Крышечкина села в транссибирский поезд глубокой ночью с Казанского вокзала. Весь поезд сел на Казанском вокзале. Медленно и нежно двинулся он в темноту ночи, чуть подрагивая на стыках рельс. Временное население поезда, оккупанты, зашелестело отутюженными белыми простынями и почти одновременно заснуло.

К вопросу о конфликте между добром и злом скажем, что заснуло доброе. Свет в вагоне немедленно погас, так как не было необходимости высвечивать что-то темное. Наоборот, была необходимость укрыть светлое.

Днем Крышечкина проснулась, посмотрела в окно. Она увидела надпись от руки синей краской на серой от времени деревянной дощечке: «Республика Удмуртия». И пошли леса. Крышечкина начала мечтать о том, как она едет, едет, и дорогой ей встречаются надписи: «Республика Германия», «Республика Бельгия», «Республика Франция». Везде густые леса и прыгают зайцы. Для путешественников это очень важно.

Спустя сутки показался огромный город и на перроне мама Крышечкиной. Она сказала, что начинается светлая эра человечества. Не могла же мама расстраивать дочь. Крышечкина с ней согласилась, тоже чтобы ее не расстраивать. Ей захотелось, чтобы на каждой стоянке поезда к ней подходили родственники и говорили о наступающей светлой эре. Еще мама сказала, что сделала операцию на глазах и увидела, как темно в квартире и много накопилось пыли. Вскоре поезд тронулся, и мама осталась позади, как остается позади жизнь.

«Я» Крышечкиной поехало вместе с ней, как ее часть. Так кто же наступил на ногу господину Ч.? «Я»? Внутренний или внешний человек? «Я» или целое?

Когда невозможно написать, кто есть господин Ч., и чем он занимается, где живет, остаются общие вопросы, которые могут касаться любого. Вот почему их не обойти.

Господин Ч. позвонил Крышечкиной из аэропорта. Вернее, Крышечкина позвонила господину Ч. в аэропорт. Она думала, что он уже приземлился в городе Казани. Оказалось, нет, он приземлился у них в городе, потому что аэропорт Казани не принимает из-за густого тумана октября. Но господин Ч. сойти не может (он летел не в Казань, а к Крышечкиной). Не может, потому что он сдал свой чемодан в багаж. Крышечкина никогда не сдает вещи в багаж. Она всегда упрощает жизнь. А господин Ч. усложняет. Ведь он умнее Крышечкиной.

Через несколько часов после разговора с ней господин Ч. вновь поднялся в воздух. Еще спустя два дня Крышечкина встречала его на железнодорожном вокзале. Встреча оказалась усложненной. Господин Ч. не сообщил, каким поездом он выезжает. И приезжает.

Телефон его не отвечал. Крышечкина пошла в транспортную полицию. Она нажала на кнопку, дверь открылась, за стальной решеткой сидел дежурный полицейский.

– Наверное, только вы мне сможете помочь, – сказала ему Крышечкина очень строго. – Я встречаю важную персону – господина Ч. Он выехал сегодня утром из Рязани неизвестным поездом. Если я не встречу его, последствия будут самые тяжелые. В гневе он разнесет вокзал.

Полицейский взглянул на Крышечкину и понял, что иначе нельзя. Нельзя не сообщить ей данные прибытия господина Ч.

В транспортной полиции работают самые лучшие полицейские. Дежурный записал номер телефона Крышечкиной и попросил ее немного погулять. Не успела она сделать возле здания полиции несколько кругов с заложенными за спину руками, как раздался звонок полицейского. Голос у него был очень довольный.

– Господин Ч. едет из Рязани поездом №№ в вагоне 24, место 7. Поезд прибывает в 19 часов по местному времени.

– Спасибо! – обрадовалась Крышечкина.

В нашем повествовании единственный раз слова «Господин Ч.» прозвучали не из уст повествователя, а полицейского. Мы всегда ожидали, что господин Ч. что-нибудь натворит, и он натворил.

Крышечкина поехала домой на восток, чтобы через два часа выехать на запад в сторону вокзала. Стояла осень, начало октября. Листья были желтые, асфальт и земля темные и влажные.

