Ехать было сто километров туда и сто обратно. Желающих набралось трое вместе с Крышечкиной. Из города, как вы помните, выезжало четверо. Они погрузили в машину большой предмет и сели сами. Водитель, он же великий родственник Крышечкиной, не задавал вопросов. Он любил поговорить о новых научных теориях. Когда задаешь вопрос, то ответ можно услышать очень развернутый, на много часов, самому придется молчать.

В прошлую поездку его главная тема была сероводороды, а в эту, что людьми управляют микробы. Отсюда Крышечкина сделала вывод, что микробы благоприятствуют их поездке. Эти информационные сущности поднимаются на высоту космических ракет. Им известно все в мире, и все они, как один. Если один микроб поднялся в космос, это равно тому, что там побывали они все. У людей примерно так же, но их разделяет зависть.

В деревне господина Ч. Крышечкина передала его родственникам большой предмет, не разворачивая. Стоя у калитки дома, она дотронулась рукой в перчатке до штакетины палисадника, словно проверяя ее на прочность.

– Наш Чешечка осенью сколотил этот палисадник, – сказала сестра господина Ч.

Крышечкина молча посмотрела на нее. Потом их машина умчалась в снежный туман.

Написав очевидную чепуху, Крышечкина, прежде не бравшаяся за перо, задумалась. Во-первых, это были стихи, а не проза. Стихов Крышечкина никогда еще не писала. Во-вторых, она не могла понять, злые они или добрые? Еще подумав, она поняла, что никто, не только она, этого не поймет. Следовательно, это был новый вид поэзии – концептуальная поэзия. Сейчас мы приведем это стихотворение.

Рифмы Крышечкина привела классические: «тело – опустела», «земле – мгле», «враз – Шираз». Но что-то нас смущает. Гробы? Собаки? Сочетания слов? Поможем ей.

Это прибывал поезд с господином Ч. Крышечкиной предстояло встретить его и поселить в великолепном отеле об единственный номер «Государственный русский драматический театр им. В. Шекспира», располагавший большой и малой сценой, костюмерной.

И. как вы видите, написать стихотворение легко, но нужны повод и настроение. Этот повод, поезд, не мог прибыть целый год, более того, раньше поезда с таким номером не существовало вовсе. То есть, если сам господин Ч. не мог прибыть год, то поезд с номером 107 – целую вечность. В поезде господин Ч. встречался с вечностью, и, чтобы он не забыл сойти, работал проводник в вагоне, а Крышечкина явилась на перрон.

Этот кусок обоев мне захотелось наклеить при полной ясности сознания. Не сейчас, – утром. Я поглядывала на часы: пора ложиться спать – одиннадцать. Все было против наклеивания – время суток, и не очень ясная голова. Намазывать, забираться на стремянку, разравнивать – стало казаться, что для этого нужно очень большое присутствие духа. Диплом, золотая медаль здесь не помогут.

Вспомнив о золоте, я посмотрела на стремянку – она была до предела ржавая и разболтанная, так, что при неосторожности можно навернуться. Такие некачественные стремянки турки поставляли в тысяча девятьсот девяностые, сейчас бы не рискнули. Наши армия и флот вернули себе боевой дух.

Ветер слегка раздувал шторы, слегка шумел дождь. Только что закончилась гроза. Молнии разрывались прямо над двором, и грохот стоял сильный.

Мне всегда хотелось писать о чем-нибудь небольшом – обоях, ножницах, ясном сознании. Такое очень трудно дается в большой стране.

Или о том, как приятно переставлять вещи. Вот сейчас подсвечник стоит на стиральной машине. В ней один носок. Второй заброшу, когда найду. На подсвечнике застыли капли подсиненного парафина, а все три его свечи оплыли до максимума. Кажется, это случилось с ними пять лет назад. Может быть, восемь. Нет разницы.

А дальше-то что? Вот я легла спать и вдруг наступила ясность сознания. Я подумала, что утром напишу на тыльной стороне обоев: «Не надо …». Последнее слово диалектное. У нас его все понимают. Спустя минуту я решила, что напишу только «…». Еще через минуту мое сознание прояснилось настолько, что я поняла – ничего не напишу.

Пустота и ясность сознания – это одно и то же. Я еще долго не могла уснуть, потому что перед сном начиталась пустейшего Мураками. Кто его читал, меня поймет.

Почему ночью следы пожара смотрятся естественно? Причем, летом, когда ночь коротка, эта естественность непродолжительна. А зимой при долгой ночи и белом снеге она противоестественна.

Сегодня ночью у едва передвигающего ноги старика сгорел бревенчатый дом. Он располагался в глубине старинной усадьбы с множеством домишек, и – каково было соседям стоять и потеть совсем рядом с пламенем?

Это можно представить. Наш деревянный дом на противоположной стороне улицы. Наши окна выходят в наш двор. Мы ничего не видели и не слышали. А соседи из квартир, чьи окна выходят на проезжую часть, думали, что наш дом тоже загорится.

Первая пожарная машина пришла без воды. Ее красный цвет выглядел как естественное включение в ткань пожара, который становился все объемнее.

Обугленная древесина – подобное часто можно увидеть в ландшафте нашего старинного города.

Старик давно еле ходил, шаркая ногами в допотопных ичигах. Он держал в столетнем курятнике куриц и всегда рвал для них свежую траву за оградой. А еще совсем недавно он держал белых коз и каурого коня с бричкой. У него все было по-настоящему. Поэтому и дом его сгорел по-настоящему, а не так, как если смотреть по ТВ.

Почему же соседи не стали тушить пожар? Они прикинули, что без толку и не стоит суетиться. За забором старика в каменном здании, до Октябрьской революции это была мужская гимназия, расположение отряда ОМОНа. Но там тоже видимо, решили, что тушить без толку.

Вторая и третья пожарные машины сильно опоздали. Они пришли, когда первая машина набралась водой из древней, древнейшей колонки. В деревянной части города полно таких водоколонок.