Я ничего не ответила, лишь опустила глаза и задумчиво теребила бахрому кресла. Наверняка он принял моё молчание как признак безропотности. В другие дни Лорд относится ко мне более благосклонно. Его изменчивое настроение служит горьковатым напоминанием о том, что разнеживаться мне нельзя.

Я понимаю, что Лорд воспользовался моей жаждой мести как оружием, чтобы распылить моё воображение — настолько, что я предложила ему взамен открытие люков. Но я не могу их забросить. Мне нужно их регулярно распечатывать. А это произойдет только в том случае, если я буду идти у Лорда на поводу.

«Он же назовёт мне имя предателя, — я размышляла, механически помешивая варево и краешком глаза наблюдая за Лордом. — Ради благородного дела можно пойти на это. Ведь я уже согласилась. Предателя мне позарез нужно наказать. Проделай я это — и наваждение как рукой снимет, и мне станет удивительно хорошо. Моё решение продиктовано инстинктом, да простят меня Батории...»

Поскорее бы найти крестраж Годелота. Верну предка, станет мне советником по созданию семиглавого бессмертия... Лишь бы воскрешенный Годелот оправдал мои ожидания... А если он не захочет мне помогать, службу Лорду не сочтёт достойным делом и вообще попробует удрать? Можно подумать, Лорд бы его отпустил... но мне всё же не хотелось бы во второй раз подвергать его заточению.

Сто тридцать восемь люков. Какова вероятность того, что в ближайшем будущем мы найдём шкатулку? Люки нельзя просто взять и открыть один за другим. Требуется определённое почтение, которое включает в себя промежутки времени, настрой. Госпожа говорит, что нужно держаться энергически и крепко, отличаться отменным здоровьем и быть исполненной боязни перед духами рода. При том рассеянный взор или слишком горделивый вид могут покоробить духов замка, и они не подпустят к люку. Всё эти тонкости — очень важные составляющие Ньирбатора. Как по мне, это целое искусство, тем более оно непрестанное. После открытия всех люков появятся новые. Этот урок я усвоила после того, как моя прежняя комната зелий взорвалась и стала люком. Когда-нибудь мои потомки её откроют и нарвутся на гибель, — но мне, по правде говоря, от этого ни холодно ни жарко. Какая разница, что будет после меня? Это Лорд бессмертен, его пускай и беспокоит пресловутый будущий мир.

Все эти тонкости по открытию люков я объяснила Лорду, когда он после продолжительного молчания потребовал, чтобы я прямо сейчас «пошла и распечатала». Выслушав мои аргументы с каменно-непробиваемым выражением, Лорд просто отчеканил: «Сегодня вечером. Это моё последнее слово».

Да уж. Он бы ещё прибавил: «Или страдание наступит незамедлительно».

Глаза старого Каркарова были полуоткрыты. Он неустанно перекатывал голову по подушке из стороны в сторону; не говорил ни слова, но время от времени вскрикивал то с раздражением, то гневно, то удивлённо. Его голос звучал слабее и слабее, пока совсем не угас, а голова так и металась по подушке, не зная ни минуты покоя. Одна из наших пословиц гласит: «Иногда человек притворяется мёртвым, чтобы не быть убитым». Сейчас старик под бдительным надзором дочери переживает это на своей шкуре. Впервые за всю свою жизнь он настолько травмирован, что даже не выкуривает перед cном своей любимой трубки.

У нас с Варегом и в мыслях не было нагрянуть к Каркаровым, чтобы поглазеть на мучения старого Пожирателя, но Агнеса пригласила нас, а отказывать было б невежливо. Она прислала мне сову, и я согласилась, прикинув в уме, что до вечера вернусь. Выйдя из замка пополудни, я увидела вдалеке, что Варег уже бредёт по холмам. Мы пошли друг другу навстречу. Как оказалось, Агнеса и его позвала. Несмотря на мелкий моросящий дождь, мы решили пройтись пешком. Мне необходимо было привести в порядок свои мысли, а ходьба тогда показалась мне лучшим средством. Варег словно исполнял мои тайные желания — всю дорогу он молчал, время от времени поглядывая на меня.

