Старик не забыл прихватить свой паспорт, и никаких проблем у него теперь в жизни нет. Его пустили к себе в прихожую жить соседи. Потому что они алкоголики, а им все равно. Пожарные получили премию. У них Всемирная организация. Им тоже все равно.

Ночью следы пожара смотрятся естественно, потому что ночь темная. Об этом есть у Василия Розанова – «В темных религиозных лучах».

А что подумают дома? А дома подумают, что надо сварить борщ. Борщ считается частью украинской кухни, и это, наверное, из-за свеклы. Но свекла растет повсеместно. В любом сибирском огороде растет свекла. А сибиряки – это татаро-монголы.

NN выйдет из автобуса в парк, будут шуметь деревья. Парк – красивее. Красивее, чем борщ со сметаной. Скорее всего, из-за размеров. Если бы какое-нибудь озеро представляло собой борщ со сметаной, было бы тоже красиво. Борщ едят и с майонезом, но те, кто выросли в деревне, предпочитают сметану.

Будут шуметь деревья и не понадобится говорить. Будет непогода. В хорошую погоду в парке много людей и брюки не расстегнешь. Точнее, джинсы. Чтобы никто ничего не подумал, одежда должна быть небрежной. А трусы красивые.

А дома в это время уже будут думать о компоте. О том, что теперь узбеки стали продавать чистые сухофрукты. А в советское время такого не было. Сухофрукты всегда продавались грязные.

С мокрого дерева будут капать дождинки… А, может быть, перевести текст в прошедшее время? Ведь такое уже было.

Говорила же Елена Енакиевна, что она, как пришла работать в Дом литераторов, сразу поняла, что писатели не мужчины. И только один NN оказался мужчина. Опытная женщина, она это определила на глаз. И вот этот мужчина мой. Наверное, это касается всего мира: все писатели – не мужчина, а NN – мужчина.

Я легла в постель и стала думать. Мое благополучие ужаснуло меня, и я стала думать о всемирном смысле. Иногда хочется расслабиться и подумать о чем-нибудь таком, неблизком.

Однако, этому мешала «Нокия» в левой руке. Я забралась под одеяло, так как в квартире сохранялся холод предыдущей ночи и сегодняшнего утра. На улице, откуда я пришла, было жарко, несмотря на семь вечера.

Всемирный смысл не мешал мне попутно думать о предстоящем телефонном звонке. Вдруг на моем ноутбуке зазвучали мощные тибетские мантры. Если я позвоню, они будут слышны на другом конце связи, и меня спросят: «А чо это?». «Отче наш» звучащий с ноутбука, вызовет не меньше вопросов.

Я долго медлила с телефонным звонком, ожидая, что ламы умолкнут. Мне не хотелось покидать постели и выключать столь серьезное и глубокое исполнение. Я нашла в списке нужного мне абонента и позвонила. В ходе разговора с ним вопрос о фоновом звучании мне задан не был. Когда я выключила телефон и снова вслушалась в голоса лам, я поняла, что их моления похожи на работу огромного сверлильного цеха. После окончания школы я работала в МСЦ-2 на Красноярском заводе комбайнов.

Сплав меди, никеля, железа и серебра применяется при изготовлении тибетских поющих чаш, и в тембрах, подобным исходящих от этих металлов, звучали голоса монахов. Ноутбук замолчал.

И стал слышен скрежет строек вокруг. Рабочий коллектив из Китая возводил жилой комплекс, охвативший улицы Провиантскую, 25 Октября, Седова и Трилиссера. Рабочие – мускулистые, толстенькие коротыши строем ходили на работу, на обед и с работы в оранжевых касках. Оранжевые одеяния носят тайские монахи, а наши ламы носят бордовые. Скрежет стройки с их пением можно было сравнить лишь отчасти.

Я снова стала думать о всемирном смысле.

Чтобы попасть из нашего дома в центр города, надо пройти через двор и заброшенную стройку с ее антисанитарией. Тогда будет центр – улица Седова.

Проезд на маршрутке стоит 12 рублей. Два у меня было. Десятирублевую монету мне хотелось найти на земле. Только я пошла через стройку, как нашла рубль. Это меня вдохновило. Я решила больше смотреть вниз, а не в небо, которое так разгружает зрение.

Следующую монету я обнаружила, подходя к ЦПКиО. Это было 50 копеек, и я не стала их подбирать. Не хотелось вынимать руки из карманов.

Я пошла по могилкам ЦПКиО, которые едва выступали своими бугорками. Под дорогой они вообще утрамбованы, а на тропинке видны. Больше монет мне не встретилось.

Спустя несколько часов, когда я шла по улице Трилиссера в Противочумный институт, я увидела на земле пятьсот рублей. Есть Некто, кто знает, что я искала деньги на земле!

Едва я убрала денежную бумажку в карман, как мне позвонила одна знакомая и спросила меня, о ком сведения я подала для энциклопедии Иркутской области. «О себе, конечно», – ответила я с довольной улыбкой. И добавила: «Когда будете представлять шефа, не забудьте дать его фото с лентой Почетного гражданина нашего города». В голове у меня были иллюстрации Андзая Мидзумару к сборнику рассказов Харуки Мураками, выпущенных издательством «ЭКСМО».

Вы спросите, а как же я утром обошлась без десяти рублей? А мне пришлось в аптеке разменять тысячу. Я взяла леденцы и получила сдачу 970 рублей. Девять сотен, полтинник и две десятирублевые монеты. Маршрутчики всегда спешат, и неудобно затруднять их со сдачей.

Что мне делать? У меня нет микромира.

Я заварила зеленый чай, и стала ждать, когда он остынет до семидесяти градусов, чтобы положить мед. Выдержка этого меда превышает тридцать лет, а он не загустел. Старика пасечника, и даже его детей давно нет в живых, а мед все едят внуки и правнуки.

К тому же пить чай под сто градусов немного не то. Моя бабушка всегда пила такой чай. Видимо, так пили его в старину. И эта привычка была выработана спешкой. Некогда ждать, пока остынет.

В старое время тысячи верст дорог одолевались собственным усилием. Бабушка была рода очень крепкого. Ее село возникло по пугачевскому восстанию. Прадедушкиного отца сослали за Байкал по восстанию декабристов. Потомки пугачевцев и потомки декабристов заключали браки. Нужна обширная архивная работа, чтобы понять, откуда у бабушки была привычка пить каленый кипяток. Чай всегда был со своим молоком, крепкий, с топленым маслом, солью, китайский. Это у нас был чайный путь из Китая. А китайцев звали ходями.

И на упаковке того чая, что я заварила, написано, что это сорт китайского чая Чан Ми. На упаковке можно написать, что угодно. А когда появляется запыленный ходя со сбитыми ногами, понятно, что чай не из Лондона.

Дома у меня очень холодно. Создавая сквозняк, настежь открыты окна на кухне и в большой комнате, где стоит компьютер. Дует юго-западно-северный ветер. Окна не выходят на восток, может быть, дует заодно и восточный. Приходится одеваться теплее. Поверх футболки с надписью «I climbed the Great wall» свитер, а сверху жилет из шерсти монгольского верблюда.

Говорят, что к 2030 году у человека будет кибернетическое тело, а мозг натуральный. Хотят стереть генную память. У робота точно, есть только микромир. Может быть, по наличию макромира мы только и люди.

Снова задумываюсь. Что делать, у меня нет микромира! Из всех человеческих чувств только обоняние привязывает к нему, мы ощущаем ближайшие запахи. Август, и из кухни пахнет мелко нарезанным укропом.

В детстве мне очень нравился Акутагава. Том его рассказов был в составе «Библиотеки всемирной литературы». Сейчас у меня нет этого издания, но я помню, что иллюстрации к нему выполнял наш местный уроженец, Юрий Селиверстов. Рисованию он учился в студии Дворца пионеров на Желябова, окончил Архитектурный институт в Новосибирске. Потом сказал: «Архитектуры в Советском Союзе нет» и занялся книжной графикой.

Акутагаву я перечитывала и позднее.

Мы поехали в Бурятию, и мой старший сын Коля купил в «Продалите» в дорогу Лескова и Мураками. Лесковым он увлекся в последнее время, это была не первая его книга, что Коля купил. Жаль, что Лесков не получит ничего с продажи, он умер 120 лет назад. Про Мураками Коля сказал, что хочет посмотреть, как пишут сегодняшние авторы. Коля предприниматель, а не филолог, он может читать, что ему взбредет в голову, вот он и взял Мураками. До этого он взялся было читать «Триумфальную арку» Ремарка и бросил: «В книге много пьют». Хемингуэя он, точно, не стал бы читать вовсе.