В 18.30 такси доставило ее к вокзалу, и там она застыла в ожидании, когда же зажжется строка табло с номером пути прибытия поезда. Когда этот вокзал построили в 1908 году, табло не было, не зажигалось, все пассажирские поезда прибывали на первый путь. Крышечкиной тогда не было, бабушки и дедушки ее еще не родились. Было просторно и весело.

Мария Семеновна была девочкой.

Несколько раз Крышечкина выходила на улицу и возвращалась вновь. Пропускник-металлоискатель тихонько тенькал, пропуская ее. Металлическими у Крышечкиной были пряжка ремня на джинсах и пряжка на демисезонных сапожках. Этот пропускник еще никогда не сталкивался с проносом к пассажирским поездам оружия и снарядов.

Двойственные чувства преследовали Крышечкину. Это были радость встречи и осадок горечи. Два пряника, из которых ей ни одного не досталось, вспоминались ей. Было и смущение: неужели у поезда 24 вагона? Или полицейский ошибся? Не может быть? Чтобы ошибся? Чтобы было 24 вагона? Это раньше столько могло быть, четверть века назад. «Четверть века назад, четверть века назад», – будто стучали колеса. А это были мысли Крышечкиной.

Наконец, табло высветило путь прибытия, раздался громовой голос сверху:

– Поезд №№ прибывает на 7 путь. Вагоны 24, 25,26 находятся в … состава.

– Где, где? – растерянно спросила Крышечкина женщину, мимо нее устремлявшуюся с тяжелыми сумками в подземный переход.

– Или в голове или в ж…, я не расслышала. Мне самой 24 вагон нужен, – расстроенно прокричала женщина.

Итак, вагон 24 у поезда №№ был. А это уже легче. Она не ослышалась, когда с ней разговаривал дежурный полицейский. В голове или в хвосте? Это был новый мучительный вопрос Крышечкиной.

Мимо суетливого перрона тяжко прошел локомотив. К нему был подцеплен вагон 12. И это, кажется, говорило о том, что вагон 24 не в голове состава. Вагонов у поезда оказалось 6. Последним был 24, а 25 и 26 отсутствовали.

Действительно ли господин Ч. приехал? Приехал. Крышечкина увидела его слегка склоненную крупную голову рослого человека, его новомодную синюю куртку, его пурпурный чемодан, оказавшийся виновником того, что его владелец улетел в Казань, чтобы выйти с ним туда и затем доставить его сюда.

– Ты? – удивился господин Ч. – А как ты узнала, что я еду в 24 вагоне? В поезде №№?

– Так, – ответила Крышечкина. – А ты что, забыл телефон в Казани? В Рязани?

– Не забыл. Я слышал, что он звонит, но он лежал далеко, в чемодане.

Опять чемодан!

Крышечкина знала, что господин Ч. плохо относится к ней. А ей нравилась его улыбка. Она выдавала в нем то сияние радости, что обычно подавляют обстоятельства. Так хмурым вечером вдруг пронзительно вспыхивает солнце в узкой полосе просвета между тучами и озерной глубиной, и помнится об этом, пока подрагивает темная и холодная водяная масса, в то время как небо успело приобрести ровный непроницаемый тон.

Господин Ч. и Крышечкина очень полюбили друг друга на один день. К этому времени у них обнаружилось множество точек соприкосновения. Во-первых, это склонность к путешествиям в одном направлении и одном транспортном средстве; во-вторых, непроизвольные встречи друг с другом в разных городах. В третьих (перечислением лучше ограничиться), непримиримые политические разногласия, приводящие к выяснению отношений.

Полюбив друг друга, они долго шли под луной.

Было это так. Утром они с водителем уехали в городок Ч., где господин Ч. провел ряд встреч. Без Крышечкиной в этой поездке он обойтись не мог: она ему все подсказывала дорогой, и учила жить, да так успешно, что скоро в салоне автомобиля воцарилась идиллия: господин Ч. и водитель наперебой пели матерщиные деревенские частушки, а Крышечкина слушала их.

Потом был прием у мэра и так далее, и обратная дорога, когда Крышечкину с двух сторон стиснули друзья господина Ч., подхваченные в городке Ч., и ехать ей стало очень невольготно. В уши Крышечкиной с двух сторон неслась сомнительная политическая ересь, а ей бы хотелось матерщинных деревенских частушек.