Агнеса провела нас в комнату отца, чтобы мы наглядно увидели, «что бывает, когда отцы недооценивают своих детей». Она входила в его комнату величавой поступью, словно победительница на переговоры с проигравшим. Мы с Варегом нервно переглядывались, но держались стойко. Агнеса смотрела на отца, наклонив голову немножко набок, как знаток, созерцающий сомнительное произведение искусства. Ей наверняка было любопытно, как он будет выглядеть на смертном одре. Впрочем, её отец не хотел ей подыгрывать и принять достойную позу изваяния.

— Ну, что же теперь, а? — вполголоса она сказала, подойдя на несколько шагов ближе к жертве своего проклятия. — Хорош будет покойничек.

Глаза старика остановились и, казалось, готовы были выскочить из орбит. Вдруг его голова заметалась ещё сильнее, более отрывисто и отчаянно.

— Так ты, похоже, вздумал побороться со мной? — голос Агнесы стал жёстче. — Будешь и дальше дурить, я просто возьму и сломаю тебя.

Агнеса медленно развернулась и вышла из комнаты, а мы следом за ней. Она плотно закрыла за собою дверь и повела нас в свою комнату зелий.

Мы уселись на подушках, расположенных полукругом. По центру комнаты располагался огромный очаг размером с гардеробную с толстым слоем пепла на дне. Внутри на перекладине поблескивал чугунный котелок её прапрабабки Норбески. Очаг был увешан пучками всякой всячины, источающей пряные и едкие ароматы. Всё устроено очень аккуратно и заботливо. Агнеса принялась совершать ритуал черпания сил из родственной крови, для которого требуется трое неродственных участников. После увиденного мы с Варегом вряд ли могли б ей отказать. Да и зачем отказывать?

Агнеса набросила на себя такаро Мири. Когда Варег его узнал, его зеленые глаза раcпахнулись до невозможности широко, раccыпались мелкими ocколками и больше ничегo не выpажали. Он старался сохранять невозмутимую мину, но получалось у него не очень естественно.

Я толкнула его локтем и он еле заметно кивнул мне, дескать, всё хорошо-всё отлично. Агнеса выдвинула столик, чтобы расположиться с полным удобством. Она развязала свой ведьмин узел, зажгла свечи, зачерпнула воды черепком и бросила туда несколько волосинок своего злополучного родителя.

— Бэби, милый! — бархатным голосом позвала Агнеса после завершения обряда. — Принеси нам с друзьями маринованную лососину! Но гляди мне, белым перцем посыпать не забудь!

Эльф явился мгновенно и ловко всё исполнил. По существу, Агнеса теперь полноправная хозяйка особняка. Её мать сидит тише воды, ниже травы, как, впрочем, и всю свою сознательную жизнь. Патриархат царил в роду Каркаровых испокон веков, но Агнеса привнесла матриархат из рода Норбесок и намерена закрепить новый старый порядок. Говорит, история могучих Норбесок и матриархат Баториев подвигли её на эти меры.

Действия подруги почему-то не произвели на меня сколько-нибудь пугающего впечатления. Она прокляла отца... Это, конечно, очень необычно, но это их семейные дела, мне незачем вмешиваться, и с Агнесой из-за этого ругаться не стоит. Сказать бы, что мне жаль старика, но лукавить не буду. Я жалела Балогов, но если б сейчас их постигла та же участь... Я не знаю. Что-то изменилось. Кажется, это было так давно.

Во время трапезы мы с Варегом прильнули друг к другу; в его взгляде я прочла тревогу. Похоже, он сожалеет, что советовал мне «не отталкивать Агнесу» «Ну и ну, Варег, — я подумала, — ты словно сговорился с профессором Сэлвином». Агнеса не чудовище, просто себе на уме, как и все ведьмы. Варег всегда знал, что она темнейшая, но на деле никогда её не лицезрел. Не зря же я ходила в курятник Мазуревича с ней, а не с ним.

— Помните, как хоронили Ангреногена? — вдруг спросила Агнеса вкрадчивым голоском. Мы с Варегом переглянулись и рассеяно кивнули. — Даже Грюм присутствовал. Говорю вам, у него с ним были какие-то личные счёты. Что-то там не поделили. Ангреноген столько всего натворил... Как странно, что его жертв сжигали, а самого хоронили его со всей пышностью.

— Чтобы позлорадствовать, конечно, — ответила я. — Тогда по всей стране прокатились шумные гулянки. Гроб полдня простоял посредине Аквинкума, чтобы все налюбовались и наплевались.