом, о существовании которого я даже не догадывалась. Народом со странными обычаями, своеобразным языком и множеством старинных поэтических легенд и преданий…

…Анна Семеновна жила в большом уютном бревенчатом доме, под крышей которого свили гнездо ласточки. Хозяйство, по ее словам, было небольшое – корова, с десяток кур, ну и сад с огородом, конечно. А для меня было просто удивительно, как она успевает со всем управляться: с хозяйством, с огромной библиотекой, да еще, оказывается, у нее в доме расположился настоящий музей, посвященный культуре сето. Под него она отвела часть своей избы.

От непривычной обстановки, которая воссоздавала крестьянский быт сето, веяло чем-то удивительно теплым и живым. Одежда, домашняя утварь, предметы обихода – все это было сохранено со старанием и любовью…

…Анна Семеновна встретила меня в сетосском костюме: черном сарафане-сукмане, который, как она рассказала, традиционно шьют из хлопчатобумажной, льняной или шерстяной ткани, и рубахе из отбеленного льна с национальным орнаментом. Поверх костюма повязан передник и пояс, на голове – полотенчатый головной убор и, конечно, главное богатство и признак обеспеченности – серебряные украшения, которые носят на шее сетосские женщины. Чем больше и увесистей украшения, тем богаче их владелица.

– На мне сейчас примерно три килограмма серебра. Эти украшения веками передаются из поколения в поколение в нашем роду по женской линии. Ко мне они перешли от прабабушки.

– Вы в этом костюме похожи на жар-птицу! – искренне восхитилась я изобилием ярких красок, блеском серебра и золотых шнуровок. И все это звучало, звенело, перезванивалось, перекликалось нежнейшими переливами мелодий при ходьбе!

– Этот звон издревле считался в сетосской среде оберегом от злых сил и дурного глаза, – пояснила Анна Семеновна. – Женщину сето должно быть сначала слышно, а потом уже видно.

Осматривая утварь, так бережно собранную и сохраненную этой удивительной женщиной, я любовалась изяществом, с которым были вышиты линики (головные уборы народности сето) и люхасерет (специальные полотенца с особым орнаментом). Их ткали на деревянных станках. Подержала в руках канкиль – святой инструмент (что-то наподобие русских гуслей), на котором было принято играть только по особым праздникам.

– Все признают, что моя коллекция по истории народности сето – самая полная из всех известных в настоящее время не только в России, но и в Эстонии, – с нотками гордости в голосе сообщила мне Анна Семеновна. – Через полтора десятка лет от нашего народа не останется и следа, так пусть хоть память нем живет, – эти слова были произнесены ей со слезами на глазах.

Я обратила внимание, что рядом с иконами стояло множество резных фигурок, изображающих какие-то божества.

– Я же говорила, что мы – полуверки. Мы и христиане, и язычники одновременно. Да и какая на самом деле разница, кому молиться, главное – молись! Бог-то он ведь один, как ты его ни назови: хошь Иисусом, хошь Пеко. Я так думаю, а моя бабушка, пусть земля ей будет пухом, говорила: «Молись всем Богам, каких только вспомнишь: может, хоть один из них тебя услышит, если остальные в это время будут заняты».

– А это мой сын Виктор, – она с гордостью сняла с комода фотографию, на которой был запечатлен темноволосый мужчина лет тридцати пяти-сорока с пронзительным взглядом умных, слегка сощуренных глаз. Он был необычайно хорош собой и чем-то неуловимо похож на Анну Семеновну.

– Один он у меня, больше Бог детей не дал, – женщина, поцеловав портрет, поставила его на место, и этот ее жест невероятно растрогал меня.

– Очень красивый мужчина, представительный, и так похож на вас, – искренне сказала я, и старушка так прямо вся и вспыхнула от моих слов, доставивших ей большое удовольствие.

– Ты бы видела, какой я красавицей была смолоду, сейчас покажу альбом.

– А ваш сын, он что, разве не живет с вами? – я взяла в руки фотографию и внимательно всмотрелась в нее. Сын Анны Семеновны кого-то мне напоминал, словно я раньше где-то встречала этого человека…

– Нет, что ты! Он у меня перекати поле, – ответила Анна Семеновна из другой комнаты. – С детства на месте не сидит. Все по экспедициям мотается, весь мир объехал. А сейчас живет за границей, то здесь, то там… Но в основном в Америке, кино там снимает документальное о древних цивилизациях. Большой ученый! По телевизору недавно показывали несколько серий его фильма.

Так может, поэтому лицо мужчины показалось мне смутно знакомым? Может, я видела его по телевизору? Внешность у него очень запоминающаяся.

– Лет семь сюда не приезжал, – продолжила со вздохом Анна Семеновна. – Только звонит изредка да деньги присылает. Сколько просила его – не шли мне денег, на что они мне, старухе? Лучше б сам приехал мать повидать. Да разве нас, стариков, молодежь слушает? Некогда, говорит, сама приезжай, я тебе вызов пришлю. А мне так страшно чего-то… Ну, куда я на старости лет поеду? А вдруг помру в Америке этой? Я уж тут как-нибудь… Тут и отец с матерью похоронены, и муж мой… хороший человек был, царство ему небесное, мы с ним жили душа в душу, да сердце у него слабое было, до сорока пяти не дотянул…

Я аккуратно поставила фотографию на место.

– И что же вы с тех пор одна?

– Почему одна? – удивилась та, выходя из соседней комнаты и держа в руках тяжелый альбом с фотографиями. – Сын у меня есть, а значит, не одна я, и жизнь моя не зря прожита. Я свой след на земле оставила, дала продолжение роду. А вот Витька мой, тот ни семьи, ни детей не нажил. Все говорил, успеется… А мне так хотелось на старости лет внучат понянчить. Да, видно, не судьба.

– Так может еще и понянчите, какие ваши годы! Сын ваш ведь еще совсем не старый мужчина, будут у него еще дети, – поторопилась я успокоить старушку, видя, что у той на глаза навернулись слезы.

– Твои бы слова да богу в уши, девочка. Я уж не надеюсь…

Мы еще долго рассматривали фотографии, а потом Анна Семеновна пела мне сетосские народные песни, от которых сладко щемило сердце, и играла на канкили. Мы пили чай с яблочным пирогом и разговаривали. Старушка расспросила меня о моей семье, о моих планах на будущее, и хоть я ни на что не жаловалась, от души посочувствовала мне: